Май, 1774 год

Возвращение домой спустя почти десятилетнее отсутствие можно было бы назвать очень волнующим сердце событием, если бы это действительно меня волновало. На самом деле за годы моего отсутствия я наконец смог разобраться в том, кто я в этой жизни и что хочу делать. В последнем не имеется конкретики, однако я абсолютно уверен в том, чего моё сердце не желает: становиться таким, каким меня хочет видеть моя мать. 

Мне очень жаль, что в этом веке лицемерия и лести мне придётся играть разочарованного болезнью матери преданного сына. Я не видел её все эти годы, а её имя оставалось в моей жизни и памяти только благодаря денежным выпискам на моё имя. С превеликой радостью я бы продолжил подобие этого общения, однако матушка решила слечь с чахоткой и осложнить всем нам жизнь. Очень не вовремя, стоит сказать. Я только обосновался при дворце Прусского короля, как меня тут же вызывают в Англию. Было бы терпимее, не будь я единственным ребёнком своей семьи. Наследником фамилии и всего, мать его, рода Каспбраков. Теперь же мне явно придётся остаться на родине дольше, пока моя матушка не придёт в себя или не скончается. 

Оба варианта событий имеют свои достоинства, однако было бы терпимее, если бы она всё же излечилась. Ведь я не собираюсь быть правящим герцогом. Очень надеялся, что мать найдёт себе хоть какого-нибудь наивного мальчика, который бы быстро сделал ей ещё одного наследника, но увы, Соня оказалась не увлечённой такими делами. Довольно странно, ведь она «лучше бы умерла, чем позволила такому грязному и мерзкому уродцу унаследовать титул герцога и фамилию «Каспбрак», которую бы я, по скромному мнению матушки, уничтожил. Что же, в этом она права.

Единственное, что будоражит моё сердце, так это встреча с друзьями детства. Я не вёл переписок с ними, а мать не сообщала мне о лондонских новостях. Так что моё воображение играет разными красками, когда я думаю о том, как сложились их судьбы. Успели ли Грету с Патти выдать замуж, ведь они уже года три как могли выходить в свет? Или Ричи? Хоть он и второй сын, он уже вполне в возрасте, когда многие выбирают себе невест. 

От мыслей о Ричи мне стало совсем немного волнительно. Он младше меня всего на год, но это небольшая разница решила всё, когда матушка застала нас за поцелуем, который был всего лишь детской игрой. Хотя, стоит сказать, он стал довольно поворотным моментом в моей жизни. 

Я был старше, поэтому мать, конечно же, дабы избежать скандала с Тозиерами, которые бы обвинили меня в совращении их сына, решила отправить меня в Речь Посполитую, подальше от всех. Десятилетнего мальчика, который всего лишь хотел не испортить свой первый поцелуй с девушкой и попросившего лучшего друга об услуге. О, Ричи сделал даже больше. То невинное и мимолётное прижатие губ изменило во мне абсолютно всё. Сейчас было крайне интересно узнать, как это повлияло на самого Ричи. Нам ведь даже не дали проститься тогда. Мать объяснила мой скорый отъезд тем, что я проявлял невероятные успехи в учёбе, поэтому меня надо было поскорее отправлять в заграничную школу. Кланяюсь ей в ноги за то, что отправила меня к своим родственничкам в жалкую страну, которую по итогу распилили на кусочки другие страны-стервятники. 

Мне повезло только в том, что я оказался на части, что была присвоена Пруссией, и что Фридрих II оказался очень даже склонен к греческим грехам. Однако этот экземпляр был уж слишком стар для меня по моим меркам, зато его брат Генрих был вполне привлекателен для своих сорока семи. Если бы не матушка со своей болезнью, я бы остался в Пруссии при Генрихе, под его надёжной защитой, и вряд ли бы вернулся в Англию, где меня бы ждало только осуждение и презрение. Собственно сейчас меня это не волнует. Если мать не умрёт, я уеду обратно. Если же случится, что её бренное тело решит, что изжило своё, я всё равно найду кого-то, кто останется следить за моими землями, а сам вернусь в Пруссию. Хотя кто знает, может быть, я смогу найти здесь кого-то, кто завлечёт меня остаться подольше в Англии и самом Лондоне. 

— Ты д-долго будешь выглядывать в окне неизвестно что? — потревожил мой мысленный поток Билл, мой друг из колледжа, который, узнав о моём возвращении в Лондон, изъявил желание увидеть его, так как давно хотел, но не находил подходящего момента. 

— Это называется ностальгией, Уильям, — бросил я ему, смотря на мощёные улочки, полные цветов и ярких платьев. — Она бывает, если ты почти десять лет не был в месте, где вырос.

