Повергнуть врага без сражения

— Твоя каллиграфия не слишком идеальна, — говорит учитель.

Они спускаются по тропинке вниз, минуя бамбуковый лес и уютную тишину пика Цинцзин.

— На цине тебе стоит еще потренироваться играть. Я понимаю, тебе трудно догнать всех, но нужно приложить больше стараний, понимаешь?

Шэнь Цинцю думает: «Когда ты уже заткнешься. Или сдохнешь».

Ее утро началось с нотаций — не так сидишь, не так ешь, не так медитируешь, не так держишь кисть в руках. Шэнь Цинцю стояла, сгорая от стыда, сгорая от ненависти к себе под любопытными взглядами соучеников и соучениц. Им-то было проще — все эти основы давно вбиты в их головы, разбуди любого адепта среди ночи — и все тонкости этикета, все литературные произведения в алфавитном порядке, что угодно — они перечислят без запинок. Большинство — дети из благородных семей, пришедших на пик Цинцзин уже с какими-то знаниями.

Лишь она оборванка, бывшая рабыня дома Цю.

Шэнь Цинцю выпрямляет плечи — задумавшись, она иногда слегка ослабляет контроль, забывая держать голову выше. Ну и что? Добивается всего тот, кто прикладывает старания. Просто впереди еще одна бессонная ночь, еще больше мозолей на пальцах — разве это сравнится с ее былой жизнью?

Лю Цингэ с криком бросается на противника. Шисюн в два раза выше и шире этой худой, как щепка, красавицы, но плевала Лю Цингэ на все это — она едва уклоняется от его ударов, а свои собственные наносит еще яростнее.

Шэнь Цинцю наблюдает за этим издали.

Лю Цингэ побаивались. Смазливая мордашка всегда выражала такое недовольство, будто сама жизнь этой девчонке была невыносима. С ее дурным нравом мало кто мог справиться, неудивительно, что Лю Цингэ оказалась первой и единственной девушкой на пике Байчжань — таким непробиваемым тупицам, колотящим все и всех подряд, только там и место. Она носила мужскую одежду, не брезговала хорошенько выругаться и никогда не обременяла себя лишними церемониями. Лю Цингэ не заботило мнение окружающих, она была собой настолько, насколько позволяла жизнь в школе Цанцюн. Ей не нужно было притворяться мягкой и застенчивой, не нужно было смущенно опускать голову, доведись повстречаться с незнакомым мужчиной, и каждый ученик воспринимал ее на равных — не как очаровательную куклу, которой требуется чья-то защита и забота, а как человека, который способен справиться с любыми поручениями и проблемами.

Завидовала ли Шэнь Цинцю? Да.

Дни ее были наполнены уроками по этикету, каллиграфией, музыкой. Рядом вертелись шисюны, которые пытались везде влезть со своей помощью — другие люди, суета, звуки, а особенно мужчины — все это раздражало Шэнь Цинцю до безумия. Нудные наставления учителя. Попытки вежливо улыбаться своим шимэй и шицзе, от душистых румян которых ее воротило; от легкого флиртующего смеха, их беззаботных разговоров, похожих на бессмысленное щебетание птиц. Они обсуждали любовные романы тайком от учителя, а затем сбегали купаться к реке. Их руки были белыми и гладкими как нефрит — им не сравниться с изодранными в кровь пальцами Шэнь Цинцю, с грубостью ее кожи — подарок от изнурительного труда в ее прошлом.

С ней было что-то не так. Шэнь Цинцю отворачивалась от зеркал, от расплывчатого отражения в водах источника, куда приходила поздней ночью — лишь бы ни с кем не столкнуться. Сколько румян ни наноси на лицо, оно казалось бледным и неживым.

Лю Цингэ спотыкается, чем и пользуется ее незадачливый противник. Она проиграла — и это приносит немалое удовлетворение Шэнь Цинцю. Приятно знать, что дела паршиво идут не только у нее.

— Эта Лю Цингэ, — бормочет учитель. — Разбойница. Разве может юная дева себя вести подобным образом?

Шэнь Цинцю ненавидит Лю Цингэ. За свободу, силу, независимость — за все то, чего нет у нее самой.

***

Ночью возле источника тихо. Шэнь Цинцю расчесывает волосы, опустив ноги в прохладную воду. Гребень постоянно выпадает из дрожащих распухших пальцев — остаток дня она просидела за цинем. Плеск воды поблизости заставляет ее вздрогнуть.

— Ты, — слышится знакомый голос.

Свет луны освещает Лю Цингэ. Та внезапно выныривает поблизости, медленно выходит на берег, и тонкая намокшая ткань ханьфу не скрывает изящную грудь, сильные руки и крепкие бедра. Шэнь Цинцю презрительно морщит лицо. Ей ненавистна мысль о том, что ее извечная соперница так хороша собой. Лю Цингэ не нужны ни пудра, ни румяна, чтобы притягивать чужие взгляды.

— Неожиданная встреча, шимэй, — цедит Шэнь Цинцю сквозь зубы. Они говорят одновременно:

— Не скажу, что приятная.

И замолкают.

Лю Цингэ сверлит ее взглядом, и Шэнь Цинцю на всякий случай оглядывается, нет ли у той поблизости меча. Если они оставались вдвоем, чаще всего их беседы заканчивались яростными и беспощадными ударами. Но сегодня у Шэнь Цинцю не было ни подходящего настроения, ни сил. Она не была способна удержать гребень, что уж говорить об ударах Лю Цингэ.

— Твой бой с Лин-шимэй был нечестным. Я видела, как ты подняла пыль, попав ей в глаза.

Шэнь Цинцю закатывает глаза.

— Ну конечно, — язвительно говорит она. — Только вот враги Лин-шимэй не станут честно играть. Я просто преподала ей урок, ясно? Тебя это никак не касается.

Лю Цингэ хмурится. Есть у нее такая раздражающая до бешенства черта — одержимость честным боем. Честный в ее понимании, конечно — бой с кулаками и бесчисленными ударами меча, пока противник не признает поражение. Шэнь Цинцю презирает таких людей: прямые как палки, им просто не дано понять силу хитрости и изворотливости, они — легкая добыча.

