Как корабли уходят от Митлонда, она знала по книгам. По книгам, по старым сказаньям, по песням, что поют на закате летнего дня под первыми звездами. Эльфы любят звезды, Тауриэль их тоже любила. А вот моря она не видала. И чаек не слышала. Какие здесь чайки.
Она вздохнула полной грудью, еще и еще, насколько хватало дыхания. Летний мрак накрыл этот лес, летний жар не уходил прочь в далекое звездное небо. Он лежал на спине, лежал на плечах, а она все дышала – уйти бы к этому море, про которое все говорят.
Она перегнулась через витые перила. Вчера был праздник, вчера было шумно. Вчера весь воздух звенел от песен, от гомона, от звонкого смеха. Сегодня в тех коридорах и залах лишь обрывки цветочных гирлянд да стражники, что несут дозор у дверей.
Спуститься бы к ним – да она командир.
Спуститься бы – у них там кувшины полны вина, да и галеты совсем не дурны. Шутки и смех, старые забытые байки – что еще нужно безродной эльфийке, ей бы спасибо сказать. Спасибо за кров, спасибо за дом, за еду и за ласку, за то, что не гонят. За то, что вечно ей знать свое место. Таким, как она, мечтать не положено.
Вчера здесь был праздник, вчера были песни – она уже вспоминала. И тучи над Лихолесьем прошли, и звездно было на небе – она так любила лунные тени. Эту радугу от лунного света, это гало от света Тельпериона. Лесной король пригласил всех, лесной король позвал и ее, Тауриэль нашла даже платье в своем сундуке. Старое, пылью покрытое. Серебристое, точно снег по утру. Он никогда еще не видел ее в серебристом. От серебра ее волосы горят, точно пламенем.
Всех пригласил король. Всех пригласил. И ее. Не сказал только ее король, что не ей танцевать под холодными звездами. Не ей с ними петь и пить ледяное вино. Она стояла там с ними, кого видит сейчас. С Рианором и Мелвингом, и прочими стражами, она стояла, а платье, точно из белого снега, лежало в шкафу далеко. Так далеко.
Они ей друзья. Хорошие, кто бы поспорил. И Мелвинг, и Рианор, и остальные в придачу. Брат Рианора – кузнец, такую сталь, как он, не кует никто в Лихолесье. У Мелвинга мать не знала имя отца. Не знала и имя того, с кем сошлась – король никого не прогонит, король их всех позовет. Не прыгай только выше головы бедовой своей, лесная эльфийка, не прыгай, ведь шею себе свернешь – никто не заплачет.
- Тауриэль!
Она слышала этот голос, она знала его, она укрылась в тени. Этот голос может заплачет по ней, может принесет цветы на ее немую могилу. Да только она того не хотела.
«Ох, лист зеленый, не ходи за мной, не ходи за мной, Леголас, не жди, я не дам тебе ничего кроме ласки сестры, той ласки, что уничтожит тебя и разобьет тебе сердце.»
- Тауриэль!
Но она так и не вышла из тени, а свет от факелов так неверен. Он хочет поговорить, она это знала. А вот Тауриэль говорить не хотела. Она видела принца ребенком. Она была ребенком сама. Они вместе росли, он ломал ее стрелы и лук, что она мастерила, проливал сок из ягод на ее белые платья. Он смеялся над ней и дразнил ее, он любил ее нынче без памяти. Только он подошел к ней вчера, только он протянул ей прилюдно свою крепкую руку. Она убежала. В углу ее настиг поцелуй – молящий, кричащий о помощи, страстный, так утопающий хватается за обломок доски, уже зная, что волна накроет его с головой. Она испугалась, она не ответила. И не ответила бы ни разу. Он отпрянул и шагнул прочь на лестницу. Кровь гудела в ее ушах, она молила Эру, чтобы никто не увидел. Она и теперь его молит о том, уже много часов. И прячется по углам.
Море. Она никогда не видела моря. Может пришла пора наконец-то увидеть его.
К стражникам она не спустилась. Ни один из них не слышит ее, она пройдет к той дальней двери. Потом в бок, потом на лестницу, потом длинные залы. Дворец она знала, как пять пальцев своих, ее никто не увидит. А море… В Серых гаванях говорят сейчас очень неплохо. И жар не спускается ночью, не лежит на сердце горой. Пойдет она налегке. Что ведь нужно эльфийке простой. Только пара галет в дорожном мешке да фляга вина напополам с родниковой водой. Лук и нож. Да полный колчан за спиной.
- Тауриэль!
И этот голос она тоже узнала и голос этот вонзился ей в спину стрелой. Не спрятаться ей от него. И тени ей, увы, не союзники.
- Владыка.
А глаз она не опустит. Не в этот раз. Не в этот последний. Что он скажет ей, ее король, что он может сказать ей даже сегодня. Уйти к восточным воротам, проверить замки у тюрьмы, созвать отряд на рассвете, проверить границы. Этот голос не говорил ей иного.
- Час поздний.
- Я знаю, владыка.
Час поздний, ей лучше и не ложиться.
Трандуил шагнул к окну галереи, протянул руку к дикой вьющейся розе. Вокруг нее обвился и гибкий зеленый плющ, расправил свои плоские листья. Он молчал, а эльфийка стояла. Здесь король, король обратился к ней, она не может уйти, не положено. Пусть бы и отнялись ее ноги.