— Не ври, что скучал. Я тебя з-знаю, — хмыкнул Денбро, а потом ойкнул, когда экипаж наехал на какой-то камень, и тот ударился головой об окно. 

— Я этого и не говорил. Всего лишь интересно, как изменился этот жалкий городишко. 

— Ты говоришь об одной из самых сильных держав мира, Эдди. 

— Терпеть не могу Англию. 

Это было правдой. С ней у меня остались почти только плохие воспоминания. Как только мои собеседники узнавали, что я родом из Англии, да ещё и герцог, появлялось сразу же столько ненужной лести и зависти, что я испытывал отвращение, как к стране, так и к высокому титулу, который был для меня пустым звуком. Хотя стоит признать, когда ты герцог, тебе прощается намного больше, нежели будь ты виконтом или бароном. 

Биллу была интересна Англия из писательских соображений. Как-никак мы имели нашего великолепного Шекспира и кучку других болванов, воспевающих любовь как что-то высшее и прекрасное, а на деле прикрывали ею банальное желание плотских удовольствий. Билл был один из таких, романтиков, что сам хотел получить как можно больше опыта, чтобы описывать его потом. Поэтому я часто водил его с собой в различные бордели и бары, особые встречи творцов, чтобы он «набирался» этого самого опыта. Мне нравилась в нём эта открытость ко всему новому, включая мои предпочтения личной жизни, которые его не волновали. Раньше я думал, что он и сам не прочь попробовать, но либо я оказался не в его вкусе, либо же мой милый друг любит только дам, однако это не имеет значения, ведь Билл остаётся моим хорошим другом, несмотря ни на что. 

Сам же Билл имел английские корни, или же ирландские, судя по отливающей рыжине его волос. Денбро не были знатной семьёй в Пруссии, но когда я бывал у них дома, там царило только умиротворение и обыкновенное счастье, коего я не мог представить в собственном огромном доме, что с самого детства пугал меня своей пустотой и размерами. У Билла были чудесные родители, которые не могли не слышать о моей репутации, но они никогда не глядели на меня как на грязного извращенца, как меня петняли за стенами колледжа. И в этом был виноват вовсе не титул, более высокий, чем у них, не наличие денег, а обыкновенная человеческая доброта, что пугала меня порой своей искренностью и чистотой. Было тяжело верить, что людям от тебя ничего не нужно, что они готовы принять тебя любого. Наверное, мне было бы легче, будь я уроженцем подобной, более бедной, но дружной семьи. Билл меня иногда заставал за таким меланхоличным состоянием, но на своём примере доказывал, что если я постараюсь, я могу сам создать себе такую семью. Будто я действительно имею право на это. Я не смогу быть ни с одной женщиной, какой бы прелестной и терпеливой она ни была. И играть в любовь я тоже не умею. 

Мы подъезжали к огромному уродливому для моего глаза зданию, чему Билл не переставал восторгаться, расспрашивая, действительно ли оно принадлежит мне, как и та площадь, что мы проезжали. Было забавно наблюдать за тем, как он узнавал, что это всего лишь наш дом в самом Лондоне, и что у нас есть более большое поместье за его пределами, где работают мои фермеры. Я не испытывал особого восторга от таких вещей, что будто бы компенсировали человеческую ничтожностью своими громадными размерами. Чем больше дом, тем уродливее изнутри твоя душа. У меня было множество причин думать так не только о своей семье, но и о самом себе. Как-никак, я такой же уродец для общества, как и они все для меня. 

Никакого тёплого приветствия, только льстивые улыбки и лживые слова о том, что слуги скучали по мне, но я же знаю, что большинство были такими же чёрствыми и закостенелыми, как моя матушка, так что большего я от них и не ожидал. Разве что я был немного удивлён, увидев в довольно чистой одежде, что явно говорило не о последнем месте в доме, темнокожего паренька моего возраста, разве что более сильного и высокого. Благодаря матери я унаследовал не лучший для мужчины рост, что нередко становилось поводом для насмешек и пренебрежения. Только в такие моменты я был рад озвучивать свой титул, чтобы видеть эти лицемерные извинения с чужой стороны. 

