Осень эта такая же, как и все другие. Унылая, неяркая, холодная. А среди мрачного бетонного лабиринта серых многоэтажек это ощущается ещё хуже, ещё сильнее, и нагнетает так… И облака — сплошная однотонная масса. Движется она ли? На месте стоит ли? Непонятно.
Сейчас бы в детство вернуться, когда взглядом светлым своим вокруг смотришь, и даже такая погода кажется чем-то интересным, заманчивым, особенно с перспективы по лужам прыгать и сапоги мочить; каким же весельем это тогда ощущалось…
Хотя, на деле, для Кокичи это и сейчас веселье, оттого он и прыгнул в грязную лужу под недовольный, озлобленный почти, взгляд мимо проходящего.
Капля. Одна, вторая, третья. И точками крапинки мелкие покрывают асфальт, бьют слабо, безвредно так, по стёклам, стенам четырёхугольных каменных коробок…
Шуичи ведь как дождь совсем: серый такой, блеклый, невзрачный, но интересный по-своему, и любит его Кокичи также сильно. Волосы у него иссиня-чёрные и платиной отливают почему-то, а глаза такие… словно янтарь мутный в изумрудный покрасить хотели.
Кичи улыбается мечтательно, тепло так, однако улыбку за шарфом клетчатым прячет, бережёт для кого-то, кажется. Хотя искренне выражать что-то такое до сих пор непривычно. И доверять кому-то тоже. Так это въедливо странно по-прежнему.
Вздыхает, с ботинок чуть ли не насквозь промокших взгляд переводит в сторону куда-то, оглядывается. И не сразу взором цепляет пятнышко, что от другой мозаики словно. Небольшое такое, свернувшееся клубком в несчастной попытке согреться под фасадом местного кафе. И думает. Жаль кота ведь: промокнет, озябнет, и холода зимние недалеко совсем…
Шуичи ведь и его котом зовёт. Смеётся ещё мило так, завораживающе до приятного покалывания на кончиках пальцев и трепещущих бабочек в животе, совсем как солнышко согревает или как звёзды средь тёмной гущи неба ночью сверкают, и говорит: «Кичи, так тепло и на мне полежать любишь, иногда думаю, что и впрямь с котом живу». И гладит. Гладит…
Кокичи хмыкает. Подходя, моргает быстро и суёт пушистый комок себе под куртку, внимательно к тихому мяуканью прислушиваясь. И тут же вздрагивает мгновенно от холода шерсти маленького существа и носом шмыгает.
Он знает: Шуичи ругаться не будет. Нахмурится разве что разок всего лишь и вздохнёт: «Ома, у нас же уже крыса есть…»
Но то так. Лирика.
А вечером… А вечером они этого малыша пушистого отмоют, причешут, в порядок приведут одним словом; вет. клиника завтра. Кокичи зевает и бежит по дороге, собирая лужицы всевозможные. Сегодня не хочется подобной вознёй заниматься, поздно уже, и солнце совсем скоро за горизонт плавно рухнет — хочется с Шумаем обниматься крепко-крепко и в плед кутаться под звуки невнятные телевизора.