На языке раскатывается мускатная дымка, щедро приправленная естественными солями. Ожог рискован — горячая плоть мерцает под тусклым светом растаявшей патокой уникального вкуса. Притронуться, снять пробу, насладиться. Сокджин берёт от жизни всё, сырое превращая в изысканное жаркое. Он не брезгует свежими соками подбитых неудачников пищевой цепочки; смакует хрустящие корочки созревшего окружения фауны. Сокджину нравится всё. Сокджину нравятся все. Кого можно съесть
Обеденный стол в стиле барокко ломится от изобилия блюд: тут и выпотрошенная куропатка в медовом флёре поданная с форелью, нежная стружка из оленины, политая горячим портвейном, и, непременно, дорогой десерт. Бисквитная сладость льётся по блюду, причудливо украшенному цветами сакуры. Десерт готов и тает — с него да начнётся пир. Сокджин развязывает шёлковый фартук, параллельно снимая верхний слой — хрустальную вишенку — с десерта. Замороженная ягода приятно холодит язык, сладким льдом проникая в трещины. Со специями шутки плохи. У Сокджина аристократическая привычка — называть главные блюда именами. Его сегодняшний десерт зовут Юнги и он томится лениво, ожидая трапезы. Совершенно обнажённый, без единого изъяна на сливочной коже. Идеальный. Сокджин гладит мягкие, округлые бёдра, слизывая капельки пота, и не спеша приникает губами к выпирающим косточкам. Юнги кусает губы в предвкушении; внизу — подогретый концентрат ощущений, готовый взорваться при малейшем трении. Терпение на пределе. Сокджин знает и дразнит — размазывает проступившую карамель и тянется к фарфоровому блюдцу за последней добавкой к горячему суфле. Малиновая сладость хрустит на зубах, перекатывается сахарными кристалликами во рту и пьянит разум. Ещё немного на пальцы — вместо тающей начинки — аккуратно растянуть нутро, щедро взбивая крем. У Юнги все эмоции малыми дозами: прохладная шершавость чужого языка на горячей коже вкупе с воистину фруктовой смазкой внутри. Слишком сладко. Десерт бессильно смещается к краю стола — для удобства быть надломленным. Сокджин пробует со всех сторон, подмечая несравненную изюминку горечи поцелуя, острый, как хирургическая сталь, язык в сплетении с долей экстази. Юнги пьяно улыбается, цепляя губы создателя и вскидывает бёдра. Бери, я готов. Внутри Юнги откровенно хлюпает — смазка вытекает по молочной коже, пачкает лепестки сакуры и плавит безе. Сокджин не спешит избавляться от одежды; лишь пробует на зуб металлическую жилу, смакует вкус натурального вина из терпкой вишни. Юнги под ним как топлёные сливки — совсем мягкий, горячий и нежный. Ждёт, когда дьявол в обличии Сокджина приступит к основному действу кулинарного раута. Липкие пальцы гладят стоящий колом член — Юнги абсолютно готов. Сокджин ухмыляется, расстёгивая брюки, и придвигаясь ближе к томящейся сладости. Лёгкий поцелуй, подобный дольке лимона, игриво отвлекает от жгучей боли. Юнги выгибается, принимая глубже резкий порыв. Сокджин ломает его под изящными щиколотками, срезает слой пудры сахарного стона и медленно отстраняется, наращивая темп. Десерт хорош до неприличия — в лучших французских традициях, приправленных дорогим алкоголем. Юнги открытый, влажный, мечется на блюде, как нежное масло. Грубые, собственнические толчки выбивают из него молочную пенку, стекающую по бёдрам. Он доходит до грани быстрее — Сокджин искусно крошит сладость в своих руках, кусает вишенки сосков и лижет сливочные впадины меж ребёр. Юнги совсем без сил, лишь слабо стонет в просьбах развязать запястья. Сокджин приподнимается, читая в карамельных глазах нотки желания. Пальцы нащупывают ледяную сталь, в опасной близости от тонкой кожи разрезая цветочные нити. Вмиг на широких плечах появляются алые полосы, сближая плоть к плоти. Юнги возрождается дымной начинкой, не стесняясь обхватывает мощную спину ногами, и полностью раскрывается. Бери ещё глубже, наслаждайся. И Сокджин ломает его дважды, утопая в сладком оргазме. Блюдо накаляется до точки кипения.
…А после — восхитительно курят на зимней веранде, соприкасаясь обнажённой кожей. Юнги медленно остывает, вглядываясь в ночную глубину. Сокджин его ломает до конца, склеивая крошки после. Трещины не заживают. Юнги затягивается в последний раз, чувствуя трепетные объятия Сокджина, и надеется однажды не вернуться в его дом.