Примечание
Из всех задач, какие приходилось решать моему другу мистеру Шерлоку Холмсу, мною было предложено лишь две. А еще одну задачу я предложил его вниманию случайно, сам не ведая, чем мое читательское любопытство может обернуться. Я и представить не мог, что, благодаря моему праздному интересу, мы вскоре обнаружим обширный рынок нелегальной книжной торговли и остановим продажи отвратительных переводов французских пьес.
Вы, конечно, узнали автора, о котором идет речь. Об этом случае много писали в газетах - зачастую на странице с новостями культуры и светскими скандалами, да и огромный интерес к одной оперной премьере в Ковент-Гардене я считаю заслугой моего друга. Но ни одна из газет не писала как началась эта история. А события эти, на мой скромный взгляд, заслуживают того, чтобы изложить их в моих записках.
— Нет, это невозможно! Решительно невозможно! — не выдержал я и, с возмущением отшвырнув в сторону книгу, вскочил и подошел к окну. Холмс оторвался от монографии, которую читал, и с интересом наблюдал за мной.
— Ватсон, позвольте полюбопытствовать, что именно невозможно?
Я был так раздражен, что чуть не раскрыл причину своего возмущения. Но мой взгляд упал на растрепанный томик, и мне стало слишком неловко, чтобы сказать правду.
— Ничего, что могло бы вас заинтересовать, Холмс, — уклонился я от ответа. — Один весьма специфический медицинский вопрос.
— Медицинский вопрос? — Холмс тоже взглянул на томик. — Не знал, что Лондонское медицинское общество выпускает свой альманах в виде дешевого бульварного романа.
— Я не говорил, что это — медицинский альманах. И это не бульварный роман. Не совсем. Это… — я совсем смешался, пытаясь объясниться. — Хм-м… Нечто другое…
— Нечто, похожее на бульварный роман, в котором поднимаются медицинские вопросы? — уточнил Холмс, пряча улыбку.
— Вы подловили меня, Холмс, — сдался я — Мой приятель Стамфорд… Вы помните Стамфорда? Так вот, он рассказал мне о забавной сцене из книги. Он склонен думать, что с анатомической точки зрения это прелесть. Но я не нахожу ее прелестной! — вновь взорвался я. — Это просто невозможно!
— Позволите мне? — Холмс поднял томик. — Юджин Скрайб? Известный писатель?
— Сомневаюсь. Если вам так угодно, страница пятьсот шестьдесят пять, — ответил я, устраиваясь в кресле.
Холмс пробежал глазами страницу, ирония на его лице сменилась заинтересованностью. Еще раз просмотрев текст, он начал читать вслух.
"Ночь выдалась темная. Едва слышное шуршание монашеского одеяния по холодному каменному полу в этой непроглядной тишине звучало громовыми раскатами.
Длинноволосый красавец взглянул на дверь и погасил последнюю свечу. По комнате разнеслись тихий звук шагов и шорох набрасываемой на плечи кашемировой шали. Прекрасная блондинка подошла к брюнету.
— Как хорошо, что ночь темна и я могу войти, никого не разбудив. Любовь пробудила вулкан страстей в моей душе, я сгораю, как мотылек, в этом пламени и не могу найти покоя. Нет сил терпеть эти мучения.
Красавица всем телом прильнула к длинноволосому.
— Ах! Мое сердце трепещет от одного его присутствия. Бархат этой ночи окутал мои плечи страхом.
Красавец нежно провел своими длинными пальцами по руке скромницы и нервно облизал губы.
— Страх и надежда живут в моем сердце. Ночная тишь заронила зерна сомнений в мою душу. Мое сердце трепещет как свеча на ветру.
Блондинка сжала руку возлюбленного.
— Ночная тишь скроет грехи под своей непроглядной вуалью.
У ее уха раздался горячий шепот:
— Ответь…
Хриплый от волнения голос произнес:
— Кто здесь?
Ответ был едва различим в тишине.
— Сестра Коллетт. Ночь так темна, мне стало так бесконечно одиноко в вашем холодном замке… в этом холодном мире… и я решилась прийти к вам… вы позволите… позволите мне остаться? Позволите провести с вами ночь?
Белокурая прелестница шумно дышала, ее грудь высоко вздымалась.
— О, блаженство! Когда мы вдвоем, то мне ничуть не страшно.
Изящный носик блондинки уткнулся в плечо длинноволосого. Тот произнес едва слышно:
— Да. Именно вдвоем.
— Будто некая таинственная рука привела меня к вам, чтобы вы излечили меня от страха.
Граф взял руку с длинными пальцами в свою широкую ладонь:
— Теперь ваша рука у моего сердца.
Голос, тихий, как шелест листьев в безветренную ночь, произнес:
— Он приложил мою руку к своему сердцу.
Руку красавицы сильно сжали, и, не в силах совладать с собой, она нежно провела рукой по волосам брюнета.
— Сестра Коллетт, вам лучше уйти. Умоляю вас, вернитесь к себе.
Граф тяжело дышал, едва справляясь с возбуждением.
— Покинуть вас сейчас смерти подобно. Ах, позвольте! Позвольте мне остаться! Я молю вас… Вот, я у ваших ног.
Ноги блондинки подкосились, и она упала бы, если бы ее не подхватила сильная рука брюнета. Красавица обвила одной рукой его шею и выпрямилась
— О небо, что со мной?!
Пальцы графа пробежали по ноге, путаясь в мягких складках шали. Он стал покрывать страстными поцелуями руку, которую сжимал в своей ладони.
— Любовь, что туманит мой разум, служит мне оправданием.
Рука с длинными пальцами попыталась вырваться из сладостного плена.
— О, оставьте мне вашу руку, она — путеводная звезда в бушующем огненном море моей любви. Не гоните меня, иначе я сгорю в огнедышащей лаве страстей.
Нежно проведя рукой по щеке красавца, блондинка повернула его к себе и впилась в губы страстным поцелуем. Отдышавшись, она произнесла:
— Вы слишком давите на меня".
Тут Холмс прервался и взглянул на меня.
— И что вас так возмутило в этом отрывке, мой дорогой доктор?
— Как что?! Никогда не поверю, что вы, Холмс, со всей вашей наблюдательностью, не заметили, что у двух человек не может быть такой прорвы рук… и ртов.
— О, не горячитесь так, Ватсон! Вы правильно отметили, у двух человек не может быть столько рук. Но вы, как и многие читатели до вас, пали жертвой заблуждения, что их только двое.
— А разве их было не двое?! — вскричал я.
— В том то и дело, что нет, мой милый доктор. Их было трое. И один из них выдавал себя за кого-то другого.