— Подлая змеюка, — выплевывает Лю Цингэ. — Она твоя соученица.

— Я сделала доброе дело — научила ее слепо не полагаться на силу и не недооценивать противника. К тому же, — Шэнь Цинцю делает выразительную паузу, с сожалением вытаскивая ноги из воды. — Лин-шимэй не сильно-то и беспокоилась о том, что и я ее соученица, когда во всеуслышание обвинила меня в краже.

Ноги распухли снова. Шэнь Цинцю с досадой глядит на собственные ступни — отек никак не сходит. Колени тоже пульсируют от боли. Ей всего восемнадцать, но она уже чувствует себя древней старухой. Стоило сразу идти к лекарям, а не ждать, пока все само пройдет.

— Разве ты не украла ее нефритовый браслет?

Шэнь Цинцю жалеет, что под рукой нет ничего, чтобы швырнуть в шимэй.

— То, что я не из богатой семьи, — стиснув зубы, шипит она. — Не означает, что я воровка, Лю-шимэй. Мне нет дела до побрякушек.

— Что с твоими ногами?

— Проваливай.

— Что с ними?

Не выдержав, Шэнь Цинцю рявкает:

— Ты отвалишь или нет?!

Лю Цингэ кривится, но не уходит. Она хватает своей рукой запястье Шэнь Цинцю и разглядывает ее распухшие пальцы.

«Я надеялась избежать драки, но, небожители мне в свидетели, эта девица не оставляет мне выбора», — устало думает она, а затем резко вырывает свою руку, отталкивается от земли, готовясь нанести удар.

И падает на колени.

От собственной слабости Шэнь Цинцю хочется взвыть.

— Отличный удар, — хмуро комментирует Лю Цингэ. — Тебе стоит носить другую обувь, особенно если отправляешься на охоту.

— Тебе стоит закрыть свой рот и не раздавать непрошеных советов, — не сдерживаясь, шипит Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ склоняет голову на бок и говорит:

— Ты мне не нравишься. И почему никто не видит, какая ты на самом деле?

Она подходит ближе.

— Гнилая. Злобная.

— Да-да, — кивает головой Шэнь Цинцю. — Ты сегодня удивительно разговорчива. Столько слов связать — у тебя просто прорыв в развитии, Лю-шимэй, а у меня день открытий. Чем еще порадуешь?

Она готовится к удару. Лю Цингэ стискивает кулаки и свирепо на нее глядит.

— Твои заученные поэмы и умные речи не спасут тебя в битве. Ты слаба и бесполезна.

— А ты ограничена. Есть ли у тебя в жизни что-то кроме сражений, а?

— А у тебя кроме твоей злобы и желчи?

Шэнь Цинцю отворачивается. Ветер крепчает, и верхушки сосен вдали все сильнее качаются. С каких пор Лю Цингэ так умело парирует ее удары? Или сегодня с ней просто что-то не то?

— Что ты делаешь?

— Заткнись. Отвернись, и ничего не говори.

Шэнь Цинцю пытается отползти подальше. Лю Цингэ ловит ее за оголенную лодыжку, подтягивая себе.

«Бесстыдство, какое бесстыдство!» — плещется у Шэнь Цинцю в голове. Она пинает Лю Цингэ, но той с ее силищей все ни по чем. Чужие ледяные ладони ощупывают ее ногу, а затем осторожно надавливают. Руки Лю Цингэ под воздействием ци нагреваются, и неожиданно приносят облегчение.

— Я тебя об этом не просила, — морщится Шэнь Цинцю.

— Я и не делаю это для тебя. У меня нет желания тащить тебя на руках.

— Зачем? — прищуривается Шэнь Цинцю. — Что мешает тебе оставить меня здесь? В покое.

— Совесть, — огрызается Лю Цингэ. — То, что тебе не ведомо.

— Я ненавижу тебя, — вдруг спокойно говорит Шэнь Цинцю — взгляд ее стекленеет. — Мне не нужна твоя помощь. Оставь. Меня. В. Покое.

— И все? — интересуется Лю Цингэ, продолжая массировать ногу. — Никаких проклятий? Угроз? Ты и правда сегодня не в себе.

«Да пошла ты», — думает Шэнь Цинцю. Чужая ци уносит боль.

В этот день много лет назад ее оставил Ци-гэ. Тот самый Ци-гэ, что едва глядит в сторону Шэнь Цинцю, вежливо кивает ей, будто не узнает, будто не помнит в ней ту мерзкую девчонку с паршивым именем рабыни «А-Цзю». Встретить его здесь, когда она стояла в грязи и копала эту чертову яму, подобно злой насмешке судьбы — но уж этому Шэнь Цинцю давно не удивляется. Молча глотает обиды и боль. Игнорирует перешептывания вокруг.

«Такая старая — куда ей совершенствоваться? Лучше бы вышла замуж и жила себе спокойно».

Она вздрагивает, когда Лю Цингэ поднимается. Но она не спешит уходить, неуверенно тянет:

— Твои руки…

— Не твоего ума дело, — устало выдыхает Шэнь Цинцю. Ей тошно, и благодарить шимэй совершенно точно не хочется. Провалиться бы в забытье, уснуть, но в темноте и тишине комнатки ее поджидают лишь кошмары. А еще нужно подняться и дойти, чтобы оказаться в ней. Шэнь Цинцю тянется к гребню — к демонам эти волосы, завтра просто соберет в какую-нибудь прическу, если не выйдет расчесать. Она застывает, когда чувствует прикосновение.

— Я оторву тебе руки, — ледяным голосом произносит Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ на эту угрозу неожиданно усмехается и сильнее тянет ухваченную прядь на себя, вынуждая чуть приблизить голову.

— Успокойся. За волосы тягать своих противниц — твоя прерогатива. А я лишь расчешу их.

