Реборн приоткрывает глаза и осматривает темную пустую комнату. Пижама абы как валяется на развороченной кровати, одежды нет, а на часах всего пять утра. Глупый ученик.

Он поднимается со своего спального места, слегка потягивается и соскальзывает на пол. Уже в какой раз Тсуна уходит ни свет ни заря, а к его пробуждению возвращается обратно и притворяется, что только что проснулся.

Глупый ученик.

Все эти исчезновения с утра пораньше, звонки и сообщения от неизвестных личностей, а еще… а еще да. Это самое чувство.

Реборн тяжело вздыхает и плюхается спиной на развороченную постель. Тсуна хорош, слов нет. Столько времени водить его за нос, хотя даже теперь нельзя сказать, что он хорошо понимает происходящее. Мелкие обрывки зацепок, ощущения, которые длятся всего мгновение, и сила, что прорезается в особо сложных случаях. То, что его ученик не так прост он догадался практически с самого начала, но вот теперь четко осознал — натура Савады Тсунаеши гораздо более страшна, нежели он может себе представить. И это не замеченные зацепки подтолкнули к такому мнению, а инстинкты. Инстинкты, которые громко вопят внутри и дерут острыми когтями внутренности — предупреждают. И Реборн этому верит. Но совершенно ничего не делает.

Тсуне нравится его школьная жизнь — это видно. Он дорожит своими друзьями и защищает их — это также четко проявляется. А Реборну другого и не надо. Если «Никчемный Тсуна» не хочет никому показывать свою другую «реальность», пусть так и будет, а когда придет время и удерживать обе сущности в гармонии станет сложно — расскажет все сам, и он, как его учитель, поможет.

В полной тишине раннего холодного утра часы громко пробивают шесть, и Реборн вздрагивает. Тсуна скоро должен вернуться домой и если его застанут в таком положении — разговора не избежать. Аркобалено едва сдерживает усмешку: бестолковый ученик слишком интересен, чтобы так просто показывать ему свою осведомленность. За такой противоречивой жизнью хочется наблюдать, самолично и понемногу раскрывать ее особенности, ее устои, и чувствовать ту самую границу между человеком и зверем, что так легко переступает внутри себя Тсунаеши.

Это слишком занимательно, чтобы прерывать развлечение.

Реборн поднимается с кровати и возвращается в свой гамак, укутываясь в одеяло с головой. Буквально через десять минут дверь тихонько скрипит и Савада заходит внутрь, прямо-таки с профессиональной сноровкой тихо и быстро ступает по паркету, раздевается и укладывается в свою кровать. Реборн вслушивается в ровное спокойное дыхание и из последних сил сдерживает усмешку: разве такие люди, как Тсуна, неуклюжие и нескладные, которые падают, запутавшись в собственных ногах и ломают все хрупкие предметы в радиусе нескольких метров, могут двигаться и действовать, как лучшие наемные убийцы, которых тренировали для этой работы не один год?

Ответ на этот вопрос слишком очевиден, чтобы Реборн хоть как-нибудь его озвучил. Даже в мыслях.

В конце концов сегодня у Тсуны битва с Занзасом, и как бы тот ни пытался скрыть свое предвкушение, сразу же становится понятно — ждет. Ждет с трепетом и нетерпеливостью, и даже какой-то кровожадностью.

Реборн покрепче заворачивается в одеяло и удобнее укладывает голову на подушку. Сегодня его ждет отменное развлечение. Ведь он наконец-то увидит ту неуловимую и хорошо скрываемую вторую личность, которую Занзас с легкостью вытащит наружу, ведь эти двое друг друга стоят.

***

Реборн внимательно всматривается в черты лица Савады на большом экране и не сдерживает удовлетворенной усмешки: нервничает, дрожит весь, переживает — ох, какой актер, веришь ведь. Интересно, кто-нибудь еще заметил этот неестественный блеск нетерпения в его глазах?

Тсуна старательно сдерживается, маскирует бушующего внутри зверя под панику и неуверенность, а вот Занзас даже не скрывается. Стоит и смотрит таким кровожадным взглядом, что даже Реборна берет дрожь по всему телу, и на секунду кажется, будто он узрел нечто интимное, не предназначенное для глаз остальных, такое, за что этих двоих хочется запереть где-нибудь в глубине леса на пару-тройку дней и не тревожить — пускай повеселятся и не смущают невинных людей.

Реборн с интересом наблюдает, как через несколько минут подобных «гляделок» внутренний зверь Тсуны понемногу побеждает, вырывается наружу и глаза теряют свой невинный неуверенный оттенок, становясь дикими. Давление и потоки безудержной ярой энергии проникают даже через экран и аркобалено восторженно вздрагивает — даже это уже удивляет, что тогда будет дальше?

Люди рядом беспокойно переговариваются, переживают за Тсуну — справится ли? — и только Скуало уверенно смотрит на экран, безотрывно, и напряженно, с нескрываемым интересом наблюдает.

Реборн отворачивается и опять вглядывается в картинку. Похоже, только один человек здесь испытывает такие же эмоции, что и он сам, смотря на бой. И этот человек явно в курсе.

