Если я встану с постели,
То ты увидишь меня,
стоящего в одиночестве,
Напуганного,
На сцене,
Мой маленький тëмный век.
Эрен невероятно устал. У него слишком сильно трясутся руки, будто собираясь испариться, а голова такая тяжëлая, словно кто-то решил пошутить и набить свинцом. Глаза всë время стараются закрыться, явно не хотя смотреть на весь этот отвратительный мир, а слëзы еле держатся на своих местах. Им явно хочется убежать из этой Вселенной. Например, куда-нибудь в прекрасные и спокойные сны, где тебя никто не трогает, даже не посмеет. Где нет ëбанной тревожности выше нормы уже на протяжении двух лет, где нет давление со стороны людей, где нет никого и ничего кроме тебя. Никого. Обычное спокойствие.
Эрен не уверен, испытывал ли это спокойствие недавно, может, ему приснилось? Ему так-то не в первой, он всë равно блять начал путаться в событиях, снах, реальностях, твою ж мать. И только Армин ему помогает справиться с этим. Он всегда видел Эрена одиноким. Даже не то, чтобы видел, скорее, чувствовал.
Чувствовал, как Эрен разрушается изнутри, как страдает, может, чувство одиночества, может, что-то и по-сильнее. Но он не был уверен, что может быть сильнее этого. Но было предположение в сторону опустошëнности, — дальше лишь бездна. Если ты не сможешь справиться с этим, то бездна последует за тобой, словно смерть, не собирающаяся отпускать своë смертное дитя.
Собственно, Эрен был уверен, что скоро встретит смерть, ведь такое ощущение, что совсем чуть-чуть и усталость затопит его полностью, ничего не оставляя. И что же тогда произойдет? Собственно, ничего. Совершенно ничего.
Эрен считает минуты до конца урока, но сбивается на каком-то непонятном числе. Он уже не помнит на каком. Да и кого это волнует? Его ведь спросили. И он что-то должен ответить, наверное. Он уверен, что не стоит, ведь всë равно ответит «неправильно» и на него накричат, поставив либо два, либо три и сказав, какой же он отвратительный и портит себе всю успеваемость, да и учителю тоже.
Сделаем вид, что Эрену не похуй на эту мразь, стоящую около доски и орущую на него.
Эрен не ответил на какой-то вопрос.
Собственно, он уже и забыл, что был за вопрос. Единственное, что он понял, к нему с нихуя приебались и отъëбываться не собираются. Но самое забавное, что его разумную часть это не волнует. Слëзы сами непроизвольно начинают течь, удивляя всех, кто это увидел, но кроме, конечно же, этой тупой курицы, стоящей над «тупым» подростком, и продолжающей орать что-то про тройку и испорченную успеваемость.
Эрен же прекрасно осознаëт (что удивительно, ведь разум полностью утекает через пальцы, не собираясь выдавать логичные мысли), что ему стоит сейчас же уйти, иначе у него начнëтся чëртова истерика прямо в классе.
Собирая себя на куски, для виду, он вылетает из класса, стараясь не потерять себя. Руки мелко дрожат, собираясь заставить дрожать всë тело. А, стоп, оно уже и так дрожит. Эрен даже не обращает на это внимание, почти.
Каждый шаг кажется чем-то странным, не тем, чем должно быть. Голова начинает остро болеть. Пелена с глаз не хочет спадать. Ноги подкашиваются. Ещё чуть-чуть и Эрен упадëт, просто свернувшись в позу эмбриона. Но он понимает, что это не самое лучшее место и уж лучше дотерпеть до дома. Там ему не будет даже и стыдно перед Микасой. Ведь она поймëт и не будет беспокоить, пока Эрен сам не захочет.
Чëрт, и почему именно сейчас он вспомнил сестру? Он очень надеется, что она не пойдёт за ним. Он... Не хочет видеть её именно сейчас. Слишком нелепо, что-ли. Слишком сложно объяснить.
Он просто устал и хочет спать. Желательно, уснуть навсегда, но это может пока что и подождать, чëрт.
Он стоит над включëнным краном и просто пялится в зеркало на своë отвратно выглядящее лицо. Глаза пиздец красные, а в сумме с чуть ли не чëрными кругами под глазами, словно те чëртова бездна, выглядит даже не просто отвратительно, а так, что хочется вырезать себе глаза и не видеть этого «чуда». На щеках видно подсохшие дорожки слëз, которые опять перекрываются новыми. Снова и снова.
Я знаю, если ты спрячешься,
То оно не исчезнет.
Он просто сползает рядом по стене и подтягивает колени к груди, пряча в них своë лицо. Он закрывает голову руками. Но ему так хочется закрыться ото всех, хоть где-нибудь, хоть бы с кем-то любимым.
Он слышит звук открытия двери. Его это волнует, но не настолько, что бы посмотреть кто зашëл. А стоило бы.
— Эрен... — по небольшому помещению разносится неуверенный мягкий голос Армина. — Ты... как? — приседает рядом на корточки. — Всë ещё очень плохо? — Йегер слышит, как тот пытается скрыть сочувствующие нотки в своëм голосе, ведь знает, как Эрен ненавидит, когда его жалеют.
Но сейчас Эрен даже не против. Собственно, он сейчас был бы не против, если б его на казнь повели. Ладно, он был бы даже рад, но сейчас...
В ответ Йегер мычит что-то, что даже сам не понял, но Армин понимает и присаживается рядом, приваливаясь к стене.
— Ты же знаешь, что я обычно не говорю что-то плохое в сторону учителей? — в ответ опять мычание и Арлерт усмехается. — Это будет первый учитель, которого я точно буду ненавидеть до конца своих дней, — звучит очень серьёзно и уверенно, из-за чего даже Эрен голову поднимает, смотря из-под отросшей чëлки на Армина.
Армин улыбается той самой солнечной улыбкой, которую Эрен так любит с самого детства.
— Из-за... меня? — впервые Йегер чувствует себя настолько жалко. Голос звучит слишком приглушëнно и странно.
— По-большому счëту. Но эта учительница меня всегда бесила, — признаëтся Армин и, кое-что уловив в Эрене, спрашивает, опять стараясь скрыть беспокойство: — Ты дрожишь? — Эрен жалко усмехается, понимая, что руки-то ещё сильней дрожат, будто перед важным выступлением, которое решит всю твою никчëмную жизнь. — Я... Можно тебя обнять?
— Ты.. понимаешь, что я сейчас опять начну рыдать, но ещё сильнее? — усмехается. Но в его голосе нет несогласие, наоборот, он будто кричит о том, как ему сейчас нужны объятия от нежно-любимого Армина.
И тот прекрасно понимает, отвечая лишь лëгким довольным мычанием и очередной солнечной улыбкой.