Они с этим справятся

- Ты мертв, ты мертв, ты мертв...

Разумовский шепчет тихо, будто стараясь от мира спрятаться в углу. И смотрит испуганно, жалко, будто перед ним не самый дорогой человек (а раньше ведь Сережа Олега именно так называл, в глаза упрямо глядя), а кошмар из подсознания вылезший.

И Волкову дурно становится от этого ужаса в родных глазах и от того, что он, кажется, сам причиной чужой паники является.

- Сереж, Сережа, - Волков подходить не решается. Видит, что нельзя сейчас, что только хуже сделает. И кажется теряется впервые за долгие годы.

В армии просто все. Там думать не нужно долго. Просто стреляй, или выстрелят в тебя. И Волков думал, что тут тоже просто будет, как раньше. Просто нужно будет защитить Сережу от всех, кто обижать его - такого слабого, драгоценного - полезет. А защищать от себя пришлось.

Когда Волков в лечебницу ворвался, где Разумовского держали, он думал, что все будет теперь легко. Он схватит своего Серого в охапку и унесет далеко-далеко. Туда, где их никто не найдет.

Так было раньше уже, когда в детском доме они прятались от более старших и грубых мальчишек. Залезали куда-то под крышу и сидели там - тихо-тихо. И Сережа хмурился немного, бинтуя чужие, опять в кровь сбитые костяшки. А Волков усмехался, тоже тихо. И говорил, что все это ерунда, и Серому пора прекратить по пустякам волноваться.

Так должно было быть и сейчас. Только вот во взгляде сережином страх застыл, почти с отчаянием граничащий. Волков не понял тогда - не до того было. Просто схватил крепко и унес, не вслушиваясь в чужое бормотание.

А теперь стоять только мог, глядя на чужое, ужасом искореженное лицо. И что делать было совершенно не ясно.

- Он мертв, - у Сережи голос тихий, хриплый, и смотрит он как-то так зло и испуганно, что Олегу защитить его хочется от всего. Даже от себя самого, если так надо. - Он мертв. Прекрати прикидываться им. Это больше не сработает.

- Сереж..,

Волков двигается медленно, расстояние сокращая незаметно почти. Так подходят к диким животным в угол загнанным. Чтобы не спугнуть, чтобы не вынудить напасть.

- Сережа, это я. Живой. Слышишь?

На Разумовского смотреть сейчас больно почти. У него во взгляде надежда то вспыхивает, то меркнет. И у Волкова мысль одна в голове кружится. Что же он натворил? Как же оставил его - такого беззащитного, родного Сережу-Сереженьку-Серого? Как же позволил себе под пулю так глупо подставиться, чтобы в госпитале потом полгода валяться, чтобы его даже в мертвые записать успели? Как же не понял, что не переживет Сережа его смерть?

Волков уже близко совсем подходит, протяни руку и дотронешься до чужих, будто солнцем поцелованных волос. Олег любил эти волосы и драться был готов с каждым, кто смел дразнить Сергея за этот яркий, огненный цвет.

- Серый, ну посмотри, - Волков говорит тихо, будто ребенка уговаривает. Да Сережа и есть ребенок сейчас - маленький, испуганный. Да только не умеет Олег обращаться с детьми. - Ну хочешь пульс потрогай? Помнишь, ты ведь меня сам учил на руке пульс прощупывать? Давай.

Олег руку к Разумовскому подносит, и кажется на мгновение, что тот сейчас зубами в чужое запястье вопьется. Ну и ладно. Если это поможет ему хоть немного успокоиться.

Только Сережа не кусает. Смотрит несколько секунд растерянно, а потом руками обхватывает, как утопающий соломинку. Синяки, наверное, останутся, только вот Волкову сейчас плевать.

- Видишь, Сереж? Теперь веришь?

У Разумовского в глазах что-то отчаянное мелькает, решительное. Олег такой взгляд знает - так смотрят люди, когда решения важные принимают. Так смотрели его сослуживцы, когда умирать на миссию уходили, зная, что не вернуться.

- Расскажи.., - Сережа в глаза чужие не смотрит, будто боится увидеть в них что-то... что-то, чему у Олега названия нет. - Расскажи что-нибудь, что только ты знаешь. Что-нибудь хорошее. Пожалуйста, Олег...

У Сережи голос от мольбы подрагивает, будто от чужого ответа жизнь его зависит сейчас. А может и зависит. Черт его знает.

Волков перед ним на корточки садится, стараясь взгляд чужой поймать. И руку успокаивающе поглаживает, которой Серый его за запястье держит все еще, до боли сжимая , будто боясь отпустить. А Олег и рад этой боли сейчас. Слишком уж ярко стоит перед глазами то, как Серый от привычного похлопыванию по плечу отпрыгнул, как в угол забился, свернувшись клубочком на холодном полу, лишь бы от прикосновения уйти.

- Помнишь, как мы на целый день из детдома сбежали? Гуляли черт знает где, и все разглядывали, будто дикари какие-то? - Олег говорит тихо, неуверенно, не зная совсем, что Сережа услышать от него хочет. - Ты тогда еще что-то про картины затирал, а я слушал и не понимал нихрена. Да и сейчас мало понимаю, наверное.

Он чувствует, как слабеет немного чужая хватка на запястье, и думает еще, что потом обязательно останутся синяки. И откуда только такая силища в тонких сережиных пальцах?

Волков вообще многого о Сером не знал, получается. И как только из нескладного, забитого подростка превратился он в преступника международного класса? Может правильно воспитательница говорила тогда, что от них ни на секунду взгляд отрывать нельзя. Вот не уследили немного, и Волков в Сирии чуть не погиб, а Серого теперь вся полиция страны ищет.

- Еще...

Сережа просит тихо, уже почти не испуганно, а устало просто. Он и раньше так делал, когда забирался в олегову кровать, измученный очередным кошмаром. И просил рассказать что-то хорошее, чтобы заснуть скорее. И Волков рассказывал, выдавливая из своей чертовски скудной фантазии какие-то истории.

- А помнишь, мы к озеру ходили купаться? Тоже без разрешения. И ты еще упирался долго, а я сказал, что нас не поймают. И поймали конечно же.

Волков усмехается собственным мыслям коротко, а потом взгляд сережин на себе ловит впервые с начала разговора. И кажется, нет больше в родных глазах страха. Только тоска какая-то с тревогой небольшой перемешанная. Но это ничего, с этим они справятся. Всегда справлялись.

- Веришь теперь?

Серый не кивает в ответ, но и взгляд не отводит. Молчит просто, будто боится ответить. Но это тоже ничего. С этим Волков тоже обязательно справиться.