— Ты мне нравишься.
Тони отрывается от чертежей, развернутых на большой голограмме, и смотрит на него. Питер поднимает подбородок, словно в желании казаться выше, и решительно встречает этот взгляд. Тони смотрит долгое мгновение. Молча, словно слова Питера не дошли или не были услышаны, а затем улыбается.
— Приятно слышать. Надеюсь, теперь смогу слышать это от кого-то кроме Пеппер не только по праздникам.
И все. Тони отворачивается обратно к чертежам и уже стоя спиной машет рукой в неопределенном направлении. — Твоя часть задания там же, где всегда. Ты пришел, это прекрасно. Можешь начинать работу.
Питер молчит. Он не двигается. Он не сдвинется с этого чертового места, даже если здание начнет разрушаться.
— Питер? — Тони, не услышав суматохи, оборачивается, непонимающе поднимая брови. Глазами спрашивая, почему не кипит работа.
Питер молчит, опустив взгляд. Не игнорирует вопрос, но пытается справиться с внезапно накатившей обидой. Он хочет быть спокойным. Хочет быть спокойным. Хочет не видеть этого лица этого Тони, который не понимает, господи, ну почему Тони просто не понимает, неужели сложно просто... Питер поднимает взгляд и смотрит в упор.
— Все в порядке, пацан?
Питер точит Тони взглядом. Его решимость одновременно тает и каменеет с каждой минутой. В конце концов, зачем сегодня? Почему не в другой день?
Завтра? Никогда?
— Ты правда ничего не понимаешь? — спрашивает он. — Я же не сложно сказал. Почему ты не можешь просто понять? Ты мне нравишься. Слышишь? — Питер не знает, как Тони, но сам он точно слышит, как его голос срывается. — Ты мне нравишься! — повторяет он громче, игнорируя это.
Тони стоит перед ним немой, словно статуя. Его лицо потеряло всякое выражение, превратившись в восковую маску. Он молчит, а Питер, кажется, совсем переходит на крик.
— Нравишься! Ты! Мне! Ты слышишь? Ты, придурок! Почему ты не можешь просто понять?!
***
Питер срывает с головы шлем и бросает прочь от себя. Хрупкая электроника наверняка повреждена — снова, — и Питеру плевать. Потом все равно починит. Он закрывает лицо руками и тяжело дышит. Это невыносимо. Нет. Черт возьми, почему?
И почему каждый раз нужно вести себя так глупо?
Он позволяет себе утопать в горькой обиде, от которой сжимается горло, пока не раздается тихий стук в дверь комнаты. Питер отдергивает руки от лица, уставившись размытым взглядом вверх. О, черт. Тетя Мэй. Она, должно быть, услышала шум, когда он проснулся. Питер чувствует вину за то, что разбудил ее.
— Милый, все хорошо? — спрашивает тетя из-за двери, и Питеру так чертовски стыдно.
Он шмыгает носом.
— Да, тетя Мэй! Все хорошо!
Питер старается говорить непринужденно, но тетю не обмануть.
— Ты что, плачешь? — конечно, она все слышит. — Питер!..
— Просто плохой сон! — прерывает Питер. — Все хорошо.
Несколько мгновений за дверью тишина.
— Ты хочешь поговорить об этом? — тихо доносится из-за двери, и Питер чувствует безмерную любовь к своей тете. Она так заботлива. Он так ее любит.
— Может быть, завтра, — с измученной, но искренней улыбкой отвечает он.
За дверью раздается еле слышный вздох, в котором слышатся беспокойство и забота, и Тетя уходит. В коридоре раздается тихое шарканье тапочек, неслышное человеческому уху. Все еще грустно улыбаясь, Питер сворачивается калачиком на постели, и, подтягивая колени к груди, позволяет себе еще немного полежать, а слезам —- высохнуть. Спасибо Господи, что у него есть тетя. Что бы он без нее делал. Слезы начинают катиться, и теперь Питер их не удерживает. Это уже не от досады. Он лежит какое-то время, всхлипывая и думая о тете, и чувствует, как в животе развязывается нервный узел очередной неудачи.
Успокоившись он встает и тихо поднимает с пола шлем. Он почти не пострадал — удивительно. Только треснула несущая дуга, это исправит щедрый отрезок скотча, и оторвало несколько контактов. Электронная начинка не повреждена — хорошо. Стоит задуматься о том, чтобы укрепить конструкцию. Питер снова шмыгает носом, и откладывает шлем на стол до утра, завтра он все починит и поразмышляет о прочности. Сейчас он только включает настольную лампу и быстро черкает в дневнике новую запись. Лаконично — завтра покажет Неду, — и возвращается в кровать. Он ожидал, что в своем эксперименте не получит мгновенных результатов, хотя устройство настроено и работает восхитительно. Возможно когда-нибудь он напишет научную работу на эту тему.
