Я не понимал, где я.
В смысле, я видел, что я в лесу. Вокруг меня были огромные деревья, скрывавшие за кронами небо. Сквозь листву пробивались солнечные лучи, так что, хотя бы, было не темно. Росли кусты, довольно большие — гораздо больше меня.
Но я не помнил, как попал в этот лес. В смысле, я не помнил вообще ничего.
Меня пугал не столько незнакомый лес, сколько неизвестность. Где все? Не знаю откуда, но я точно знал, что не должен быть один. Я почти уверен, что у меня есть семья.
Нет, не так. Я точно знал, что у меня есть Мама.
Я попытался вспомнить хотя бы её, но в голове была пустота. Я уставился в одну точку, роясь в памяти, но так ничего и не нашёл. Как её звали? Какого цвета у неё мех? Она должна быть здесь, со мной, Мамы ведь никогда не бросают своих лисят. Где она? У меня появилось смутное ощущение, что я был не один в помёте, но я не был уверен точно.
— Мам?
Я решился позвать её, хотя никакого толку от этого не было. Мой голос звучал непривычно. Я, конечно, не помнил, каким он был раньше, но он определённо не должен быть таким хриплым.
В этот момент я понял, что у меня болит голова. Она и до этого болела, но я этого как-то не заметил: слишком испуган был. А сейчас боль усилилась. Сам я находился в каком-то странном состоянии, будто в полудрёме, в глазах темнело, а в ушах стоял странный звон. Я попытался повернуть голову. Всё было как-то замедленно, неправильно, тело словно не хотело меня слушаться.
Попытался сделать шаг вперёд. Лапы меня не послушались, я оступился и упал, ударившись грудью о корни огромного старого дуба. Левую переднюю лапу пронзила боль, я сфокусировал на ней взгляд, и увидел, что чёрный обычно мех измазан в чём-то красном. Что это? Кровь?
От страха и боли на глазах выступили слёзы. Да что со мной? Я заскулил, зовя на помощь хоть кого-нибудь.
— Мама?
Я попытался встать, но тут же споткнулся. В глазах потемнело ещё сильнее. Неужели слепну? Я закрыл глаза, может, им, как и мне, нужно немного отдохнуть. Через, как мне показалось, несколько секунд я открыл их испугался ещё сильнее.
Я всё ещё был в лесу.
Но уже не лежал, а стоял на лапах, пусть и пошатывался.
Я не помнил, как я поднялся.
И, что ещё более пугающее, дуб, у которого я упал, находился в пяти-шести прыжках позади меня.
Я сделал несколько шагов вперёд — уже получилось лучше. Голова болеть перестала, в глазах вроде уже не темнело, только болела лапа. Наверное, мне нужно немного передохнуть и всё пройдёт. Я присел. Я не знал, что мне делать дальше. Искать Маму? Не могла же она уйти далеко. А если всё-таки ушла? А если я найду её завтра или послезавтра? Это же долго, что мне кушать? А Папа? Я не помнил его, может, его даже не было.
А ещё я старался не думать о том, как я оказался у дуба.
Я ещё немного посидел, но потом подумал, что толку от того, что я сижу, никакого нет. Я опять встал и пошёл — всё-таки это лучше, чем не делать ничего. Лапа всё-равно болела, а длинная трава цеплялась за хвост и за усы, мешая идти. Я спотыкался, и от этого лапа заболела ещё сильнее. Я продолжал звать Маму, если она меня услышит, то точно придёт.
Не знаю, сколько я так шёл, но лес стал золотистым, а тени от деревьев удлиннились. Значит, скоро солнышко совсем зайдет. Сейчас было, конечно, красиво: листья деревьев, что раньше были зелёными, приобрели золотистый оттенок и стали немного похожими цветом на лисью шубу. Но я боялся наступления ночи: что же я тогда буду делать? Я, насколько помнил, ночью всегда был в логове и с Мамой, а тут я совершенно один. Надо найти Маму поскорее. Да, надо найти Маму, она-то точно знает, что со мной происходит. И нечего бояться.
Я ускорил шаг.
Не знаю сколько я шёл, но я опять споткнулся о корни дуба. Я поднял голову и посмотрел на него. Он был просто огромным, наверняка ветвями он касался самого неба. Кора его была красной, словно засохшая кровь. Крона была насыщенно-зелёного цвета, и, что удивительно, на его толстых ветвях я не увидел ни одной птички или белочки. Наверное, этот дуб старый, как этот мир, и птицы не вьют на нём гнёзда из уважения к старику. Этот был тот же дуб, о которого я споткнулся впервые? Я что, хожу кругами? Я не помнил, чтобы у того дуба была кровавая кора.
Я немного отдохнул, а потом встал и пошёл дальше. Я всё ещё звал Маму и продолжал всматриваться в окружающий меня лес, надеясь увидеть между стволами деревьев и ветвями кустов Мамин мех. Листья цветом были похожи лисью шерсть, и оттого я иногда путался, и мне казалось, что где-то за деревьями меня ждёт Мама. А когда я присматривался или делал несколько шагов навстречу, я понимал, что меня обмануло зрение. А ещё меня обманывал слух: мне часто слышались лисьи шаги, а потом оказывалось, что это шелестели от ветра деревья.
Поэтому я не обернулся, когда услышал шорох за спиной. Моя лапа болела всё сильнее, и сам я уже устал, надо было скорее найти Маму. А обернуться, как оказалось, следовало бы.