Нас с Биллом сначала проводили в наши комнаты, и убедившись, что друга расположили в подобающем комфорте, я отправился прямиком к матери. Как только я оказался в её покоях, на меня сразу же уставились несколько пар глаз, а я сморщился от спёртого запаха, что намекало о непроветриваемости помещения уже довольно долгое время. Я узнал несколько слуг, что были смутно знакомы мне из детства. Все сразу мне поклонились, отчеканивая отточенное «Ваша Светлость», что вызывало у меня неподобающую ухмылку. Эти люди минимум в два раза старше меня, и их явно раздражает это, но они не имеют права сказать мне ничего грубого. По крайней мере Англия и Пруссия не так уж близко находятся и вряд ли до них доходили слухи о моих похождениях, но, думаю, недолго мне тут осталось жить в относительном спокойствии. Всё же я не собираюсь вести себя прилично только ради спокойствия матушки. Она сама виновата, раз лежит в кровати и не может заставить меня остановиться. Я бы не вернулся, если бы не она. И не опозорил бы её больше, если бы не оказался тут. А я с уверенностью могу сказать, что это случится рано или поздно. 

Я присел на край кровати, бросая взгляд на мать, что была окружена подушками и одеялами. Она стала ещё толще с тех пор, как я видел её в последний раз. Я не буду удивлён, если у неё просто не выдержало её тело из-за количества съеденной еды, выпитого вина или чем она ещё любила баловать себя и что запрещала в детстве мне. 

— Эдвард? — открылся её пухлый рот, и я старался не сильно морщиться, ощущая ужасный запах и видя её чуть ли не коричневые зубы.

— Да, это я, мамá. 

Я так давно не произносил этого слова вслух, но оно не вызывало во мне ничего, кроме ощущения непривычности. 

— Мой Эдвард, — повторила она, едва ли видя хоть что-то этими маленькими щелочками, что должны были быть глазами, но её раздутые щёки и болезненно опухшее лицо слишком их закрывали. — Правда приехал? 

Было очень тяжело сдержаться и не закатить глаза, но всё же я был слишком воспитан, чтобы сделать это.

— Не мог не приехать, мамá, как только узнал о Вашей болезни. 

Самому было противно играть в любящего сына, но в покоях было слишком много людей, чтобы искренне поговорить «по душам». 

— Нагнись ближе, — хрипела она. — Хочу посмотреть, каким ты вырос. 

Я безукоризненно выполнил её просьбу, задерживая дыхание, потому что она не переставала картинно вздыхать. 

— Такой красивый юноша. 

Я улыбнулся, думая, сколько раз я это слышал в борделях перед тем, как закрыться в комнате с каким-нибудь престарелым адмиралом, или графом, или, если повезёт, с человеком искусства. Они мне нравились больше, с ними можно было хотя бы поговорить, а не слушать список достоинств на фронте или как они близки к королевским семьям. Меня никогда не интересовала политика, ну а к прусской короне я уж точно был ближе некуда. Спросите брата короля, в чьей постели я ночевал не раз и не два. 

— Благодарю, мамá, — хоть что-то я должен был ответить. 

— Я так рада видеть тебя дома, Эдвард.

Какое же враньё. Ей самой не противно притворяться? В детстве она не стеснялась перед слугами отчитывать меня. 

Её рука зашевелилась под одеялами, и я взял её морщинистую ладонь в свою.

— Ты.. должен заняться делами дома, Эдвард. 

Она взглянула в сторону и кто-то подошёл ко мне. Управляющий, мистер Гастингс, приблизился к кровати с запечатанным конвертом, который я сразу взял в руки. Матушка начала указывать пальцем на него своей трясущейся рукой. 

— Тут моё последнее слово. 

— Вы ещё не умерли, — нахмурился я. 

— Я скоро умру, сынок, — драматично ответила она. — Ты должен.. выполнить мои поручения. 

Я нетерпеливо распечатал конверт, пробегаясь быстро взглядом и не видя ничего вдохновляющего, а только слова о доходах и расходах. 

— Вы же знаете, мамá, я вовсе не гожусь..

— Ты теперь взрослый, Эдвард, — переключила тон на более требовательный она. — И ты герцог, наследник наших земель. 

Я поморщился, увидев среди прочего «найти жену», ведь из всего этого списка это было бы даже не последней, а совершенно ненужной для меня вещью, от мысли о которой меня уже тошнило. 

— Ты должен думать о будущем нашего рода и нашем благополучии..

Уж лучше бы она была совсем при смерти, чем говорила всё это. Мне всего девятнадцать и даже если бы я собирался жениться, то точно не так рано. Зачем? Чтобы изменять жене и портить ей жизнь? 

— Я хочу, чтобы ты нашёл себе невесту как можно скорее, Эдвард, — сглотнула она, закрыв глаза. — Чтобы я умерла, зная, что могу гордиться сыном.

Конечно, только это тебе и надо. Ты никогда не думала о банальном счастье своего ребёнка.

— У Гертруды.. список девушек, которых я выбрала..

