Дружба между духами — явление редкое, если не сказать уникальное. Не такое, как дружба с людьми, но тем не менее. Главным образом это связано с тем, что нам просто не за чем доверяться друг другу в полной мере. Большинство из нас могут работать сообща, но только когда от этого зависит жизнь или свобода — до большего дело обычно не доходит. Слишком велик риск.

Взять хотя бы Факварла. Нет, на первый взгляд [не человеческий, конечно] он производит очень даже благоприятное впечатление. Но стоит пообщаться с ним хотя бы столетие-другое, как становится ясно: парень явно не в себе и потерян для приличного общества. Это ж надо: возомнить, что духи смогут в будущем вырваться из-под контроля волшебников и отомстить за годы рабства! Я рассмеялся ему в лицо, когда услышал эту затею. Серьезно, даже идеи Птолемея выглядят реалистичнее.

Короче говоря, дружба — туфта еще та, извините за сленг. Даже большая туфта, чем свобода, в которую так свято верил Факварл. И Птолемей. Но если второго как раз понять можно [Человек как-никак. Что с него взять?], то наивности первого приходилось только удивляться и разводить руками. Идиотизму все существа и возрасты покорны. [Да, оригинальная цитата звучит именно так. Изначально там не было и намека на любовь. Это уже потом романтики напали, пришлось для Александра Сергеевича переписать.]

Тут вы со мной можете поспорить. «Как же так? — удивитесь вы. — У каждого правила должны быть исключения!» Пару тысяч лет назад у нас бы завязалась презанятнейшая дискуссия, где я точно и по полочкам разложил бы, что в дружбе в этой Вселенной нуждаются только люди, как существа, зависимые от других [и вечно пытающиеся сбиться в большие громкие потные толпы].

Но сейчас мне ничего не остается, кроме как скрепя сущность согласиться. Может, я стал слишком сентиментален в последнее время и во мне угас юношеский цинизм, но, признаться честно, ваш покорный слуга скучает по тем денькам, когда его сущность сковывали не Узы, а обязательства перед другими. Да, иногда выручка и взаимопомощь коварно подкрадывается к духам тогда, когда они меньше всего этого ожидают. [Жуть, правда?]

Вот и я ожидал в тот день меньше всего чего-то подобного.

Помнится, тогда я совсем недавно вернулся в Александрию после нескольких дней отсутствия и отдыхал на окне в облике грациозно развалившегося кота. В комнатах Птолемея никого не было, но меня это не удивило — хозяин любил гулять в это время. Я только смутно надеялся на то, что кто-то из наших додумался сопровождать его. [Мало ли что? Споткнется, поскользнётся, лучник пристрелит — с каждым может случиться. Человеческая жизнь нелепо хрупка.]

Мой отдых прервал непонятный звук, и стоило мне поднять голову с подозрительно прищуренными глазами, как над ней пролетело нечто и с грохотом врезалось в противоположную стену. [Надеюсь, она не была несущей. А то были уже случаи…] Дворец содрогнулся и затих. Взлетели потревоженные шумом птицы.

До меня донеслись знакомые ругательства.

 — Аффа?

Вопрос был риторическим: я уже успел проверить все планы и убедиться, что это именно его человеческий силуэт отряхивается от пыли и производит на свет разные витиеватые выражения. [На разных языках сразу — он это любил.]

В комнату влетел Пенренутет. Он противно жужжал у меня над ухом в облике скарабея.

 — Ты в пор… Ах ты ж нильский крокодил! Аффа, что ты наделал?

Я присоединился к вопросу, угрюмо разглядывая тот бардак, что учинил этот непутевый джинн. И дело здесь было далеко не в стене [Не умеют люди строить, не умеют!], сейчас на полу грустной разбитой кучкой лежало то, что минуту назад было глиняными табличками. Теми самыми, на которых вечно что-то конспектировал Птолемей. Сложность была в том, что там могли быть, как и ничего не значащие пустые рассуждения, так и работы межмирового масштаба. Для справки, «межмирового» — это не преувеличение.

Аффа несколько секунд оторопело смотрел на всю эту миниинсталляцию Помпеи и тут до него дошло.

 — Что я наделал? — окрысился он. — А кто меня на спор подбивал? «Ты не сможешь сделать бочку с одним крылом! Тебе слабо сделать штопор с закрытыми глазами!» Не слабо, понял?

[«Бочка с одним крылом», «Слепой штопор», «Пьяный марид» и другие фигуры высшего пилотажа. Чем только не занимаются порой духи, чтобы разнообразить свое пребывание на Земле. К примеру, я однажды почти выполнил тройную «Петлю на шее волшебника» задом наперед. Факварл, правда, говорит, что я удирал от вражеских афритов. Да что он в этом понимает! Это было стратегическое отступление. Мой план был идеален и просчитан до мелочей, но я просто не видел, куда лечу. Кто ж знал, что на моем пути построят эту стену?]

 — Понял, — скарабей начал жужжать как-то обиженно. — Понял, что кто-то свою вину на меня сваливает.

