Цзышу инициативу редко проявляет

Цзышу инициативу редко проявляет.

Кэсину, конечно, нравится вызывать на чужом лице возмущение со смущением смешанное, нравится, когда Цзышу отвечает на поцелуи, когда краснеет немного от чужого бесстыдства...

Но гораздо больше Кэсину нравится, когда Цзышу вдруг улыбается - ехидно, весело, всем видом показывая, что он что-то замыслил, а потом сам целует - неожиданно, будто атакуя.

Кэсин таким атакам сопротивляться не умеет - у него в голове шум стоит, и мысль одна только бьется: что А-Сюй безумно красивый сейчас, когда смотрит разгоряченно, будто бы немного зло и взглядом по чужому телу проходится.

Кэсин вообще Цзышу сопротивляться не умеет. Любовь глупая выбивает землю из под ног, и заставляет думать только о том, какой же его - да, именно его - А-Сюй прекрасный, удивительный, любимый... И если бы хоть кто-то из Долины увидел бы Кэсина таким - раскрасневшимся, влюбленным, позволяющим вести себя... впрочем, он не позволит увидеть.

А Цзышу руки чужие к кровати прижимает, а сам наклоняется, подставленное горло целуя.

Они оба знают, что Кэсин вырваться может при желании. И знают еще, что он никогда этого не сделает.

- Ай-яй-яй, А-Сюй сегодня такой напористый.

Кэсин смеется, а у самого внутри все сжимается и тянет от предвкушения и от чужих сильных рук на запястьях.

- Бесстыдник, - Цзышу губы кривит в улыбке и головой, будто бы осуждая, покачивает.

У Цзышу губы красивые, мягкие, бледно розовые, на лепестки вишни похожие. И у Кэсина сводит внутри от желания целовать этого человека до тех пор, пока не раскраснеются чужие уста под ласками.

Только вот сейчас они играют по правилам Цзышу, а тот отдавать контроль не желает совсем. Только пальцы на запястьях сильнее сжимает, так, чтобы до синяков.

- Разве? - а Кэсин усмехается весело, бровь недоверчиво приподнимая, - А-Сюй, как ты можешь так бесстыдно пользоваться моей беспомощностью? Неужели думаешь, что мне хватит сил противостоять бывшему Главе Тяньчуан?

Они оба знают, что хватит, конечно. В мире мало людей, которым Кэсин противопоставить ничего не может. Только "Глава Тяньчуан" и "Чжоу Цзышу" люди разные. И Кэсин бы быстрее сам собственное сердце вырвал и в руки чужие вложил, чем с Чжоу Цзышу всерьез драться решился.

- А-Сюй!

Цзышу кожу чужую прикусывает немного, чтобы от мыслей отвлечь, а у Кэсина стонет все внутри, от желания изнывая. Чтобы Цзышу взял его уже, чтобы касался так, как сам захочет, чтобы вбивался в податливое тело сильными, выверенными толчками. Чтобы перестал уже дразнить, доводя до края прикосновениями.

- Что такое? - у Цзышу во взгляде что-то темное, жаркое, и Кэсину кажется, что еще немного и он от одного этого взгляда кончит, - У тебя есть какие-то пожелания? Или может ты хочешь объяснить мне, что я должен делать? А, Лао Вэнь?

У Цзышу и в голосе что-то такое же темное, голодное, такое, что у Кэсина кожа возбужденными мурашками покрывается.

- Не смею указывать уважаемому господину Чжоу.

Насмешливый тон сохранить с трудом получается, потому что Цзышу сейчас просить-требовать-умолять хочется, а сил на провокации не осталось уже. Слишком уж Цзышу горячий, слишком красивый, слишком жарко от его касаний, от усмешки коварной.

И Кэсин сам поверить не может, что смог довериться кому-то настолько, что плавится сейчас под прикосновениями, отпуская полностью контроль и зная - не обидят, не сделают больно, не предадут и не разобьют на куски робко протянутое сердце.

Это должно быть страшно немного, впервые за долгое время _доверять_, только вот с Цзышу не страшно почему-то. Может быть, кто-то назвал бы это наивностью, правда Кэсину плевать. Да и нет в его окружении никого, кто сказать бы подобное вслух осмелился.

- А-Сюй, ну же!

Кэсин бёдрами о чужой пах трется, а мысли в голове исчезают медленно, уступая место возбуждению и желанию, почти отчаянному, чтобы Цзышу взял его наконец, не размениваясь больше на слова.

А Цзышу пальцами внутрь чужого тела проникает медленно, растягивая, дразня, постанывать от прикосновений заставляя.

И Кэсин понимает сейчас, что пожелай А-Сюй убить его в этот момент, он бы не смог сопротивляться. Слишком жарко, слишком приятно внутри. А взгляд у Цзышу такой, что хочется только ноги пошире раздвинуть бесстыдно и сказать, что вот он я, бери, давай же.

Это сложно обычно, не ждать подвоха, не следить за окружающим миром и не ждать удара в спину, но с Цзышу само собой получается. А поток мыслей, стройный обычно, превращается в мешанину из умоляюще-требовательных: "возьми меня", "давай же", "быстрей" и "хочу-хочу-хочу-хочу".

Хозяин Долины привык брать желаемое, не спрашивая. Вэнь Кэсин отдаваться хочет, не прося ничего взамен, а сам не верит, что Цзышу правда с ним остается.

- Я вхожу.

У Цзышу голос напряженный немного, и входит он постепенно, нежно, так, будто бы Кэсин от боли небольшой рассыпаться может. Кажется, о нем никогда не заботились настолько.

А потом Кэсин будто бы совсем реальность воспринимать перестает. Он шепчет что-то еще, почти рефлекторно. Что-то пошлое, насмешливое, такое, что руки чужие на бедрах все сильнее сжимаются, а поцелуи в укусы почти превращаются - возмущенные, горячие, злые немного.

- Ну же, А-Сюй, сильнее! Неужели бывший Глава Тяньчуан даже любовника удовлетворить не может? Ах!

Может, конечно, может, иначе мысли бы в голове так не путались, а тело бы огнем под прикосновениями чужими не горело. Только вот говорить об этом Цзышу совсем не обязательно.

А потом они на кровати лежат, усталые оба, разморенные. И хочется, чтобы минуты эти вечно длились. И страшно, что Цзышу надоест однажды чужой острый язык, и он уйдет, может быть, как уходили другие.

- Не уходи.

Просьба с губ сама срывается, и Кэсин ненавидит себя почти за то, что, кажется, совсем разучился сдерживать эмоции рядом с Цзышу.

- Куда я от тебя уйду, дурак?

У Цзышу в голосе насмешка, а пальцы по чужим растрепанным волосам проходятся, спутанные пряди перебирая.

Конечно же, он не уйдет.