Безусловно, она не могла не позаботиться об этом. Но лёжа в постели, она не сможет заставить меня жениться на какой-то бедной девочке, которую так же заставляют искать себе мужчину, что обеспечит всю её жизнь. 

Я посмотрел на экономку, что участливо улыбалась мне, думая, что я буду благодарен ей за помощь в выборе герцогини. Она выглядела почти точь-в-точь как моя мать, но на лет десять младше и в менее претенциозном наряде. Ни за что бы не доверил ей выбор своей суженой, как, впрочем, и матери. 

— Вы, наверное, устали, мамá, — прервал я её. 

— Какой ты заботливый, Эдвард.. 

Я поджал губы, думая, что хочу поскорее вырваться из этой душащей комнаты, наполненной запахами самой отвратительной смерти: мочи, травами, и медикаментами, и гнили, идущей то ли от тела матери, то ли от её души. Уж лучше умереть вусмерть пьяным в кабаке или на дуэли, которые я всё равно презирал, но уж точно не заболевши и разжиревши до состояния полного отсутствия контроля над собой. 

Я встал, сжимая конверт с указаниями в руке, и подозвал к себе доктора, пока горничная начала смачивать лицо моей матери. 

Доктор Краудер был более приятным человеком, потому что не стал медлить и рассказал, чего мне стоит ожидать. Конечно же, он сослался на Бога, кто единственный мог по своей воле излечить мою матушку, потому что медицина была в этом случае бессильна. И я прекрасно понимал это и вовсе не отчаивался, что доктор Краудер явно заметил. Он дал прогноз в месяц. Если через месяц состояние матери не улучшится, можно не надеяться на её выздоровление. Если бы она была более подвижна и менее склонна к вину и выпечке, было бы больше шансов, но увы, этого не изменить. 

Я поблагодарил и отпустил доктора, а потом приказал горничной подготовить мне ванную. Она крайне удивилась, но кивнула, и мне стало понятно, почему же в покоях матери так воняло — она до сих пор не верила в то, что принятие ванны полезно. Отвратительно. 

Когда же ванная была готова, я с наслаждением погрузился в неё, скинув всю одежду, чем засмущал бедных горничных, что сразу же отвернулись, как только я стянул нижнее бельё. Я был готов проваляться в тёплой воде до самой смерти матери, но всё же мне становилось скучновато. Я не был поклонником флирта со служанками, поэтому занять себя было нечем. Мне принесли другой комплект одежды из моих вещей, так что через полчаса я уже был готов заново познакомиться со своим домом. 

Билла я нашёл изучающим библиотеку в нашем большом читальном зале. Это было вовсе не удивительно. 

— Никогда бы не подумал, что у одной семьи может быть так много книг. Ты их читал? — обернулся ко мне Билл.

— Мне было десять, когда я уехал отсюда. Я едва ли научился читать, — улыбнулся я. 

— Я же могу? — спросил Билл, дотронувшись до корешка ближайшей книги. 

— Располагайся, как у себя дома. Можешь хоть всё время здесь проводить, но по вечерам я буду тебя возить в город. 

— Уже нашёл кабаки, откуда мне придётся тебя вытаскивать? — с улыбкой спросил Билл. 

Я же закатил глаза, но понимал, что друг прав. Он всегда помогал мне в трудную минуту, которая, по частой случайности оказывалась той ситуацией, когда я был чертовски пьян для того, чтобы делать хоть одно малейшее движение сам. Билл никогда не был против, потому что такие ситуации были вдохновением для его рассказов, которые он писал, но ещё ни разу не пытался опубликовать, несмотря на мои уговоры. Ведь он писал действительно с душой, интересно и чувственно. Правда концовки мне его никогда не нравились, потому что несмотря ни на что у всех всё заканчивалось хорошо. В жизни так быть не могло. 

Так мы и проводили с Биллом ближайшие дни: днём он пропадал в библиотеке, я же занимался скучными финансовыми делами с управляющим, который был сейчас в Лондоне, а не в родовом поместье, чтобы уладить некоторые вопросы тут. На недельку мы с Биллом всё же уехали в мой первый дом, где я проводил бóльшую часть своего детства, потому что мне нужно было увидеть, как именно дела обстоят там. 

Я знал, что рано или поздно высший свет узнает о том, что молодой герцог Каспбрак вернулся домой, но надеялся, что это случится не так скоро. Письма с приглашениями на балы и ужины стали приходить с ужасающей частотой. Билл не переставал изумляться тому, что такое бывает в реальной жизни и что он этому свидетель. Он продолжал ходить везде со своей записной книжкой, где оставлял пометки о быте высшего света. Это забавляло меня, потому что я был рад, что могу поделиться такими обычными для меня, но не для него, вещами, которые были интересны ему по какой-то причине. 

