Бесцветный

Мир чаще всего был серым, иногда, правда, блестел белый, как подвенечное платье его покойной жены или поглощал всё черный, как при закрытых веках. 

«Когда ничего не видно – это черный. Когда ты видишь ясно – белый», – так объясняли маленькому Джеку родители. А ещё они обещали, что скоро он встретит свою родственную душу, и мир заиграет яркими красками. 

Он верил обещаниям, понял, что родственная душа одна и на всю жизнь, и на следующую тоже. 

Прошла начальная школа и закончилась старшая, пролетели студенческие дни. Мир не изменился в его глазах, но он встретил хорошую девушку, завел семью. И потерял её в самый черный день своей жизни. Казалось бы краски не стали светлее с того дня, скорее сгустились, подобно тучам, проливающим мерзкую влагу. 

Всё изменилось с того злополучного звонка. Смерть в доме сенатора Вагнера. Мир стал заметно светлее, и он в равной степени боялся и предвкушал причину этого. Со временем ему даже стало плевать на само расследование, он был одержим поиском затаившейся родственной души. 

Из досье он точно знал, что супруги Вагнеры связаны, также как водитель Михаэль и техник Уилл. Про остальных он мог только догадываться, поэтому кандидатур в его партнеры было много. 

И только когда минуло пять жертв, МакГаффин встретил её – родственную душу. 

Черно-белый юноша, словно насмешка судьбы для МакГаффина. Своим видом он говорил ему о его промахах и сомнениях, о его ущербности и неуместности. Он был идеальным, по мнению Джека, сдержанным, изящным и манящим.

Люциус Вагнер был сам по себе. Джеку хватило секунды, чтобы понять, что произошло и около минуты, чтобы взять себя в руки. От парня, словно волны, расходились цвета. От его тонкой контрастной фигурки распространялась палитра всех цветов мира, которую ему обещали в далеком детстве. Но сам Вагнер оставался таким же бесцветным… и безучастным. 

Люциус не был удивлен их встречи, словно не видел преобразившегося мира.

«А видел ли он?»  

В уме МакГаффина сразу же возникли истории про людей, увидевших цветной мир, но оставшихся одинокими, не признанными родственной душой. С ним будет так же? 

Но что самое ужасное – его родственная душа – подросток! Пока он вырастет, Джек успеет состариться и сморщиться, словно забытый в холодильнике огурец. Как так вышло? Почему именно ему выпал такой злополучный билет?

«Черт!» – думал он, уходя с Рождественского ужина, забирая тело поскользнувшегося бармена. 

«Черт! Черт! Черт!» – звучало, словно успокаивающая молитва, но, как известно, они не особо-то помогали. 

Спрашивать у мира, почему так вышло, было бессмысленно. Почему такая разница? Почему сейчас? Почему в таких обстоятельствах? Ему оставалось только напиться и уснуть на пути в спальню, в которой было пусто. Чтобы проснуться от яркого, насыщенного красками сна, в котором фигурировал Люциус-черт-Вагнер. 

Он с удивлением рассматривал свой дом и мир за окном, забывая о проблемах. Черного и белого оказалось на удивление мало в новом виденье. Кофе не был черного цвета, а в любимых сигаретах при затяжке проступали уже не белые горящие теплые жилки. В пицце было слишком много цветов, и любимый пепперони был не серым кусочком, похожим на его галстук. 

«Интересно, видел ли это Люциус? Или же его мир остался тем серым, скучным пятном?»

Люциус видел мир иначе, чем другие люди. Он понял это, когда к нему пришел его настоящий отец. 

Люди от рождения одинокие, видели всего два цвета – белый и черный, различая слабые оттенки серого. Люциус же различал три цвета – белый, черный и красный. И ему для жизни хватало этого. Он знал, что с его «особенностью» найти родственную душу было невозможно. Он был демоном, отчасти, а они чаще всего гуляли поодиночке. 

Так ему сказал отец, но не зря же он отец лжи? Так думал антихрист, наблюдая за своей родственной душой. Нужна ли ему вообще эта душа? 

Люциус сделал вид, что ничего из ряда вон не произошло, желая обдумать ситуацию. Хорошо ли такому как он быть связанным с человеком? 

Вагнер так не думал. 

Вот только что-то в нём противилось мысли об отчуждении. Этот человек был необъяснимо родным, отчего Люциус не мог убить его, как остальных. Он доверял МакГаффину, несмотря на их скрытое противостояние. 

Он убийца. Антихрист. Как здравомыслящий человек может связать с ним свою жизнь? Да ещё и полицейский. 

«Абсурд», – считал Люциус.

«Пустая трата времени», – соглашался с ним отец. 

Но холодное сердце екало от мыслей о детективе, которого заносило к ним в дом только при очередном смертельном случае… устроенного самим Люциусом. 

Вагнер бы и хотел остановиться, но жажда крови и силы была сильнее него. Учитывая, что теперь смерть была стократ сочнее. Кто знал, что у красного так много оттенков? И то настолько он выглядел уникально на зеленом или коричневом, добавляло в охоту демона эстетическую примесь. 

Единственное, что он не учел в своей животной страсти крови, так это свою кончину. Люциус не знал, что познавший родственную душу человек мог так обезуметь – до криков, до смерти, до фанатизма. Тем слаще было спасение, и глаза родственной души, руки которой не дрожали при устранении угрозы. 

В тех глазах было всё, чего боялся и вожделел Люциус. Горечь от осознания того, кем он являлся, недовольство и страх перед ним. Но главное в них была решительность и принятие, Люциус видел покорное согласие разделить их жизни, связанные судьбой. И демон принял это, желая познать удивительную диковину, которую подкинуло ему существование. 

Они смотрели друг на друга в огненном пламени дома, держась за руки. Их души сплетались крепче, млея от крохотной близости. Красный вихрь вызвал в душе Люциуса что-то такое же красивое, пленительное и разрушительное по отношению к особенному человеку. Оно было связано и сдерживалось другой, более чистой душой.

Оно вырвалось в тот момент, когда сердце МакГаффина перестало биться, находясь в чужой руке.

Люциус видел, как люди сходили с ума от потери родственной души, но думал ли он, что почувствует это сам? Он клялся, мысленно, правда, что защитит своего драгоценного Джека. Почему он не сказал ему? Почему молчал о чувствах? Люциус думал, что времени полным-полно. Джек умер, ничего не зная. Джек не знал, как был дорог ему. Он умер…

Мир Люциуса не рухнул, он просто резко посерел. Не было красок, не было любимого, делимого с детективом красного, не было черного или белого. Вагнер не мог даже сказать, остался ли мир на месте, настолько силен был удар. Словно весь кислород внезапно исчез, и у него остались секунды, чтобы проститься. Но вместо обреченности и апатии пришло другое. Большое и могучее, вытаскивающее его из серого моря, словно крючок. 

Месть. 

То красивое, играющее красными лепестками, то пленительное чувство, делимое на двоих, прорастало, выпуская яд и огонь. Мир стал тускло-красным, не радуя, но поддерживая одинокую душу демона. А затем погас, как и душа его человека. 

Ему предстоял долгий путь в монохромном мире.