От этой мысли размышления некстати возвращаются к сцене в мастерской, а взгляд — к шлему на столе. Впрочем, шлем — сильно сказано. Пластиковая дуга, плотно обхватывающая лоб, на ней прикреплена маска-экран из темного полупрозрачного пластика и ленты швейных резинок, скрепленные так, чтобы крупной сеткой покрывать всю голову. И куча проводов с передатчиками, конечно. Самое важное. Действительно ненадежно, точно надо укрепить. Возможно, одолжить у кого-нибудь старый ненужный мотошлем.
Он назвал свой прибор "устройством контролируемых сновидений" (УКСом для сокращения). Не слишком изящно, но формулировку еще будет время обдумать. Они с Недом и так до сих пор его дорабатывали, хотя до этого несколько месяцев собирали из металлолома и развороченных компьютеров. Выглядело до сих пор не бог весть как, убого выглядело, но работало — зашибись. Питер вот иногда хотел после тестов.
Он отвел взгляд от шлема и уставился в потолок. Плохая, наверно, была идея — думал он всякий раз, просыпаясь в слезах от очередного кошмара и мечтая уничтожить свое изобретение. А потом сталкивался с Мистером старком в башне и понимал — хорошая, замечательная, — чувствуя, как сердце начинает бешено колотиться в груди.
Да, Питер был влюблен и прекрасно осознавал это. Ему не было стыдно за свои чувства, и он не был склонен к самообману. Он абсолютно искренне считал, что влюбленность в Тони была закономерным продолжением их отношений, потому что ну как Питер мог не? Ведь все очевидно. И когда это случилось, Питер был готов. Но оказался совершенно не готов к тому, что не сможет это "перерасти". Незамутненная подростковая влюбленность, для которой Питер был слишком рационален, чтобы поддаться ее очарованию забив на последствия, внезапно переросла во что-то более глубокое, и скрывать это становилось все сложнее. Проблема заключалась в том, что Питер был слишком рационален и для этого чувства тоже — и не мог не видеть картины в целом.
Он плевать был бы готов на разницу в возрасте, возможные грязные слухи, и мерзкие статьи на сайтах и в газетах, которые бы жевали эту тему, как жвачку, до тех пор, пока она не потеряла бы весь вкус, и даже после. Если бы только был шанс, хотя бы шанс — плевать на все! Он был бы готов встать против мира вместе с Тони и бросить мир к его ногам.
Но шанса нет.
Питер видит это так же, как слышит сейчас тетю Мэй, которая еще не ушла к себе и наливает воды на кухне. Есть дюжина причин, из которых как минимум три сразу (а остальные девять — позднее) Питер обязательно услышит от Тони, когда тот будет объяснять, почему им не стоит быть вместе. (Словно это может быть утешительно.) Питер достаточно времени проводит с Тони (каждый божий день) чтобы вычислить и даже заучить наизусть все из возможных. И успеть в голове на каждую составить трехстраничный эссе-ответ, хотя в любом случае это не важно, ведь он никогда не собирается их писать.
Все это неважно, в конце концов, потому, что Тони Питера просто не любит. Нет, разумеется, он испытывает к Питеру какие-то чувства, пожалуй даже теплые, но точно не те самые, и ни о какой "взаимности" речи идти совершенно не может. Рациональной частью души Питер принял этот факт давно, но избавиться от чувств на корню не смог.
Он не может перестать об этом думать — и это ужасно. Он уже давно хочет признаться — и получить наконец от ворот поворот, чтобы не мучить себя, но никак не может найти для этого достаточно мужества. Каждый раз, подходя к Тони с четким намереньем наконец-то завершить этот нелепый этап своей жизни, он трусит и в последний момент пасует. Вероятно, такая причина — не самый лучший повод собрать из хлама инновационное VR-устройство, но Питер правда ничего больше не смог придумать.
Он должен признаться и получить свое «нет», чтобы отпустить ситуацию. Он чувствует, что точно ни разу к этому не готов. Если он нашел для себя лишь такое решение — что ж. Себя не переломаешь. В конце концов последнее, чего бы он хотел — сорваться и наговорить лишнего прямо перед реальным Тони. Вывалить на него свои переживания. Последнее, чего бы он хотел, это валить на Тони свою головную боль.
Питер заворачивается в одеяло.
Ему кажется, что у него какие-то странные проблемы.