Приглашений было много, но я ждал знакомых фамилий, которые бы заставили меня улыбнуться и вспомнить о приятных моментах моего прошлого. Однако ни Боуи, ни Блумов, ни Тозиеров не было на этих конвертах. Это было странно, ведь они были не последними семьями в этом городе. И наконец только к концу недели, в которой я утопал в бумажках, я получил приглашение на бал, что устраивала семья Патрисии Блум. Я помнил эту девочку, весёлую и жизнерадостную, одну из тех, кто разделяла моё отвращение к грязи, но тем не менее рвалась в приключения за Ричи чуть ли не сразу после меня. Конечно, детские годы прошли, но мне было очень интересно узнать, к чему привела нас всех взрослая жизнь. 

Матушка была всё в том же состоянии, когда мы с Биллом покидали дом в Лондоне, чтобы оповестить наконец свет о моём реальном присутствии. Я не сомневался, что все теперь только и говорили, что о моём возвращении, что было весело слушать, когда мы с Биллом ранее поздними ночами посещали бордели и кабаки. Будет интересно узнать, как же много местных примерных графов и баронов я успел затащить в постель. Не так уж много, стоит сказать — с тремя мужчинами и одним молодым парнем, который показался мне тогда несколько робким, но я был слишком пьян, чтобы помнить такие детали — я только успел повеселиться, однако мне нравилось думать о том, что я встречу хотя бы кого-то из них на балу. Билл говорил, что это безрассудно, но всё же играть в безызвестного было весело, так что я ни о чём не жалел. 

Денбро назвал меня королём интриги и склонным к драматизму и самовлюблённости, потому что мы специально опаздывали на бал. Но ведь если я приеду вовремя, внимания и правда будет меньше. А мне хотелось произвести впечатление, раз я вынужден оказаться в Лондоне снова. 

По этой же причине, я не стал выряжаться в чёрный фрак, как это делало большинство мужчин, а счёл голубовато-зелёный подходящим для меня. Аккуратный атласный платок на шее, ослабленный, потому что я никогда не любил, когда мне что-то сжимало горло до состояния, когда я не мог вздохнуть; ажурный жилет, уложенные волосы, что были длиннее в чёлке, чем на висках. Я никогда не стеснялся того, что мне нравилась моя внешность и что я люблю выбирать себе красивую одежду, потому что знал, что это в этом нет ничего плохого. К тому же это лучше, чем сосредотачиваться на своих недостатках в виде маленького роста и хилого телосложения. Может я и не очень похож на герцога, но я и не ощущал себя им. Это было как будто играть чужую роль, которую дали тебе при рождении абсолютно случайно. Будто неожиданно тот, кто должен был стать наследником Каспбраков заболел, а ближайший мальчик, знающий слова, оказался мной. В любом случае, я давно перестал оскорбляться на штуки по поводу моего роста, потому что люди боялись, когда видели, что я не становлюсь слабым и неуверенным из-за их слов, когда видели, что не имеют власти надо мной, произнося эти жалкие попытки оскорблений. 

Мы с Биллом не привлекали внимания, когда вышли из экипажа, ровно две секунды, а вот уже потом люди, что тоже приезжали позже заявленного, стали поглядывать в нашу сторону. Я держался в свете хорошо и вполне привычно для себя, Билл тоже не робел рядом, ему это было просто-напросто несвойственно. 

Я кивал каждой встречной леди и сэру, стараясь не сильно закатывать глаза, видя, как всполошились мамочки, что вывели своих дочерей в свет впервые в этом сезоне. Как будто бы я мог сделать исключение. Я не собирался. 

Войдя в бальный зал, я продолжал улыбаться гостям, коих было впечатляюще много. Вероятно, семья Блумов стала более влиятельной в обществе. Билл ходил за мной хвостиком везде, выглядя скорее как телохранитель, хоть и непутёвый, но он был немного выше меня. 

Маркизы, баронессы, графини, баронеты, сколько рук, сколько приветливых разговоров ни о чём, и вот я наконец добрался до самого семейства Блумов. 

— Моё почтение, ваша Светлость, — поклонился лорд Блум. — Мы с женой польщены, что наше приглашение стало первым, на которое вы откликнулись после приезда. 

— Я ценю дружбу с Вашей семьёй, милорд, — так же льстиво улыбался я, видя этот не особо приятный взгляд свысока. — И счёл за удовольствие наведать старых друзей прежде всего. 

— Мы безмерно ценим, что вы не забыли нашу семью, герцог, — улыбалась леди Блум. — Вы, вероятно, помните и нашу дочь Патрисию.