Сражение, наконец, начинается, и все присутствующие восхищенно замирают. Пламя Тсунаеши стремится бурным вихрем, острым и колким, а не мягким, как обычно, глаза пылают решимостью и азартом, выражение лица мгновенно меняется — улыбка становится похожей на звериный оскал и черты будто огрубевают, затемняются сущностью зверя. Хрупкое тело сейчас источает настолько неистовую энергию, силу и уверенность, что Реборна едва не отбрасывает — инстинкты сходят с ума, бушуют внутри неукротимым потоком, а руки дрожат от желания самому сразиться с таким Тсуной. Скуало рядом также дрожит и тяжело дышит. Жаль, что все самое лучшее достается чертову боссу.

Пламя ярости Занзаса пылает сильнее обычного, выдавая с головой запредельную возбужденность своего хозяина. Он еще никогда такого не чувствовал: действия Савады-зверя, такого непривычного, но до чертиков возбуждающего, просто сводят с ума, и на секунду кажется, что безумие действительно захватывает сознание, беспощадно подчиняет своей воле и не отпускает, затягивает в себя все сильнее и сильнее. Эти точные, выверенные движения, жесткий взгляд убийцы, дикая звериная улыбка и… возбуждение, что так очевидно плескается в карих глазах.

Занзас просто дуреет. Он наносит один удар за другим, искренне наслаждается этим сражением и ни на секунду не отрывает взгляда от Савады — кажется, что даже если бы на Намимори сбросили атомную бомбу, это бы не заставило его оторваться от своего противника, такого притягательного и отталкивающего одновременно.

Тсуна больше не сдерживается и сражение превращается в бой двух профессионалов: все присутствующие с открытыми ртами наблюдают за этой битвой, за двумя противниками, явно ни в чем не уступающими другу другу, и не двигаются с места. Кажется, будто страсть и жажда затягивает каждого, кто смотрит на них, эти ощущения взрываются внутри, будто кто-то перекачивает их напрямую в тело, а восхищение долбит и сжимает грудную клетку, заставляя смотреть на зрелище не отрываясь.

 — Показался, наконец? — сипло спрашивает Занзас, в очередной раз атакуя с помощью своих пистолетов. То ощущение, которое он так долго мечтал испытать, сейчас клокотало в груди, обжигая внутренности, и каждый удар Савады, нанесенный точно, профессионально и абсолютно безжалостно, остро колол сознание, протекая яркой вспышкой через все тело.

 — Ты слишком хорош, чтобы тебя не попробовать, — усмехается Тсуна. Так самоуверенно и хищно, что восторг бурной волной пронизывает всю сущность Занзаса. Ни следа неуверенности, неловкости и нескладности — перед ним хищник, зверь, тот, кого он столько времени мечтал увидеть.

 — Я польщен, что оказался в твоем вкусе, — дико оскаливается Занзас, похотливо осматривая Саваду с ног до головы. Они оба избитые, сил уже не хватает, но усмирить разбушевавшихся зверей внутри весьма сложно.

 — Взаимно, — глаза Тсунаеши приобретают полубезумный оттенок, и он вновь атакует, вкладывая в каждый удар всю оставшуюся силу.

Они совершенно не осознают, сколько времени прошло и что случилось с окружающими зданиями — это все неважно, главное то, что перед глазами. Они дерутся до изнеможения, активно атакуют друг друга, пока Тсуна не наносит последний удар, практически вырубая Занзаса. Тот лежит на земле, в глубокой воронке, созданной мощным ударом, и смотрит вверх, в то место, где сейчас парит Савада. Мышцы не двигаются, отказываются повиноваться хозяину и он понимает, что проиграл.

Ярость простреливает насквозь все тело и он поднимается, но не спешит вновь кидаться в бой. Савада сильнее — это очевидно. Осознание больно колет, пронизывает гордость острыми стрелами, но сильнее всего в нем сейчас бушует возбуждение. Такая сила дико возбуждает. Хочется повалить это немощное на первый взгляд тело, придавить всем весом к кровати и с силой вбиваться внутрь, слушая рычание внутреннего зверя Савады.

Желание настолько ясно отображается в глазах Занзаса, что Тсунаеши спускается на землю и будто всем своим видом говорит — заканчиваем здесь поскорее и идем трахаться. Тот мысленно соглашается, зная, что Савада правильно прочтет ответ в его глазах, но даже не пытается унять нетерпение — яростно разбрасывает по сторонам Червелло и своих хранителей, дико рычит и приказывает им разбираться с формальностями поскорее.

Наблюдая за этим, Реборн тяжело вздыхает и поднимает глаза к небу: он так и знал, что ощущение, появившееся у него с самого начала, не обманывает. Эти двое настолько свихнулись друг на друге, что Занзас совершенно не скрывает похабный взгляд, а Тсуна слишком неестественно натягивает на себя привычную маску неудачника, вовремя спохватившись. Что уж тут поделать, глупый ученик сам виноват, что так легко раскрылся перед остальными, но Реборн уверен — если он захочет, то с легкостью замылит глаза большинству присутствующих и продолжит играть в игру, правила которой известны только ему самому.

А пока надо помочь своему сопляку уладить формальности, и наконец отправить этих перевозбужденных зверей куда-то подальше, чтобы во время «развлечений» не разнесли полгорода.