Пенренутет демонстративно отвернулся и сложил свои маленькие черные лапки на груди. [Или что там у жуков вместо груди?]

 — Вам что, заняться нечем? — спросил я.

Аффа, в это время пытающийся как можно аккуратнее выбраться из зоны бедствия, отвлекся, услышав мой угрюмый голос, и неаккуратным движением доломал то, что не было доломано окончательно.

 — Вообще-то, да, — признался он. — Птолемею мы пока особо не нужны, а домой возвращаться опасно. Вдруг снова ассасины, как на прошлой неделе, или еще что?

 — Но если вы здесь, то кто с Птолемеем? — от такого тона моего голоса древние майя падали без чувств от ужаса. Аффа лишь пожал плечами.

 — Мы думали, ты с ним, — прошепелявил Пенренутет, потому что в этот момент показывал язык Аффе. — Разве нет? Судя по твоему взгляду, нет, да? Так да или нет? Все-таки да? Стоп, я запутался. Не смотри так на меня! Да! Нет? Как нет?! Или да?

Я вздохнул.

 — Идиоты.

Пенренутет и Аффа переглянулись.

 — Ладно, не думаю, что после того случая Птолемей выйдет на улицу без охраны. — Оба джинна синхронно выдохнули. — Вы двое лучше думайте, как это все будете ему объяснять, — лапа кота совершенно по-человечески обвела разрушенную часть комнаты.

 — За такое обычный волшебник дал бы Вывороченную Кожу, не меньше, — поморщился Аффа.

 — У обычного волшебника вы бы такой дурью не маялись, — фыркнул я. — Ты же знаешь Птолемея. Он и скарабея не обидит.

Пенренутет изобразил улыбку [несмотря на то, что скарабеи улыбаться не могут, равно как и демонстрировать язык], показывая, что оценил каламбур.

 — Но расстроится все равно. Даже разочаруется может быть, — обреченно вздохнул он.

 — О Амон Ра! — я закатил глаза. — Бросьте. Птолемей гений и все такое. Напишет еще. Он трудолюбивый и вообще ему только на пользу. Если бы я вас не знал, то подумал бы, что вы его боитесь!..

Через несколько секунд гробовой тишины оба начали наперебой уверять меня, что они, конечно же, не боятся, да и вообще, как такая глупость ко мне в голову могла прийти. [Причем утверждалось это с такой непоколебимой уверенностью, что становилось очевидным совершенно противоположное.]

 — Значит, боитесь, — подытожил я, задумчиво глядя на этих двоих.

Аффа и Пенренутет как-то сникли и виновато посмотрели на меня, как будто я вдруг превратился в Птолемея.

 — Хозяину будете глазки строить, — я начал раздражаться. — И что мы делать будем?

[Именно «мы», а не «вы». Пускать на самотек эту ситуацию мне не хотелось, особенно учитывая неожиданные фобии у двух третей присутствующих.]

 — Бартимеус, — начал Аффа таким тоном, что он мне сразу не понравился, — так может, ты скажешь, что разбил все, а? Нечаянно, конечно. Тебе точно ничего не будет.

 — А это идея… — крылышки Пенренутета буквально засияли на солнце, но его счастье длилось недолго.

Я закрыл лицо ладонью.

 — Ну пожалуйста, — шмыгнул носом Аффа, видя мою реакцию.

 — Я вам не козел отпущения!

 — Значит, все-таки и ты Птолемея боишься, — попробовал поймать меня на слабо Пенренутет.

Я смерил его холодным взглядом. Аффа окончательно сник.

 — Все, — выдохнул он, — он нас больше не призовет никогда. Будем служить снова обычным волшебникам. Прощай, свобода! Привет, Иглы!

 — Мне тоже жаль расстраивать Птолемея, — признался я, — но ничего не попишешь. Хотя есть другой путь. — Аффа и Пенренутет с надеждой взглянули на меня. — Можем втроем восстановить то, что не превратилось в крошку и надеяться, что хозяин никогда не догадается о случившимся.

 — Шанс маленький, но он есть, — кивнул своим мыслям Пенренутет. Аффа с видом профессионала обвел взглядом кучу бывших дощечек, прикидывая, сколько из них годны к реставрации, и немного повеселел. [Я никогда не задумывался над этим, но с его бандитской удачей он, наверное, немало вещей втихую от хозяев отремонтировал.]

Дверь в комнату открылась не громче, чем волны моря гоняют гальку на берегу, но я услышал. Пенренутет отлетел вглубь комнаты, врезавшись в Аффу, пытавшегося спрятаться у него за спиной. [Это не так уж просто, хочу добавить. Вот вы когда-нибудь пробовали спрятаться за спиной скарабея?]

 — Шанс на что? — переспросил веселый мальчишеский голос. — С возвращением, Рехит. Как полетал? — поприветствовал меня Птолемей, заходя в комнату. Он повернулся к Аффе и Пенренутету, намереваясь еще что-то сказать, но тут его взгляд упал на царивший бедлам, и он осекся.