Только бы не начали сватать. Я помнил, что Патти была примерно моего возраста, но надеялся, что она либо уже замужем, либо её просто не будут подсовывать из-за дружбы наших семей. 

— Патрисия, дорогая, — подозвал её отец, и я глянул в сторону, отчего улыбка проступила на моём лице, когда я узнал ту резвую девочку с непослушными тёмными волосами в юной красивой девушке в голубом, скромном, не слишком вычурном платье. Цветами мы очень подходили друг другу, но было несколько неловко, когда Патти подошла, будучи слегка выше меня. Чёртовы каблуки. 

Патти весело подняла брови, что скрылись за её миниатюрной чёлочкой, и поджала губы, чтобы не разулыбаться широко. Я помнил, что у неё были некие проблемы с зубами, и, вероятно, её выучили не светить ими. Это было печально, учитывая то, что Патрисия имела заразительную улыбку. Смотря на неё сейчас, я всё ещё видел в ней ту самую маленькую девчонку, с которой мы весело проводили время в детстве. Она была одной из немногих девушек, что в своей жизни я помнил и относился с трепетом. Наверное, потому что мы были детьми и то было такое невинное время. 

— Эдвард! — с нетерпением воскликнула она. 

— Манеры, Патрисия, — глянула на неё строго мать. 

Глаза девушки сразу же расширились, и она собрала руки рядом, робко опустив взгляд. 

— Прошу прощения, ваша Светлость, — присела она. 

Я весело улыбался, смотря на это, и учтиво кивнул Патти, когда она выпрямилась. 

Мы завели разговор о детстве и прошлом, я представил им Билла, разрекламировав почти до смущения Денбро. К счастью, нам скоро удалось отделаться от родителей Патрисии, потому что я очень хотел поговорить с ней без всяких лишних людей. Конечно же, на нас всё ещё смотрели, но мы не уходили никуда дальше бального зала, так что всё было в рамках приличия. Ещё одни минусы взрослой жизни — не можешь проводить время со своими друзьями, если они противоположного пола, не на глазах у кого-то. Иначе слухи, скандалы и порча авторитета. Я не собирался подставлять так Патрисию, зная, что женщины — те, кто страдают от подобных слухов больше, чем мужчины. Ведь в этом лицемерном обществе опытный мужчина ценится, а женщина должна оставаться невинной до брака. Тот ещё бред. 

Я пригласил Патти на один танец, во время которого мы могли наконец повеселиться, прыгая, как маленькие дети, но в рамках взрослых развлечений. Несмотря на то, что Патти вышколили как всех остальных леди, она всё ещё оставалась свободна душой и готова к приключениям, я видел это по её глазам. 

— И ты правда собираешься за кого-то из этих стариков? — поинтересовался я, пока мы кружились друг вокруг друга. 

— Как будто у меня есть выбор, — весело улыбалась Патти, оборачиваясь вокруг моей руки. — К тому же молодых людей здесь тоже хватает. 

— Ах да, ты же мечтала о своём выводке детишек, — вспомнил я о её мечтаниях вслух, что мне хоть тогда, хоть сейчас казались непонятными. 

— Это так плохо? — хлопнула в ладоши она одновременно со всеми леди, из-за чего её очаровательные кудряшки подпрыгнули. 

— Я всё ещё этого не понимаю, — искренне признался я. 

— Тебе бы с Ричи пообщаться. Одинаково мыслите. 

Я чуть не запнулся, закусив губу. 

— Он сегодня здесь кстати? — стал оглядывать я зал. 

— Конечно, но среди танцующих его не ищи. 

Я наклонил Патти, крепко держа её за талию и тут же дёргая на себя. Музыка закончилась и мы все стали хлопать музыкантам, тяжело дыша и отходя в сторонку.

— Почему? — уточнил я, когда мы направились к столу с напитками.

— Он слишком вырос для таких танцев, и сейчас чаще общается в кругу тех стариков, которых ты мне записываешь в женихи. 

Это несколько удивило меня, потому что я не думал, что Ричи вообще может когда-либо вырасти. 

— Ох, а вот и он, — посмотрела мне за спину Патрисия, когда я налил ей и себе немного пунша. 

— Ведёте разговоры за моей спиной обо мне же, мисс Блум? — раздался глубокий приятный голос, и я развернулся довольно медленно, хотя сердцу хотелось обратного. 