— Куда это ты, малыш? Где твоя семья?
Я повернул голову на звук, и увидел взрослую лисицу. Шерсть у неё была красивого серебристого цвета, она была большой и высокой, но её темные глаза смотрели с заботой и беспокойством, поэтому я её не испугался. Она почему-то казалась знакомой, только вот я не знал, почему. Как она подошла ко мне так незаметно? Одно я знал точно: это не моя Мама. Я плохо помнил свою Маму, но был уверен, что узнаю её, как только увижу.
Выражение мордочки лисицы странно изменилось, когда она посмотрела мне в глаза.
Голова опять разболелась, а в глазах потемнело. Перед глазами встала одна картинка: эта же лисица сидит на огромном камне у дуба с кровавой корой, а по её шерсти бегали отблески золотого цвета. Меня это напугало. Это точно не моё воспоминание. Чьё оно? Моя пасть открылась, я её не контролировал. Губы сами изогнулись, прошептав: «Джана».
Я впал в панику. Моё сердце забилось часто-часто. Я не знал, что такое джана и уж тем более не хотел этого говорить. Кто-то сказал это за меня. Неужели этот кто-то контролирует моё тело?
Когда в глазах просветлело, я увидел эту лисицу совсем рядом со мной. Её глаза светились беспокойством, она смотрела прямо на меня. Она открыла пасть и заговорила:
— Касаясь, я ощущаю тебя; глядя, я исцеляю тебя…
Меня резко качнуло и потянуло ближе к ней. Её глаза, до этого бывшие карими, теперь светились тёплым оранжевым светом, словно два маленьких солнца. Мне стало вдруг тепло и спокойно, страх ушёл, дыхание моё замедлилось.
— …силой света Канисты делюсь тем, что имею…
Перед моими глазами опять предстало воспоминание, и тоже не моё. В этот раз я был в этом же лесу, только листья деревьев были более зелёные, а сами деревья казались немного меньше. Передо мной бегали две маленькие лисички, чуть старше меня, одна из них бурая, а другая, которая поменьше, серенькая. Они весело игрались, небольно кусая друг друга за хвосты и за лапы. Я чувствовал их радость. Они были счастливы, бегая и играя друг с другом. Вот бы все лисята были также счастливы, как они тогда.
— …мы связаны вместе; я невредима и ты невредим…
Лисице замолчала, а воспоминание пропало. Я опять оказался на поляне, без Мамы и семьи, голодный. Только вот усталость пропала. И я понял, что лапа больше не болела. Я поднял лапку. И правда: она была испачкана, но кровь из раны больше не шла.
Это незнакомая лисица мне помогла? Это было её воспоминание?
Я хотел было поблагодарить её, но она уже повернулась ко мне спиной. Неужели уходит? Я опять останусь один? Я сделал несколько шагов в её сторону.
— Стой тут, малыш, — тихо и спокойно проговорила лисица.
Я последовал её приказу и остановился.
Она же подошла к дубу с красной корой — от которого я, оказалось, ушёл недалеко — и стала нюхать землю, словно ища что-то средь травы. А потом, удовлетворённо кивнув, начала копать. Рыла она в определённом месте и довольно долго, будто ища что-то конкретное. А потом наконец вытащила что-то. Я попытался увидеть, что это, но ближе подходить не стал, боясь нарушить её приказ. Это что-то было определённо маленьким. Лисица наклонилась и быстро прошептала скороговорку, слова которой я не услышал.
И именно в этот момент я почувствовал себя нормальным. В смысле, до этого у меня не только болела голова и темнело в глазах. Я сам не замечал, что на мне как будто лежала какая-то тяжесть, а все действия давались с трудом, будто кто-то мешал мне. Пропал и незамеченный мной ранее шум в ушах. Странно, что я приметил эту тяжесть только когда она пропала.
Я глубоко вдохнул.
Не знаю, что лисица сделала, но со мной теперь определённо было всё нормально. Оставалось только найти Маму, и всё будет хорошо.
Лисица уже ушла от дуба и вернулась ко мне. Мне хотелось пойти и посмотреть, что она там выкопала. Но я посчитал, что раз она не хочет, чтобы я это видел, то и не надо.
И действительно, какая разница, что она сделала, если это сработало?
— Спасибо вам большое! — мой голос наконец слушался меня, хоть и всё ещё был немного хриплым.
Лисица кивнула.
Я немного подождал, а потом осмелился задать ещё один вопрос:
— Извините, а вы случайно не видели мою Маму?
Лисица вздохнула. Я не мог разобрать, какое выражение появилось на её морде. Грусть? Сочувствие? Жалость? На мой вопрос лисица не ответила.
— Как тебя зовут, малыш? Ты помнишь своё имя?
— Меня зовут… — я замялся, припоминая своё имя. Да. Своё имя я помнил.
— Меня зовут Сиффрин.
— А меня зовут Джана, — лиса опять кивнула.
Мы немного помолчали. Она чего-то от меня ждала, но я не знал что. Я решил повторить свой вопрос. Может, в первый раз она его не расслышала.
— Так вы видели Маму?
Почему же она так странно смотрит? Неужели нельзя просто сказать, видела она Маму или нет?
Лисица развернулась и сделала несколько шагов в сторону. А потом наконец сказала:
— Не бойся, Сиффрин. Я тебя не брошу, ты теперь со мной. Всё будет хорошо… Твоя Мама больше не придёт. Идём за мной.