— Ну прямо как милая младшая сестренка, помогающая старшей, — сладко тянет Шэнь Цинцю, но Лю Цингэ кажется, что изо рта у нее капает змеиный яд. Вот-вот слетит вниз, потечет по оголенным ключицам, оставляя красную вздутую кожу. — Зачем ты мне помогаешь? Я не стала бы этого делать для тебя.

— Но я — не ты.

«К счастью», — думают они обе.

***

В зале душно. Шэнь Цинцю крепче обхватывает веер, подаренный учителем напоследок, и сильнее обмахивается, будто надеется вместе с капельками пота отогнать и жар, и звуки, и тела вокруг. Лю Цингэ стоит рядом.

— Сделай лицо попроще, — вдруг заговаривает она. — Ты распугала всех вокруг себя.

— Не всех, — кривится Шэнь Цинцю, и бросает выразительный взгляд на Лю Цингэ. — К сожалению.

Все вокруг поздравляют Юэ Цинъюаня со вступлением в должность. Тот ласково улыбается, кивает головой и принимает поздравления. Шэнь Цинцю тошно от этой наигранности.

— Ты столкнула Лин-шимэй с обрыва. Она сломала ногу.

Шэнь Цинцю со щелчком захлопывает веер.

— Что еще я сделала? Из-за меня завяли все цветы в округе? Передохли живые и мертвые? Твой завтрак оказался ужасен? В этой школе вообще есть происшествия, к которым я не причастна?

Лю Цингэ пожирает ее глазами.

— Я склоняюсь к тому, что нет, — отвечает она. — Даже если у меня нет доказательств, это не значит, что я не вижу, где ты снова приложила свою гнусную руку.

Шэнь Цинцю натягивает любезную улыбку, когда к ним подходят другие заклинатели.

— Ты отвратительна, — едва слышно говорит Лю Цингэ. — Твоя лживая улыбка отвратительна.

Шэнь Цинцю улыбается еще сильнее — кажется, вот-вот уголки губ лопнут от натяжения. Она слегка отступает назад, а затем с силой наступает на ногу Лю Цингэ, но та даже не морщится.

— Извини, шимэй, — ласково тянет Шэнь Цинцю и как бы дружески сжимает чужое плечо, впиваясь пальцами — наверняка останутся следы. — Я так неуклюжа сегодня.

— Ничего, — мрачно отвечает Лю Цингэ, стаскивая чужую руку. — Должно быть, шицзе перебрала с вином. Ей не требуется моя помощь?

— Конечно, требуется, — сладко улыбается Шэнь Цинцю.

Они, не сговариваясь, заворачивают в темную аллею, которая тут же освещается блеском столкнувшихся мечей. Шэнь Цинцю уворачивается, изящно отбрасывает волосы за спину, а затем бросается в ответную атаку. Они не первый год дерутся, и давно хорошо знают каждый шаг друг друга, но это не мешает Лю Цингэ жадно ловить каждое движение напротив.

Она не задумываясь отбивает удары, которые вряд ли смогли бы причинить ей существенный вред, поджидает, когда Шэнь Цинцю начнет уставать вертеться как лисица. Лю Цингэ многое не понимает в этой жизни, но самой главной остается лишь одна загадка: как такой гнилой женщине с черным сердцем могло достаться такое прекрасное лицо?

Шэнь Цинцю мучает во снах. Невыносима и наяву. Прикрывает веером часть лица, насмешливо щурит глаза. К ней не подойти, ей не сказать ни слова — чужие губы изогнутся в презрительной улыбке и выплюнут парочку злых слов. Лю Цингэ замахивается, вынуждая соперницу отступать к шершавым стволам слив.

Шэнь Цинцю, Шэнь Цинцю. Ее хочется задушить, крепко ухватить за тонкую белоснежную шею, обманчиво хрупкую. Хочется вцепиться зубами. Хочется закричать: «Посмотри на меня».

Она не смотрит. Шэнь Цинцю ни на кого, кроме себя, не смотрит. И даже когда она вглядывается в собственное отражение, взгляд ее пуст. Лю Цингэ не может остановиться — ни в своих насмешках и колкостях, ни в ударах во время боя. Только тогда Шэнь Цинцю смотрит — и даже эта ярость и ненависть лучше пустоты.

— Ты проиграла.

— Чтоб ты сдохла.

Шэнь Цинцю держится за грудь. В последний момент Лю Цингэ пощадила ее, заменив решающий удар ладонью вместо меча, иначе им обеим пришлось бы объясняться перед новоявленным главой школы.

— Слабачка.

Губы Шэнь Цинцю дрогнули. Из-за крови они кажутся ярко-алыми — и это в некоторой степени очаровательно. Ее ханьфу сползло — бесстыдный неподобающий вид, о котором Лю Цингэ позже не сможет забыть.

«Почему ты? — в бессильной злости думает она. — Почему из всех людей в мире именно ты?»

— Одержать сто побед в ста битвах — это не вершина воинского искусства. Повергнуть врага без сражения — вот вершина, — вдруг говорит Шэнь Цинцю.

— Хотела бы я посмотреть, как ты одержишь победу без меча, — фыркает Лю Цингэ.

— Посмотришь, — с улыбкой отвечает Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ отступает — искренняя улыбка преображает лицо до неузнаваемости.

***

— Он мерзкий, — говорит Шэнь Цинцю.

Их мысли в кои-то веки совпадают. В поместье господина Чжу в честь прибытия двух заклинательниц устроен ужин. Наложницы — совсем еще юные девушки, некоторые во много младше их двоих — наигрывают на цине.

— Плохо, — шипит Шэнь Цинцю. — И вино паршивое.

Лю Цингэ прячет улыбку. И солнце светит не с той стороны. И ветер дует не так.

— Господин Лю, — подобострастно обращается к Лю Цингэ хозяин. — Вы сможете помочь нам?

На заданиях Лю Цингэ предпочитает мужскую одежду и маскировку — так проще избегать ненужных и неловких ситуаций. Особенно если в пару достается Шэнь Цинцю.