Мне бы очень хотелось выругаться, потому что голову пришлось несколько задрать, хотя Ричи даже рядом не стоял. Парень, юноша, что стоял передо мной, мало чем походил на того несуразного мальчика, который остался в моей памяти. Сейчас он был высокий, его волосы стали более завитыми и были длиннее тех, что носили молодые парни, но это даже отличало Ричи, выделяя из общей массы. Круглое лицо вытянулось, вместо щёк образовались скулы, а губы теперь не выглядели неуклюже на маленьком лице, потому что сейчас оно было аккуратным, аристократичным. Картина идеального итальянца, к коим Ричард и принадлежал по линии отца. И я.. просто замер, не ожидая, что Ричи изменится настолько сильно. Он же тоже смотрел на меня будто испуганным взглядом, а я пытался понять, что же мне это так напоминало. Я будто видел его уже, этот трепетный образ, но сейчас было чувство, что только в моих снах, потому что я не припоминаю человека с такой внешностью в своей жизни. 

— Ричард, — прервала наши разглядывания Патти. — Рада, что ты отвлёкся от своих политических дел и соизволил снизойти до нас с Эдди разговором. 

— Эдди? — эмоционально сдвинул брови на переносице Ричи, и казалось, каждое движение мускула придавало его лицу живости и естественности. 

— Если бы ты слушал не только то, что творится за тридевять земель отсюда, то узнал бы, что наш Эдди возвращается домой, — поддела его Патти, и Ричи поджал губы, выглядя несколько нервно на мой взгляд. 

— Я.. знал. Но не думал..

Меня позабавила эта скромность или смущение, потому что Ричи никогда не был из тех, кто не может найти слов. 

— Не думал что? — ухмыльнулся я. 

Мне было очень интересно, что же сбило Тозиера с толку, но он довольно быстро собрался, и я окинул его выпрямленную фигуру взглядом, думая о том, что действительно видел где-то такое телосложение в сочетании с длинными кудрями. Однако ничего, кроме греческих статуй не приходило мне на ум. Я посетил достаточно мастерских, чтобы удостовериться, что если художники рисуют мужчин, то они предпочитают именно такой типаж. Возможно, я наткнулся когда-то на натурщика, что был похож на Ричи, и сейчас это вызывало во мне понятные эмоции. Натурщики были моими любимыми после художников и музыкантов. 

— Не думал, что Вы так и не вырастите из своего детского размера, ваша Светлость, — улыбнулся наконец наглой, хоть и напряжённой улыбкой Ричи, вызывая у Патти хихиканье, которое она скрыла рукой, обтянутой в перчатку. 

— Потрясающе, Ричи, браво, — поджал губы я, закатывая глаза. — Ты всё тот ещё шут. 

— А ты надеялся, что я обойду стороной это? — окинул взглядом он меня, слегка только указав рукой, отчего мне захотелось оттянуть свой шейный платок сильнее. 

— Патти упомянула, что ты слишком вырос, так что я надеялся, что и поумнел, однако, этого не заметно.

Мой тон оставался таким же бесстрастным, хотя внутри был ураган из эмоций, которые я не понимал, как интерпретировать. 

— Всё так же юлишь, Каспбрак. 

— Если ты всё так же пытаешься задеть меня касательно роста, Тозиер. 

— Вы очаровательны в споре, мальчики, — прервала нас Патрисия, и мы взглянули на неё. — Но я бы предпочла заняться взрослыми делами, что и вам обоим советую. Так что прошу меня извинить, я продолжу искать себе мужа.

Патти отошла от нас после наших кивков, устремляясь к матери, оставив нас с Ричи одних, отчего мне даже стало несколько неловко. 

— Она же не серьёзно? — спросил я Ричи, видя, как Патрисия соглашается на танец с кем-то, кто был старше неё раза в полтора или два. 

— Нет, но ей нужно показать перед родителями, что она этого хочет, — наблюдал так же за ней Ричи. 

Его профиль был таким же безупречным, как и всё остальное, и я закрыл глаза, ловя воспоминание одной из последних ночей вне дома. Кажется, у того парня был такой же выгнутый нос — я помню ощущение, когда он прижимался к моему виску, горячо дыша в щеку. Было очень некстати думать об этом сейчас, поэтому я сосредоточился на Патрисии, что кружилась под какой-то вальс с невесть кем. 

— А она не хочет? 

— Не с теми, кто здесь, — расплывчато ответил Ричи. 

— И с кем же? — я снова посмотрел на него, и Ричи раскрыл глаза шире, всё ещё смотря в сторону. Будто бы выдал что-то секретное. 

— Неважно. Её здесь никто не достоин. 

Он что-то не договаривал, но я не был из тех, кто лез в чужое дело раньше положенного. Я был уверен, что ещё парочка таких балов, и я узнаю всё, что хочу. 

— Это точно, — отпил из бокала я. — А что же ты? Патти сказала, что ты не собираешься заводить себе юную миледи. 