Король погладил пальцем бутон. Оторвал лист плюща, растер его между пальцами. Зеленая влага окрасила их.
- Что ты знаешь о розах, эльфийка? Что знаешь ты о плюще? – промолвил владыка, но так и стоял к ней спиной.
- О розах, мой повелитель?
- И о плюще, Тауриэль. И о нем, —он вновь протянул руку к окну и оторвал тугую лозу. – Посмотри на него, посмотри повнимательней.
Он протянул лозу ей, переплел ей ее руки и пальцы, точно веревкой. Положил ей на голову, точно венец. Листья щекотали ей шею. Шевельнуться она не посмела. И прощаться она тоже не будет. Довольно.
Король наклонился к ней, а она все стояла, волосы его коснулись ее усталых плеч и груди.
- Плющ – сорняк, Тауриэль, - прошептал он ей на ухо и отстранился. – Всего лишь сорняк. Сорняки растут и в садах, они могут радовать глаз, но поверь, ни один садовник не будет взращивать их по любви.
Она подняла глаза.
- А я люблю этот плющ, - прошептала она. – Он скрывает плесень на этих стенах.
- На стенах, что тебя приютили, - вслед ей шепнул Трандуил. – Скажи мне, командир моей стражи. Скажи мне, давно ли колдуешь ты по ночам, давно ли сошлась с моим сыном? Давно ли вы жметесь с ним по углам?
Слышал ли Илуватар молитвы ее? Видимо нет. И сердце ее обдало точно холодом. Тот же холод и в глазах короля. Никогда не было веры его растопить, да и теперь она не успеет.
- Вини или прощай сына, владыка, никто не властен над сердцем своим. Но гнев твой не падет на меня и прощения твоего мне не нужно. Не искала я любви твоего сына и впредь не ищу. Не найти тебе правых и виноватых.
Лицо короля застыло, как маска, кривая улыбка на бледных губах.
- Как лжешь ты мне, как гладко, сладко и чисто. От дурной травы не ждет никто доброго плода, и это я знал. Ты не останешься в моем королевстве. Еще утром подписал я указ, отдал его страже. Я думал увидеть раскаяние. Но в сердце твоем только ложь вперемешку с разбавленным ядом. На рассвете тебя здесь не будет.
На рассвете она будет уже на дороге к Митлонду.
К полудню она выйдет из леса и ветер завьет ее волосы в косу.
- Прощай же, владыка, прощай, мой король.
Трандуил не ответил, она улыбнулась. Когда что-то рвется внутри – становится легче. А она любила ходить налегке.
- Весь твой гнев, вся печаль твоя, - тихо сказала она. – Владыка, только из-за любви ко мне Леголаса?
- Из-за твоей с ним любви.
- Моей… - она усмехнулась; море все также манило ее и стало уже настоящим. – Моей любви, о, владыка?
Ее король обернулся. Сколько гнева во взгляде его, она никогда не изгладит его, уже никогда.
- Я ничего не желаю слышать о ней, - процедил тихо он. – Пока твои ноги здесь, я все еще твой король.
- Мой король, - глухо проговорила она. – Подумай, владыка, подумай, припомни – как я могла смотреть на иного, когда есть король?
Она шагнула вперед, а он не отступил и опешил. Что ж, пусть будет так. Губы его холодные, точно вода из ручья, она и прильнула к нему, как к роднику на жаре. Она знала, что будет дальше. Она прошла все это вчера. Только сегодня уже ее сердце разорвется на части, когда отпрянет она, осколки собирать ей не нужно. Потому и целовала владыку снова и снова, пока ей хватало дыхания, пока тот не опомнился, не прогнал ее прочь.
Но он не опомнился и глаза его были закрытыми.
- Как я могла смотреть на кого-то, когда есть король, - повторила тихо она и прикусила губу. Та сильно дрожала. – Я ухожу, о, владыка. Прости меня, если можешь.
Он молчал, но ответа она и так не ждала. Шаг в сторону двери, еще один шаг.
- Если хочешь, останься.
- А ты хочешь, владыка?
Шаг отчаянный, детский, бессмысленный. Леголас вчера был точно таким же. Все было бы проще, люби она принца.
А Трандуил молчал. В еле слышном шепоте она разобрала «я не знаю».
Конечно, не знает.
Она прижалась к его щеке. На прощанье. Сейчас он ее не прогонит. Он пах полынью и черемухой на закате. Это то, что она запомнит о нем. А сейчас дорога и ветер ее звали громче, чем плакало сердце. Восточные ворота ей всегда открывали. В путь, в путь, она пойдет налегке, а старый друг пусть не плачет о ней.
- Если когда-то узнаешь, король, - все шептала она. – Если когда-то узнаешь, если когда-то, о, когда-то хоть на миг ты решишь – не зови меня. Не давай мне знать, не тревожь мое сердце. Будь в нем памятью, холодной и чистой, будь картиной, застывшей, как гобелен на этой стене. Я уйду на рассвете, как ты и просил. А ты не дай мне, не дай… И на миг не дай мне поверить, что между нами могло быть хоть что-нибудь правдой.