— Мы ради этого вроде и приехали, — ледяным голосом говорит Шэнь Цинцю.

— Разумеется-разумеется, — кивает головой господин Чжу. — У вас чудесная супруга, господин Лю.

Лю Цингэ сначала теряется, а после до нее доходит. Веер в руках Шэнь Цинцю с треском ломается. Лю Цингэ отводит от нее глаза, вспоминая, что в этот раз они притворяются супружеской парой. Обычно они назывались братом и сестрой, но слухи о развратности и неуемных аппетитах хозяина дома давно вышли за пределы этого города, и во избежание неприятностей Шэнь Цинцю с неохотой согласилась на эту роль. Демоническая тварь им тоже специфическая попалась — она совращала девиц в этом доме, а затем пожирала их души.

— В этом они несомненно похожи с этой свиньей, — кривится Шэнь Цинцю, когда заходит в отведенную им спальню. — Спишь на полу. Никаких возражений.

Лю Цингэ фыркнула, а затем упала на кровать. Им пришлось проделать долгий путь, но расслабляться нельзя было.

— Проваливай, — Шэнь Цинцю явно хочет снова в раздражении обмахнуться своим веером, но к ее глубокому сожалению тот развалился в щепки. — Что ты разлеглась? Неужели ты думаешь, что я стану спать с тобой в одной кровати?

— А чего тебе беспокоиться? От чести и целомудрия у тебя явно ничего не осталось.

Шэнь Цинцю известная любительница борделей — все в школе Цанцюн перешептываются об этом. Лю Цингэ скатывается с кровати, уворачиваясь от блестящего лезвия меча. Если они сцепятся сейчас, то разнесут всю спальню, а может и поместье. Шэнь Цинцю цепляется за эту мысль, пытаясь успокоить яростное пламя в душе.

— Тебе-то откуда знать? — шипит она. — Свечку-то ты не держала, шимэй.

Лю Цингэ фыркает.

— А что от тебя еще ожидать? Есть ли в мире пороки, в которых ты ее не искупалась?

— Завидно, Лю Цингэ? Тебе-то только и остается мечом махать. С таким дурным нравом тебя и в жены никто не возьмет.

Она присаживается на край кровати, доставая нефритовые заколки из волос. Черная копна волной рассыпается по спине.

— А тебя? — парирует Лю Цингэ. — Кому охота спать в одной кровати со змеей?

Шэнь Цинцю растягивает губы в мерзкой ухмылке:

— Тебе.

Лю Цингэ застывает.

— Разве нет? — продолжает Шэнь Цинцю, склонив голову набок. В свете свечей она кажется особенно прекрасной и притягательной. — Разве ты не стремишься провести эту ночь со мной?

Лю Цингэ с трудом отводит взгляд.

«Стремлюсь. Но не так, как ты думаешь».

Не дождавшись ответа, Шэнь Цинцю фыркает. Она брезгливо оглядывает кровать, раздумывая, снимать ли верхние одеяния, и Лю Цингэ почти ненавидит себя за мысль: «Пожалуйста, сними».

— Надеюсь, здесь нет клопов. Дом и без того полон тварей, — брезгливо бормочет она, и все-таки осторожно стягивает верхний халат. — Что ты пялишься? Твое место на полу.

Лю Цингэ закатывает глаза.

— Кровать на двоих. Супружеское ложе, моя дорогая жена.

— Не называй меня так, — кривится Шэнь Цинцю. — Я не усну рядом с тобой.

— Это не моя проблема.

— Как же так? Разве я не твоя дорогая жена?

Лю Цингэ перевернулась на другой бок.

— К счастью, нет, — выплевывает она.

От Шэнь Цинцю сильно пахнет домом. Зеленью школы Цанцюн, душистым мылом, чернилами. От нее исходит человеческое тепло, даже если сердце ее похоже на камень.

Лю Цингэ просыпается от чужих метаний. Шэнь Цинцю что-то отрывисто бормочет, и Лю Цингэ с удивлением различает всхлип. Все-таки уснула? Ее волосы разметались по подушке, а ханьфу сбилось, обнажив острые ключицы и грудь. Лю Цингэ застыла, словно зачарованная, разглядывая темные ореолы сосков.

«Что я делаю?!» — злится она, а затем перехватывает мечущееся тело, плотно запахивает халат, морщась от жаркого дыхания спящей Шэнь Цинцю. Лю Цингэ осознает, что что-то не так, когда слышит тихий стон — далеко не болезненный.

Лицо Шэнь Цинцю горит. Она тяжело дышит, крепко сжимает бедра, и Лю Цингэ удивляется: «Ей снится весенний сон? Шэнь Цинцю?»

— Эй, просыпайся, — хватается она за чужое плечо, но получает в ответ протяжный стон. Не верится, что он исходит из паршивого рта Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ смущенно отворачивается, выдыхая. Ей кажется, что что-то здесь не так.

— Проснись сейчас же, Шэнь Цинцю!

С ее ци что-то не так. Лю Цингэ крепко обхватывает чужое запястье. Она будто… утекает? Замахнувшись, Лю Цингэ дает сильную пощечину. Из губы тут же хлещет кровь, но в панике она едва ли заботится об этом. Тело Шэнь Цинцю вздрагивает. Ее глаза медленно распахиваются — в секунды, пока болезненная пелена сна спадает, они кажутся такими беззащитными. Но это тут же сменяется остротой и злостью. Шэнь Цинцю неожиданно бросается вперед, вынуждая Лю Цингэ упасть на спину, садится сверху и без сомнений хватается за чужую шею, ощутимо сдавливая. Кровь из разбитой губы продолжает течь, испачкав нижние одеяния.

— Шэнь Цинцю, что ты делаешь?

Шэнь Цинцю долго не отвечает. Она не сдвигается, не расслабляет пальцы, только смотрит.

— Это реальность? — вдруг полувопросительно говорит Шэнь Цинцю.

— А что еще?! — Лю Цингэ приподнимается, чтобы стряхнуть ее. Но Шэнь Цинцю неожиданно обхватывает ее шею, вынуждая упасть обратно.