 — Тут еще одна группа ассасинов побывала? — попытался пошутить он, но вызвал только внезапное осенение Пенренутета, который зашептал Аффе что-то про то, что это гениальная идея. Аффа отмахнулся.

Поняв, что с ними каши не сваришь, Птолемей повернулся ко мне.

 — Рехит? Что здесь произошло? — глаза нашего хозяина смотрели с беспокойством. Он искренне тревожился, не случилось ли с нами ничего серьезного.

Смотря в глаза Птолемея, я буквально сущностью чувствовал, как меня прожигают еще два взгляда, полные ужаса и обреченности.

 — Это я виноват, хозяин, — проговорил я, даже будто против своей воли. — Солнце на мгновение ослепило меня, когда я соколом залетал в окно. Последствия видишь сам. Прости, если там было что-то важное.

Мы смотрели друг другу в глаза несколько секунд. Наконец Птолемей бросил еще один взгляд на груду уже бесполезной глины.

 — Хорошо, что у меня вчера дошли руки убрать с полок серебро, иначе бы ты мог пострадать. Жаль только, что там почти готовый параграф был, оставалось лишь его оформить, как следует…

Меня начала гложить совесть. Я лгу Птолемею напропалую, а он о моей тушке заботится. Ох, и откуда ты взялся такой на наши головы? [Старательность совести подкреплялась тем, что я понятия не имел, что это за параграф. Редактор называется!]

 — Хозяин, мы его помним! Почти наизусть! — внезапно вклинился Пенренутет с авантюрным выражением лица. [Вы можете похвастаться, что видели авантюрно настроенного скарабея? Вот я могу!] — Можем попробовать восстановить.

Аффа согласно закивал.

 — Это было бы очень кстати, ребята, — благосклонно улыбнулся им Птолемей. — Только вам самим вспоминать придется: я помню только общее содержание. Но у вас с этим проблем возникнуть не должно. Вы же говорите, наизусть помните?

 — Ага, — как-то нервно кивнул скарабей, подталкивая побледневшего Аффу к окну. — Мы пойдем, на свежем воздухе оно как-то… вспоминается лучше.

Птолемей проводил вылетевших в окно джиннов взглядом, пока они не скрылись за домами. Я почувствовал неладное.

 — Не могло быть никакого параграфа, — пробормотал я и повернулся к Птолемею. — Ты только на прошлой неделе начал новый, про характер Уз. Давал мне свои размышления, я даже вводные слова писал.

Волшебник хитро покосился на меня.

 — А его и не было.

 — И сколько ты стоял под дверью? — я изогнул бровь.

 — Достаточно, чтобы понять, что все еще хуже, чем я предполагал, — то ли в шутку, то ли всерьез ответил он. — Я бы вошел сразу, но услышал, что вы обсуждаете мои работы. Они и правда меня настолько боятся? — вдруг резко сменил тему Птолемей. Голос его звучал обиженно.

Я поморщился.

 — Не суди их за это строго. Бояться гнева хозяев — не более, чем профессиональная привычка. Они тебя любят и боятся разочаровать.

Птолемей понимающе кивнул, но как-то без энтузиазма.

 — Не должно так быть, — грустно сказал он.

 — Но оно так было и есть, хочется тебе этого или нет. Интересно, что эта парочка там вспоминает?

 — Зная их, — ирочнично прокомментировал Птолемей, — предположу, что они думают, как во всем признаться так, чтобы я их не сжег в Бедственном Огне.

Мы помолчали, думая каждый о своем.

 — Наверное, пойду им помогу… вспомнить некоторые детали, — загадочно улыбнулся я.

 Хозяин меня понял и улыбнулся в ответ.

 — Где на твой параграф место оставить?

 — Перед Узами, думаю, хорошо будет.

Птолемей кивнул, соглашаясь.

Пожалуй, это была первая научная работа в мире, которую помогали писать джинны. И, как я думаю, единственная в своем роде. Один параграф в ней отличался от остальных — в нем расписывались не сложные формулы и переплетения рун, а рассказывалось о том, почему джинны, невзирая на многовековый гнет волшебников, оставались свободолюбивыми существами. Был там и абзац о дружбе. Я его вставил в порыве внезапного вдохновения. О чем, впоследствии, не раз жалел.

Увы, хоть моя часть и сохранилась до наших дней, но не выдержала критики и в знаменитые «Апокрифы Птолемея» ей попасть было не суждено. [Интересно, что бы на это сказал сам Птолемей? Он считал ее одной из своих любимых.]

Впрочем, однажды, роясь в старых библиотечных свитках по приказу очередного хозяина [жутко занудный и пыльный был тип], я наткнулся на версию «Апокрифов» с моим параграфом и на меня нахлынули старые воспоминания, и после короткого раздумья я решил их записать. Конечно, потом я проклинал переводчиков самыми страшными египетскими клятвами, но это уже совсем другая история.