Мне был крайне интересен этот момент. 

— У меня есть старший брат. Он обеспечит наш род продолжением, — сжал челюсть Ричи, выглядя сейчас невероятно взросло, но в то же время оставалось в нём что-то детское. 

— Но твои планы? Заводить любовниц? Путешествовать по миру? Оба варианта? 

— Я собираюсь воевать. 

Я нахмурился, слишком удивлённый таким вариантом событий. Ведь Ричи никогда не проявлял интереса к военному делу, его никогда не интересовали конфликты. Хотя я не должен был удивляться, ведь прошло немало времени, а я знал всего лишь девятилетнего мальчика. 

— И с кем же? — хмыкнул я. — Испания? Российская Империя? 

Ричи глянул на меня так, будто я сказал сейчас что-то некультурное и неприемлемое для его ушей, и меня позабавил его взгляд. 

— Мы должны отстаивать наши колонии, а Америка склонна к сепарации. Есть все признаки того, что они не преклонятся перед королём. 

— До Америки даже не доехать по земле, какое нам дело вообще должно быть до них?

Выражение лица Ричи всё ещё было бесценно. Он был так искренне возмущён, но будто боялся проявить эти эмоции. Мы были на людях всё же, а не баловались в саду, поэтому было даже забавнее дразнить его, видя, что он так одержим идеей контроля каких-то там колоний.

— Мы дали этой земле цивилизацию и заселили наших людей..

— Местные вряд ли бы сочли это за достойную причину. 

— Ты даже понятия не имеешь, о чём говоришь, Эдди.

— Раскусил, — указал в его сторону бокалом я. — Так зачем воевать? Мне стало искренне интересно. Я бы никогда не подумал, что ты захочешь быть военным. 

Ричи вернул взгляд на танцующих людей, слегка щурясь. Точно, он же ещё с детства видел плохо. Какой из него лейтенант, если он видит едва ли дальше собственной руки? 

— Я верен нашей стране и короне. И это мой долг защищать наши интересы. 

— Наши? Или интересы короля? 

— Интересы короля — наши интересы. И я бы не советовал тебе выражаться столь фривольно в обществе, если ты не хочешь, чтобы тебя сочли противником короля. 

— Такой серьёзный, — хихикнул я, поражаясь тому, как время меняет людей. 

Раньше мы плескались в лужах, пока наши нянечки не видели, играли в салки и спорили, у кого больше игрушек, а теперь вот стоим посреди огромного зала, смотрим, как напротив кружатся леди и сэры, преследующие только одну цель — скорее найти себе того, кого можно окольцевать. Мы оба против этих игр, только причины у нас разные. 

— Но ты же меня не выдашь? — потянулся к уху Ричи я, ощущая боком, как его тело напряглось. 

— Если это только твоё невежество, то нет. Но посоветовал бы тебе воздержаться от подобных заявлений впредь.

— Я ранил твои чувства? 

Я наконец заставил его посмотреть на себя, и Ричи отстранился, делая шаг в бок, чтобы между нами снова было расстояние. Интересно, помнил ли он, почему меня не было в стране всё это время? Что из-за наших с ним невинных развлечений я оказался таким невеждой касательно политики родной страны, хотя и родной я назвать Англию не могу. Почти всю свою сознательную жизнь я провёл в Речи Посполитой, а затем в Пруссии, и меня вовсе не беспокоило, что происходило где-то за океаном. 

— Всего лишь забочусь о твоей же безопасности. Никто не посмотрит на твой титул, если заподозрят шпионом Америки. 

— Меня? — мне стало даже смешно. — Да попроси меня показать на карте, где конкретно находится Америка, что принадлежит нам, я этого не смогу сделать. 

— Так значит, Вы пропускали занятия географии в колледже, ваша Светлость? — с более расслабленной ухмылкой глянул на меня Ричи.

— Я могу назвать Вам каждый город Восточной и Западной Европы на трёх языках, милорд, но даже не просите смотреть куда-то дальше Испании и Португалии. 

— Что, прямо каждый? 

— Хотите поспорить? 

Я увидел огонёк в чужих глазах, и понял, что именно в Ричи выдавало его не окончательную мутацию в скучного взрослого мужчину, говорящего только о политике и ни о чём больше. Именно этот огонёк, разжигающийся от наших споров о самых тривиальных вещах, подсказывал мне, что ещё не всё потеряно, что с Ричи можно будет проводить время не менее весело, чем раньше. 

Может быть, этот промежуток времени, который я по стечению обстоятельств вынужден проводить в Лондоне, будет не таким утомительным, как я думал.