Лю Цингэ напряженно ерзает под ней.

— Ты с ума сошла?

— Заткнись, — едва слышно шипит на ухо Шэнь Цинцю, опалив горячим дыханием. — Та тварь здесь.

— Я не чувствую темной инь.

— Конечно, не чувствуешь. Это тебе не мечом размахивать. Ее присутствие здесь едва ощутимо, потому что она находится на грани реальности и снов.

— И как ее схватить?

— Только выманить.

Губы Шэнь Цинцю задевают ухо Лю Цингэ, но от всей этой ситуации кажется только ей одной неловко.

— Как ты собираешься ее выманить?

— Приманка. Ты.

«А что еще от нее было ожидать?» — думает Лю Цингэ.

Наутро Шэнь Цинцю долго отмывается в купальне. Лю Цингэ чувствует себя сторожевой собакой, карауля ее во внутреннем дворе. Всю ночь они провели без сна, медитируя.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает она, когда Шэнь Цинцю выходит, обмахиваясь новеньким веером — видимо, позаимствовала у кого-то. Ее щеки слегка порозовели, придавая обманчиво нежный вид.

— Тебе-то что? Твое дело — проткнуть тварь мечом, когда придет время.

Совместная работа Шэнь Цинцю воистину похожа на пытку. Лю Цингэ не из тех, кто умеет сглаживать углы и налаживать контакт с людьми, а уж с этой змеей ей точно не справиться. Она чувствует, что вот-вот и без того переполненной чаше терпения придет конец. Лю Цингэ делает глубокий вдох и спрашивает:

— Как ты планируешь вытащить тварь в реальность?

Шэнь Цинцю рассеянно оглядывается, будто что-то выискивает. Она медленно говорит:

— Даже у такого старого развратника, как этот, должна быть жена. Где же она? Эй, а ну стой.

Шэнь Цинцю, приметив старую служанку, мгновенно оказывается рядом. Протянув руку к Лю Цингэ, она говорит:

— Дорогой супруг, окажи милость и дай своей любимой жене мешочек с нашими сбережениями.

«Нашими?» — Лю Цингэ вопросительно приподнимает бровь, а затем, закатив глаза, небрежно отдает наполненный деньгами мешочек. Ей они ни к чему.

— Видишь? — трясет звонкими монетами перед служанкой Шэнь Цинцю. — Ответишь на все мои вопросы — и эта госпожа щедро тебя вознаградит.

Лю Цингэ прищуривается, но решает промолчать — какой бы мерзавкой ни была Шэнь Цинцю, за ее изворотливым разумом трудно было угнаться, а за испорченные планы она мстила долго и со вкусом, поэтому Лю Цингэ молча следует за напуганной служанкой. Они оказываются в какой-то тесной каморке, где пахнет пылью и сыростью, но чуткий нос Лю Цингэ улавливает запах душистой травы, исходящий от волос Шэнь Цинцю. Она лишь презрительно морщится, а затем впивается взглядом в лицо служанки.

— Что молодая госпожа хотела бы знать? — сдается та. — Я служу в этом доме больше десяти лет.

— Чудно, — довольно отвечает Шэнь Цинцю, небрежно убирая веер. — У твоего хозяина есть жена? Конечно, должна быть, но почему он не представил ее?

Служанка мнется, но мешок в руках заклинательницы издает соблазнительный звон.

— Госпожа мертва.

— Что с ней произошло?

— Болезнь — так говорят. Она сгорела в считанные дни в лихорадке.

Шэнь Цинцю постукивает веером по бедру. Лю Цингэ не может отвести взгляд от изящных запястий. Она не понимает, к чему эти расспросы про супругу господина Чжу, но решает оставить вопросы на потом — может быть, Шэнь Цинцю окажется в достаточно благодушном настроении, чтобы на них ответить.

— Расскажи мне все слухи. О ней и твоем хозяине.

Служанка, не удержавшись, с радостью делится: госпожа Сунь повстречала господина Чжу — тогда еще юного ученого из обедневшей семьи — и влюбилась до беспамятства. Их брак в глазах многих казался невероятно удачным и счастливым. Вскоре господин Чжу получил богатое приданое невесты, хорошую должность и приумножил свои богатства. Тогда-то и пошли слухи о его распутстве. У них с госпожой Сунь долго не было детей, и он решил взять наложницу, и вскоре вошел во вкус, окончательно забыв о своей несчастной жене, которая до последнего тосковала по мужу.

— Жалкая женщина, — бормочет Шэнь Цинцю, когда они возвращаются в спальные покои.

— Она просто любила своего мужа, — хмурится Лю Цингэ.

— Остается ей в таком случае лишь посочувствовать.

— И ради истории любви ты спустила мои деньги.

— Ради информации, — в голосе Шэнь Цинцю скользит легко различимое недовольство.— Если в доме умирают наложницы, всегда нужно начинать с жены хозяина. Живой или мертвой.

Лю Цингэ качает головой. Шэнь Цинцю абсолютно не верит в людей.

— Считаешь, раз уж у тебя такая подлая натура, то все вокруг такие же?

— И как ты дожила до своих лет с такими наивными представлениями о людях? Впрочем, чему удивляться — что еще ожидать от юной госпожи, которую семья холила и лелеяла? Праведность и чистота, Лю Цингэ, не свойственна даже небожителям — что говорить о людях? Все мы праведны и добры, пока нам это удобно.

— Не суди всех по себе.

Шэнь Цинцю закатывает глаза.

— Как скажешь.

На ужин она не приходит. Лю Цингэ ощущает себя некомфортно под взглядами девиц, служанок и хозяина дома. Тот, напившись, снова и снова пересказывает историю о том, как нашел любимую наложницу — Юэ-эр — мертвой. Проклятая змеюка Шэнь Цинцю сбросила на нее светские разговоры — то, в чем Лю Цингэ всегда терпит провал. Ей хочется отпихнуть от себя господина Чжу, перевернуть парочку столов, выпустить пар и отправиться подальше отсюда. Без тренировок и хорошего боя она физически ощущает себя загнанной в темницу без возможности размяться и дышать полной грудью.

