Zauberflöte

Ночь пахнет листвой и свежестью только что прошедшего дождя. Дорожка под ногами брызгает грязью при каждом шаге, лужи призывно блестят в лунном свете, но не манят, не соблазняют по ним попрыгать – только не сегодня. Сегодня нужно сделать кое-что важное.

Мальчишка в смешной накидке бежит на юг, ловко огибает камни и коряги. Его шагов почти не слышно, моргнёшь – и уже скрылся из виду, словно листок, унесённый ветрами. Лёгкое видение в обманчиво мирной ночи. Он знает, что успеет. Ему нужно успеть, его не ждут, на него, наверное, даже не надеются, но не прийти никак нельзя.

Впереди и к востоку высится гигантский пик покрытый вечными как сам мир снегами. Мальчишка останавливается у реки – южнее он не пойдёт. Нет нужды.

Вокруг ни души; тишина и покой, за которые прямо сейчас кто-то не так далеко платит страшную цену. Краешек неба немного светлеет, и всё затихает в ожидании нового дня. Мальчишка дышит глубоко, ровно, считает вдохи и выдохи. Одёргивает накидку и достаёт из-под неё простую бамбуковую флейту длиной почти с его руку.

Даже ветер стихает, словно не хочет мешать.

Мальчишка вытягивает из кармана бумажный конвертик, а из конвертика – тонкую-тонкую плёночку: невежливо было бы играть со старой. Из того же кармана он достаёт стёртый до середины кусочек какого-то необычного клея – коричневый, хрупкий: друг из страны на юге прислал вместе с флейтой. Мальчишка крутится на месте, оглядывается; собирает капельки с травы под ногами на брусочек, сосредоточенно водит вокруг одного из аккуратных отверстий в бамбуке. Тыкает пальцем в липкую лужу, убирает лишнее – и со всей осторожностью, высунув даже язык, натягивает над дырочкой тонкую плёнку. Он всегда клеит её с первого раза – и идеально.

Делает ещё пару вдохов: пора. Мальчишка поворачивается лицом к югу и плавным, церемонным движением подносит инструмент к лицу. Пальцы сами ложатся на свои места – точно куда нужно. Глубокий медленный вдох, губы в ласковой полуулыбке, нежный выдох – и флейта поёт, низко и мягко.

Для исцеления измученной души лучше было бы взять другую – длинную, с толстыми стенками, такую, чтоб перед собой держать, зажав на уровне пупка всего двумя пальцами, наслаждаясь приятной усталостью в запястье: у таких голос бархатный и печальный, но слишком тихий, чтобы достичь ушей, для которых предназначен этот маленький ночной концерт. Мальчишка торжественно выпрямляет спину и исчезает; на берегу реки в этот миг появляется изящный, непостижимо прекрасный музыкант  в зелёной накидке и выводит долгую-долгую низкую ноту, перебирает ловко пальцами, дует самую малость сильнее – и звук, звонкий и кристально чистый, улетает вдаль, свободный словно птица.

Прохлада щекочет ноздри на вдохе, и музыкант неторопливо выводит песню из своих родных краёв, печальную и нежную, и она устремляется вдаль, наполняя влажный воздух новыми неуловимыми для глаза красками – словно вода чашу. Мелодия простая и совершенная, сама флейта – сильная и искренняя, охотно дарит всему живому свою звонкую музыку, касается струн любой самой чёрствой души, пронзает насквозь чувствами, пробуждает от самого мёртвого сна. Музыканту не нужны никакие слова: с такой флейтой его радость разливается вокруг словно доброе вино, его сожаления опускаются на землю туманом, его надежды легчайшим бризом касаются усталых лиц тех, у кого сил надеяться уже не осталось.

Северный ветер подхватывает дивную песню и несёт её на юг, туда, где она сейчас нужнее всего. Дальше реки музыкант не пошёл, но это излишне – его услышат, он пробьётся сквозь ледяную стену и всепоглощающую тишину, он дотронется и до этой истерзанной души. Он набирает полную грудь воздуха, почти смыкает губы и выводит самые высокие, самые мощные ноты – трепещущие, пронзительные, до головокружения яркие, сокрушительные. Песня – эта печальная песня – словно взлетает к небесам, а потом – как с обрыва и в бездну.

Музыкант расслабляется; всё его тело словно обращается в пёрышко. Флейта поёт низко, нежно, и в её голосе робко проклёвываются крошечные росточки надежды. Светлая грусть о минувшем, усталость дня сегодняшнего, светлый лучик из предстоящего – ветер уносит дружеский привет и добрые пожелания на юг, туда, где недавно закончилась ещё одна страшная битва в бесконечной как сам мир войне.

Музыкант мог бы пощеголять сложными приёмами и быстрыми, безудержно весёлыми мотивами, но это совсем неуместно. Не здесь. Не сейчас. Не для того, к кому он обращается в эту ночь. Сейчас речь не о сиюминутных переменах в настроении, но о долгих, долгих веках, о памяти о том, что хотелось бы забыть, о том, как жить под этим небом дальше. Ни один ценитель музыки ни за что не поймёт, что значит эта мелодия для музыканта и того, для кого он играет; любой, даже самый неискушённый слушатель замрёт в нахлынувшем благоговении перед этой незримой силой. Простая, сыгранная на диковинной флейте, но всем знакомая песенка в эту ночь становится божественным благословением.

Простой мальчишка в смешной накидке возвращается лишь когда наступает тишина; крутой склон заснеженной горы искрится и сияет в первых лучах нового дня, и ещё одна обманчиво мирная ночь уже позади. Он довольно улыбается, садится прямо на траву, и в руках его уже самая обыкновенная бутылка с этикеткой известной всем винокурни – а флейты будто и не было.