На волю фантазии

- 1941 -

Когда Эрскин согласился принять его для своего эксперимента, Роджерса переполняло столько разных эмоций, что выделить что-то конкретное из этой смеси было проблематично. Казалось, он одновременно облегченно выдохнул и напряженно набрал полную грудь воздуха, как перед погружением. Удивительно, но подготовка оказалась не такой уж сложной, как представлялось. Да, он выматывался как никогда до этого, к концу каждого дня с огромным трудом держался на ногах, а приступы астмы появлялись всё чаще. Но ко всему этому Стив был морально готов. Чего он не ожидал, так это уроков немецкого.

      Каждый солдат должен пройти краткий языковой курс, чтобы иметь возможность понимать, о чем говорит враг. В основном, учили самым простым фразам и военным командам на немецком. Роджерс и тут отставал от всех. Но если на полосе препятствий или марш-броске виной всему было плохое здоровье, то в классе за партой Стиву мешал преподаватель, как бы странно это ни звучало. Лео Барнс одним взглядом светло-карих, почти жёлтых, глаз заставлял сердце Стива биться быстрее. Он был горяч как Дьявол, а военная форма и плотно зашнурованные берцы это только подчеркивали. Кожаный ремень с массивной пряжкой привлекал к себе внимание, и смотреть получалось только на форменные штаны цвета хаки, визуально выделяющие крепкие бедра сержанта. Проблемы начались как только Барнс открыл рот.

      Насколько он красив своей чуть звериной внешностью, настолько же остр на язык. Стив подозревал, что на завтрак сержант ест только неспелый халапеньо, а вместо крови у него соус табаско. Это объясняло и горячий внешний вид, и остроту придирок. Пожалуй, Стив даже немного побаивался Барнса, а неуместное смущение рядом с ним делало обучение ещё сложнее. Совсем невыносимо стало на личных занятиях.

      Всё началось с замечаний по дисциплине — своим кашлем Роджерс не давал другим курсантам заниматься. Прошение о его переводе на вечернее время отдельно от остальной группы не стало неожиданностью. Причина оставалась прежней. На каждом таком занятии Стив уставал сильнее, чем за полные сутки на плацу. И дело было не в строгости преподавателя (Стив видел пару раз, как за неправильный перевод тот чуть ли не до слез доводил казалось бы, готовых ко всему парней), а как раз-таки наоборот. Наедине сержант оказался любителем двусмысленных фраз.

— Повтори ещё раз. Мне нравится, как ты произносишь это.

— Ich bin ein americanischer Soldat.

Я американский солдат.

— О, да, детка, твой рот был создан для этого. Теперь это.

— Wie viele Panzer? Wie viele Leute?

Сколько танков? Сколько людей?

— Молодец, именно с такой интонацией. Всё, хватит писать. У нас теоретические занятия, ты должен работать языком.

      Иногда Лео был не в духе и бесился из-за любой оплошности. Он не опирался руками о стол, нависая сверху, как делали многие преподаватели, а вставал позади, наклонялся ближе и, еле сдерживая ярость, что было слышно по его хриплому голосу, шипел на ухо:

— Снова неверно, малыш Стиви. Неужели так сложно запомнить элементарные вещи? Ich habe. Du hast. Er, sie, es — hat. Вспомнишь дальше сам? Давай, сделай это для меня.

      Каждый раз от такой близости Стив сбивался окончательно. Он чувствовал дыхание его на своей шее, мог услышать запах Лео, дышать им. Но даже не это смущало больше всего. Барнс только говорил. Он не пытался облапать Роджерса, не пожирал жаркими взглядами и даже прямо не говорил о симпатии. Всё, что у Стива было — двусмысленные фразы, игнорировать которые со временем становилось всё труднее.

— Поработай язычком получше, Стиви. Я знаю, ты можешь.

      Сколько ещё это будет продолжаться? У Стива никогда не было проблем с излишним возбуждением — болезненному телу этого просто не хотелось. Теперь же приходилось стыдливо прикрывать стояк тетрадями, не дай бог сержант Барнс заметит. А тот замечал, но всё равно ничего не предпринимал.

      В вечер перед экспериментом состоялось последнее занятие. Барнс вновь был чем-то разозлен и привычно стоял позади. Стив обернулся назад и быстро, не давая себе передумать, клюнул Лео в губы. Жажда определенности сжигала его изнутри, она давала смелость и перекрывала собой здравый смысл. Барнс однобоко усмехнулся такому порыву и сам наклонился к Стиву, умело целуя.

      Конечно, ничего у них дальше не было, не могло быть по определению. Барнс отстранился, тихо и как-то совсем не весело посмеялся, покачал головой и посоветовал использовать губы для кое-чего другого. Опять двусмысленность, но видимо, он просто не умел иначе.

Стив не раз потом вспоминал горячего сержанта.

Когда уезжал из лагеря и искал в толпе своего желтоглазого демона.

Когда рвался в бой, ведя за собой Ревущих.

Когда направлял Валькирию вниз.

Когда очнулся в новом пугающем времени.

И когда увидел знакомые медовые глаза на незнакомо молодом лице.

— Брок Рамлоу. Приятно познакомиться, капитан Роджерс.

— Ja, ich auch.

Да, мне тоже.

- Наши дни -

 Брок любил Стива. Любил его полностью, от светлой макушки и до розовых пяток. Любил его улыбку и нахмуренные брови, ослиное упрямство и иногда удушливую, но искреннюю заботу, любил даже привычку не вынимать чайную ложку из кружки, а придерживать ее большим пальцем, чтобы не мешала пить. Особенно он любил привычку ругаться на немецком языке. Оказывается, коронное «не выражаться» не распространялось на самого Стива, но при условии, что он а) находится в постели и б) заменяет английский другим языком. Как будто бы фраза «fick mich» более приличная, чем «трахни меня».