Хочется домой.

Шэнь Цинцю ждет ее в спальне.

Лю Цингэ от скопившегося напряжения тут же испытывает злость, когда замечает силуэт у окна.

— Где ты была? — бесцеремонно интересуется она.

— Что, не можешь справиться с праздными беседами? — Шэнь Цинцю чуть оборачивается, и Лю Цингэ невольно любуется блеском ее волос в лучах предзакатного солнца. — Ну да, это же не мечом размахивать.

— Тебя так задевает это, Шэнь Цинцю?

Лю Цингэ подходит ближе.

— Задевает, что я могу, а ты нет?

Холодное лезвие Сюя упирается Лю Цингэ в горло. Шэнь Цинцю натягивает свою мерзкую улыбку, интересуясь:

— Почему ты решила, что я не могу?

Она убирает меч. Лю Цингэ ощущает жжение на шее, и прижимает руку, чувствуя липкую кровь. Натянутая струна лопается — они бросаются друг на друга. Сюя с тихим стуком падает на пол. Лю Цингэ не может бить в полную силу, иначе от мебели вокруг останутся щепки, и Шэнь Цинцю пользуется этим, с легкостью отбивая удары и нанося свои. В нос забивается запах пыли и душистого мыла. Лю Цингэ следит за Шэнь Цинцю, не сводя глаз, потому что знает — в любую секунду может быть нанесен подлый удар.

Неуверенный робкий стук в дверь их прерывает. Шэнь Цинцю тяжело дышит — ее волосы растрепаны, а ханьфу смято — и сама Лю Цингэ едва ли лучше выглядит.

— Господин Лю, госпожа Шэнь, — слышится голос служанки. — Я принесла воду для умывания.

— Не заходи, — впившись яростным взглядом в Лю Цингэ, цедит Шэнь Цинцю. — Мы не одеты.

— Бесстыдница, — выплевывает Лю Цингэ, наблюдая, как та пытается привести себя в порядок. После небольшой разминки становится полегче. Служанка ставит таз, а затем быстро сбегает прочь. Лю Цингэ поступает так же — сидеть в комнате наедине с Шэнь Цинцю невыносимо.

Когда она возвращается, посреди комнаты нарисован круг. Шэнь Цинцю, подложив под колени какую-то тряпку, выводит какие-то непонятные иероглифы.

— Это что, мое ханьфу?! — не выдерживает Лю Цингэ, присмотревшись.

Шэнь Цинцю ее игнорирует.

— Тебе конец, Шэнь Цинцю!

— Помолчи.

— Ты…

Лю Цингэ невыносимо хочется вцепиться в чужую шею, сдавливая так сильно, чтобы гадкая усмешка сползла с губ этой змеюки. Может быть, раньше она могла бы сделать так — сколько в юности им приходилось колотить друг друга, толкать, насмехаться? Но тогда Лю Цингэ было все равно.

Тогда она не видела — изящных рук Шэнь Цинцю, ее притягательной отстраненности, длинных густых волос, тяжелым водопадом бегущих по спине, сверкающих глаз и надменной улыбки. Тогда было проще — отталкивать, оскорблять, кривиться, не поддаваясь лживому обаянию и тысяче масок Шэнь Цинцю.

С недавних пор все изменилось.

Лю Цингэ крепко сжимает верный меч, а затем размашистым шагом направляется к кровати, стиснув зубы.

— Души девиц пожирает не демон. Не совсем он, — бросает Шэнь Цинцю ей в спину.— Скорее всего, госпожа Сунь была так полна ненависти к наложницам и мужу, что не смогла отойти в мир иной, а осталась здесь чинить расправу.

— Разве духи могут подобное?

— Те, чья злость не утихает и после смерти, многое могут. Думаю, к озлобленной душе прицепился слабенький демон снов и в таком славном сотрудничестве они и губят дев.

— Через сны? — уточняет Лю Цингэ. — Что тебе снилось тогда?

— Тебя это не касается, — ледяным тоном отрезает Шэнь Цинцю. — От тебя многое не требуется. Как только я усну, тварь не устоит перед возможностью полакомиться — не каждый день попадается добыча с золотым ядром, она пойдет на такой риск — в этом я уверена. Тебе же спать нельзя, Лю Цингэ. Если ты уснешь, а я умру, клянусь — я стану худшим твоим кошмаром.

— Разве не я должна была стать приманкой?

— Ты не подходишь. Будь у меня такая возможность — стала бы я собой рисковать?

И то была правда.

— Почему?

Шэнь Цинцю тяжело вздохнула.

— Какая тебе разница? Что мне перед тобой распинаться, будто ты поймешь все тонкости? Твоя работа — махать мечом, а не открывать рот и задавать ненужные вопросы.

— Надеюсь, ты не проснешься, — зло выдыхает Лю Цингэ.

Шэнь Цинцю издает смешок. Она резко подрывается с места — Лю Цингэ наблюдает, как заклинательница приближается к ней, а затем хватает за ворот ханьфу, притягивая к себе и шипит прямо в лицо:

— Если я и умру, то потяну тебя следом, Лю-шимэй.

Лю Цингэ накрывает чужие напряженные ладони.

«Даже если весь мир рухнет, я не смогу отпустить твои руки», — с горечью думает она. Но знать об этом Шэнь Цинцю совсем не обязательно.

Шэнь Цинцю долго ворочается. Лю Цингэ сидит рядом, вылавливая в полумраке тревогу на чужом лице. Она так боится не проснуться? Так не доверяет?

— Я не усну, — с непонятной злостью говорит Шэнь Цинцю. — Иди скажи, чтобы господин Чжу прислал одну из своих наложниц, которая хорошо играет на цине.

— Ты бредишь? Как ты себе это представляешь?

