Ты — молчаливый бог,
В ком я ищу спасенья.
И нет того, чего бы ты не смог
В прозрачном мареве забвенья.
Джехёну не стыдно. Он безропотно сдирает колени в кровь, позволяя тонким прутьям хлестать его напряжённую спину. Хочется выгнуться и жалобно замяукать — угодить хозяину. Он не видит его горящих глаз и удовлетворённую улыбку, но чувствует силу превосходства. Кожаный ошейник передавливает артерию; вены вот-вот лопнут, но. Джехёну нравится.
«Смотри, как я тебя сломаю». Хён Тэиль снимает маску Иисуса — совсем как змея, сбрасывающая кожу. Джехён опускается на самое дно в поисках ответов, режется о подводные камни в чужих потёмках. Тэиль его сгибает пополам — носом в ледяные глыбы — наступает на глотку и давит, изгоняет слепую веру. «Я не твой бог, не твоя нирвана». Джехён не понимает, протестующе хрипит, обнимает щиколотки и. «Спаси меня, спаси». Как старый кот, боящийся грозы, ластится к хозяину, ищет теплоты. Тэилю по душе чужая слабость — в нём дьявол руки потирает, готовясь к пику естества. Загорается красная нить вольфрама.
…Наверное, так умирают ангелы? Джехёну спуску не дают — навзничь падает к разрушенному верой алтарю. Красным по белому рисуется орнамент; Тэиль опускается на колени рядом и ловит слабое тело. Руки его невозможно тёплые, обжигающие. Но внутри у Джехёна льды вечные, не разрушаемые. Он мёрзнет без конца в крепких руках, на периферии мыслей понимает: «вот оно, вот». Ангел с чёрными крыльями светится в тени праведности, прощает его грехи. Тэиль вдруг улыбается, с силой сжимая хрупкие мышцы. Под пальцами его расползается алая река лопнувших вен, горячее адского пламени. Джехён кусает губы до крови, молча принимает дар божественный. Подобно фениксу сгорает дотла, возрождаясь вновь. Печать на губах — клеймо. Тэиль вдыхает в него жизнь, крепче держит пустоту. Ни сердца, ни души. «Болеть не будет, мальчик мой». Влага неоправданная засыхает, впитываясь в бледную кожу. Джехён устало прикрывает глаза, наконец, согреваясь. С ним всё не так — Тэиль жертвует, рискуя. Слабость человеческая губит обоих. Где-то слева фантомно болит. Игре конец: огни рампы гаснут, потрескивая в невидимых проводах, шелест призрачных крыльев стихает под ветром. Длинные пальцы ласково перебирают чёрные волосы, сплетают нити прошлого, без жали разрывая. Память затмевается — так будет проще. Тихий голос дрожит на высоких нотах молебна. Запрет прощён — прости и собственный соблазн. Мёртвые губы горят, всё ещё храня соприкосновение. В одном просчитываются боги — людская слабость в них самих. И Абраксас не исключение. Проигравших двое, победа за пустотой. И на разводах прошлой жизни сгорает первая любовь.