Шэнь Цинцю сбрасывает одеяло. Усаживается, обхватив голову руками. Ей слышится смрад смерти, тихое хихиканье и шорохи. Тени ползут по стенам, поджидая удобного случая.

— Ложись рядом! — рявкает Шэнь Цинцю, сдавшись. — Ты слышишь? Как в прошлый раз.

Лю Цингэ недоуменно на нее смотрит. Не выдержав, Шэнь Цинцю сама тянется к ней, вынуждая лечь поперек огромной кровати. Ее руки кажутся ледяными.

— Не смей ничего говорить.

Она снова ерзает, удобнее устраиваясь, а затем осторожно перекатывается поближе. Их плечи едва соприкасаются, и Шэнь Цинцю издает тихий вздох облегчения. У Лю Цингэ на языке вертится много вопросов, но она молчит. Шэнь Цинцю медленно погружается в сон.

Лю Цингэ открывает глаза. Вокруг незнакомый город — самый типичный, но лица людей… отсутствуют? Она медленно направляется вперед, пытаясь найти хоть кого-то. На душе неспокойно.

«Я уснула? — встревоженно думает Лю Цингэ. — Но как? Это невозможно».

Однако мир вокруг имеет мало общего с реальностью, где она сидела сторожила сон Шэнь Цинцю. Лю Цингэ медленно идет вперед, оглядываясь. Вскоре она замечает богатое поместье в отдалении, и интуитивно направляется туда. Пыль и грязь под ногами мерзко скрипят. Тяжелые темно-серые тучи медленно собираются на небе, и Лю Цингэ ускоряет шаг. Люди вокруг будто не замечают ее — кого она ни пытается ухватить, все глядят сквозь нее. Лю Цингэ минует главные ворота, останавливается во внутреннем дворике, оглядываясь.

Убранство и роскошь поместья не могут скрыть увядания кругом. Желтые хризантемы вблизи оказываются пожухлыми и сухими. Листья тутовника дрожат будто в тревоге. Лю Цингэ заходит в дом и слышит крики. Маленькая девочка захлебывается в слезах, пока мужчина в роскошных одеяниях грубо тащит ее куда-то за волосы.

— Что ты себе думаешь, маленькая дрянь?! Ты — никто, рабыня и живешь лишь благодаря моей милости, а еще смеешь открывать свой поганый рот?

Лю Цингэ, забывшись, бросается к мужчине, чтобы освободить ребенка, но ее рука проходит сквозь него. Она чувствует, как дышать становится труднее — от злости и чувства беспомощности. Лю Цингэ с горечью глядит на ребенка. Она слышит отчаянный шепот:

— Ци-гэ, где ты? Где ты, Ци-гэ? Разве ты не обещал?

Ци-гэ… Лю Цингэ хмурится. Она следует за мужчиной и девочкой, но наблюдать за беспощадным избиением ребенка выше ее сил. И малодушно отвернуться Лю Цингэ тоже не может — только яростно сжимать кулаки. Краем глаза она замечает тень, метнувшуюся к ребенку.

«Шэнь Цинцю?!» — удивленно осознает Лю Цингэ.

Но Шэнь Цинцю не узнать: ее лицо белое как мел, наполненное ужасом и страданием. Она с силой отталкивает мужчину, и тот падает. Шэнь Цинцю набрасывается на него, готовясь нанести удар, а затем замирает.

— Сон, — раздается ее слабый голос. — Это просто сон. Хах.

Смех ее кажется горьким и надломленным.

— Я почти повелась. Выходи.

— Что здесь происходит? — не выдерживает Лю Цингэ.

— Ты! — глаза Шэнь Цинцю расширяются, придавая ей неожиданно милый и беззащитный вид. — Ты уснула!

— Я не собиралась, как я могла уснуть?

— Бесполезная тупица, — выплевывает Шэнь Цинцю.

Лю Цингэ сносить этого не собирается. Она оказывается рядом, но не успевает ответить — декорации резко сменяются и плывут. Лю Цингэ видит: та же маленькая девочка, скорчившаяся от боли и голода, пытающаяся спастись от побоев и чужой брани. Вот она на коленях выдраивает пол, вот тягает тяжелые ведра с водой, а затем глотает скудную похлебку на воде. Тихо молит какого-то «Ци-гэ» вспомнить о ней и прийти. Лю Цингэ тянется к ребенку, желая утешить. Она оборачивается, замечая, как стекленеет взгляд стоящей рядом Шэнь Цинцю.

Поместье вспыхивает огнем. Девочка отмывает кровь с ладоней и чужого незнакомого меча, от которого исходит аура убийства. Лю Цингэ с ужасом смотрит на тела, усеявшие все вокруг.

«Их всех убила она? Сама?!»

Шэнь Цинцю по-прежнему молчит. Плечи ее опущены — и тогда, вглядевшись в чужое лицо, Лю Цингэ осознает — у них с этой девочкой одинаковые глаза.

Отрешенные, пустые, наполненные застарелой болью и обидами.

— Это ты, — шепчет Лю Цингэ. — Это ты, верно?

Шэнь Цинцю даже не смотрит на нее. Она провожает уходящую девочку задумчивым взглядом. Лю Цингэ видит, как дрожат ее пальцы.

Локация снова меняется. Шэнь Цинцю, вцепившись в волосы, кричит:

— Хватит! Остановись!

Лю Цингэ смотрит на чужую жизнь. На Шэнь Цинцю с распухшими пальцами после игры на цине, с дрожащими руками, раз за разом выводящими иероглифы. За тренировками, за падениями. Читает на чужом лице злость и зависть, когда все вокруг справляются играючи с тем, к чему Шэнь Цинцю приходится прикладывать все силы. И видит себя.

Наполненную силой и свободой. Презрительно отталкивающую Шэнь Цинцю насмешливым  «слабачка». Лю Цингэ прикрывает глаза — она не желает видеть этого. Не желает быть свидетелем болезненно вывернутого нутра Шэнь Цинцю, ее слабостей и бед — на самом деле удивительно человеческих и понятных многим.

— Ну что, заклинательница? — раздается чей-то насмешливый голос. — Как ощущения? Нравится? Хочешь, поглядим на твоего Ци-гэ?

И мелькает улыбчивое лицо Юэ Цинъюаня. Глаза Лю Цингэ расширяются от осознания.

Шэнь Цинцю начинает оседать на землю — лицо ее белее снега. Лю Цингэ подхватывает ее.

— Ты, — шипит она. — Кто угодно, но не ты. Почему это именно ты?

Они оказываются в полумраке знакомой спальни. Поначалу Лю Цингэ думает, что они вернулись в реальность, но зачем замечает двоих на кровати. Шэнь Цинцю в ее руках вскидывается, бросается вперед, но запинается и начинает падать. Лю Цингэ готова упасть рядом.

В неровном свете свечей она видит их двоих. Шэнь Цинцю извивается под ней, бесстыдно захлебываясь стонами. Лю Цингэ, очарованная, подходит ближе, не обращая внимания на настоящую Шэнь Цинцю, которая крепко хватается за подол ее ханьфу, повторяя: «Не смотри».

Шэнь Цинцю бесстыдно запрокидывает голову, позволяя усеять свою шею беспорядочными поцелуями. Но в ответ от нее Лю Цингэ достаются укусы. Их языки жадно сплетаются. Руки Шэнь Цинцю небрежно сбрасывают нижние одеяния.

— ХВАТИТ!

Крик Шэнь Цинцю еще долго звенит у Лю Цингэ в ушах. Она моргает — два силуэта на кровати растворяются, обращаясь в зыбкий мираж. Внезапно Лю Цингэ чувствует слабый сгусток темной инь поблизости и, не задумываясь, призывает меч. В центре круга мечется непонятная тварь, воя и стеная. В одно мгновение она исчезает в ослепительном свете мелькнувшей вспышки.

Шэнь Цинцю подрывается с кровати. Она издает странный звук, а затем начинает задыхаться. Лю Цингэ бросается к ней. Шэнь Цинцю что-то пытается сказать, но из-за нехватки воздуха панически дергается, хватается за собственное горло, оставляя глубокие красные царапины. Лю Цингэ перехватывает чужие руки и замечает, как сильно дрожат ее собственные. Глаза напротив кажутся мутными водами, где плещется страх.

— Все в порядке, — выдавливает Лю Цингэ с трудом — ее собственное горло сжимается так, что слова прорываются с трудом. Но это не помогает.

Шэнь Цинцю брыкается, пытается выползти. Лю Цингэ крепко сжимает ее в объятиях, прижимаясь к лицу, мокрому от слез. Она вдруг вспоминает быстро мелькнувшую картинку во сне, где Шэнь Цинцю засыпает в борделе в окружении женщин и их тихих напевов. Лю Цингэ не так хороша в изящных искусствах. Она напевает старую песенку, которую раньше им с сестрой приходилось слышать от матери.

Детская песня кажется неподходящей мраку комнаты и двум взрослым женщинам, вцепившимся друг в друга. Лю Цингэ поет, морщась от собственного голоса, который срывается и дрожит. Она зарывается в копну темных волос Шэнь Цинцю.

Шэнь Цинцю начинает дышать. Она тяжело кашляет, отворачивается, пытаясь выбраться из объятий, но Лю Цингэ только крепче прижимается.

Так они и засыпают.

— Слезь, — наутро говорит ледяным голосом Шэнь Цинцю. — Слезь, ты тяжелая — я не могу дышать.

Лю Цингэ спросонья реагирует лишь на последнюю фразу и, встревоженная, резко поднимает голову. Оказывается, она умудрилась уснуть на груди Шэнь Цинцю.

— Вставай. Я не собираюсь тут больше оставаться.

Лю Цингэ оглядывает ее. Шэнь Цинцю выглядит вялой и смущенной, хоть и пытается привычно очерчивать границы между ними.

— Тот сон, — начинает Лю Цингэ.

— Хоть одно слово по этому поводу — и живой ты назад не вернешься.

— Это были твои воспоминания, — продолжает Лю Цингэ, игнорируя мелькнувшую панику в глазах напротив. — А сон в первую ночь? Что тебе снилось, Шэнь Цинцю?

Лю Цингэ ловко перехватывает чужую ногу, которой Шэнь Цинцю намеревалась подло ударить ее в живот.

— Тебе снилась я, верно? Мы.

— Слишком много чести тебе, — шипит Шэнь Цинцю, а затем делает резкий выпад. Лю Цингэ позволяет ей уложить себя на лопатки, но лишь за тем, чтобы крепко ухватить чужие ноги, не позволяя встать. Ханьфу Шэнь Цинцю сползает по плечам, оголяя ключицы. Лю Цингэ проводит ладонями по ее бедрам.

— Что ты делаешь?

— То, что давно пора было сделать.

— Ты… — Шэнь Цинцю резко хватает Лю Цингэ за горло, не сжимая и не сдавливая, но нет никаких сомнений в том, что менее опасным это не становится. — Не пожалеешь позже, Лю Цингэ?

Она наклоняется ближе и ближе, пока их дыхание не смешивается воедино. Лю Цингэ вздрагивает от жара. Шэнь Цинцю кусает ее за подбородок.

— Нравится спать в одной кровати со змеей? — выдыхает она.

Лю Цингэ обхватывает лицо напротив. Она целует Шэнь Цинцю — в уголок губ, кончик носа, переносицу, а затем возвращается к губам. Шэнь Цинцю упирается ладонью ей в грудь, вынуждая снова лечь.

— Видишь, — говорит она, торжествуя. — Ты подо мной, Лю Цингэ, и не сопротивляешься, даже когда я сжимаю твою шею. И для этого мне не нужен меч.

Лю Цингэ закатывает глаза.

— Твой рот не закрывается даже сейчас. Стоит исправить это досадное упущение.

Шэнь Цинцю внезапно улыбается. Лю Цингэ ведет ладонями по ее лицу — впервые столь искренняя улыбка достается ей.