      Брок любил и одновременно не понимал эту привычку Стива. Он ведь несколько лет провел на войне, убивал немцев. Да, там это были враги, война есть война, но неужели у него не возникали неприятные ассоциации от одного только звучания этого языка?

      Вы не подумайте, Брок не жалуется. Роджерс невероятно горяч, когда сам насаживается на пальцы и буквально скулит от нетерпения «Bitte, ich will dich! Jetzt!». Боже, а это «Ich komme gleich» на выдохе перед самым концом! Брок самолично убьет каждого, кто услышит такие интонации от Стива.

      Но всё же, было интересно. Еще более интересно было то, что сам Роджерс за свой дойч пояснять не хотел.

— Oh Scheiße, — пахнуло гарью, тостер явно нужно менять на новый. — Beschissener Toaster!

У Брока привстал.

— Стив, так почему немецкий? Ты обещал рассказать, но всё никак.

Где-то в гостиной заржал Барнс.

      Джеймс вообще казался Броку немного странным. Чего только стоила их первая встреча, когда Барнс магическим образом материализовался на их кухне и сожрал пол холодильника. Брок тогда пошел покурить у окна и, включив свет, чуть не поседел раньше времени при виде патлатого мужика, половником хлебающего суп прямо из кастрюли. На резонный вопрос «Какого собственно хуя?» ответа не последовало, но на родные звуки мата из спальни вылез Стив. Оказалось, что «это Баки, и он будет жить с нами» (конечно, Роджерс сказал не так, но Брок общий смысл уловил, и он был именно в этом).

      С тех пор Барнс временами появлялся в их жизни, совершал набеги на кухню, странно косился на Брока, иногда вкидывал несколько не менее странных фраз по типу «И тут такого же нашел» и опять пропадал в неизвестном направлении.

— Ну… — Роджерс печально потыкал вилкой в сгоревший хлебушек. Сегодня его очередь готовить завтрак, а значит, Брок принципиально не притронется к плите. — Там рассказывать-то нечего... Не знаю даже, с чего начать.

— Начни с начала.

— Давай, Стиви, дерзай, — Джеймс такое зрелище пропустить не мог, а потому присел на угловой диванчик у стола и даже подбородок подпер руками, приготовившись слушать. — Расскажи нам эту занимательную историю.

— Бак, ты не помогаешь! — Роджерс укоризненно посмотрел на Баки (еще бы это действовало, у того на эти взгляды был иммунитет с прошлого века, о чем вы) и отложил в сторону измученный тост. — В войну нас обучали основам немецкого языка. Ну, знаешь, банально понимать команды противника. Не то чтобы это сильно пригодилось — пленных мы не брали, а на поле боя особо разговорчивых не было. Разве что матом кричали.

— Так, понятно, — на самом деле, Брок пока не особо понимал. — Война крепко отпечаталась в мозгу, и поэтому ты ругаешься на немецком. Так?

— Возможно. Матушка пресекала любые бранные слова в нашей семье, а чужой язык и его непонимание окружающими вселяет чувство безнаказанности.

— Так, а теперь, Барнс, закрой уши, — Баки показательно заткнул уши пальцами и даже глаза прикрыл, как будто бы все разом забыли, что он суперсолдат и может мышь под снегом услышать. — А когда мы трахаемся, ты тоже войну вспоминаешь?

— Никого я не вспоминаю! — Стив разом вспыхнул, а Баки неудачно замаскировал смех под кашель и теперь немного умирал, развалившись на столе. — Бак, прекрати! Ничего смешного!

— А как по мне, очень даже смешно. Че ты ходишь вокруг да около? Ничего такого там нет, подумаешь, в деда влюблен был. Кто не без греха?

      Брок, неудачно решивший пивнуть кофе именно в этот момент, подавился и отставил чашку подальше.

— В какого деда? Так тебя настолько не смущает, что я выгляжу старше тебя?

— У меня нет фетиша на стариков или что-то подобное! — Роджерс уже пылал всем лицом. — Он тогда был молод. Моложе тебя сейчас.

— Тогда почему дед? И при чем тут немецкий вообще?

— А вот и правильные вопросы, — Барнсу не хватало только ведерка с попкорном и 3D-очков, такая драма разворачивалась прямо на его глазах.

— Я уже говорил, что нас обучали языку. Меня учил итальянец, который в те годы только перебрался в Штаты и работал на нашей базе. Он прекрасный преподаватель — в меру строгий, в меру лояльный. Он был злым, но эта злость выражалась в упорстве, в желании зубами выгрызть, но добиться цели. Иногда он бывал и добрым, но только к тем, кто ему нравился.

— Я как-то особой доброты у него не помню.

— Что в фразе «только к тем, кто ему нравился» тебе не понятно, Бак?

— Сопляк.

— Придурок. Так вот… — Стив помялся, не зная, как продолжить рассказ. — Со мной он бывал иногда не в лучшем расположении духа, но на мне никогда не срывался так, как на других курсантах. Я робел от каждого взгляда Лео. А уж что он говорил! Боже, в те времена одной фразы про язык было достаточно, чтобы я поплыл.

— Это всё круто, но пока не особо понятно, — Брок всё еще тупил. — У вас что-нибудь вышло с этим Лео?

— Нет. Он не делал ничего, только говорил двусмысленные фразы, хвалил мой рот и губы. Это было странно, но возбуждало. С половины занятий я уходил со стояком.

— И? — слушать про другого мужчину было неприятно, хоть Брок и понимал, что тот человек уже, возможно, мертв, и нет причин для ревности. — Что было дальше?

— Я поцеловал его. Он ответил. А потом мне ввели сыворотку, а он не принял нового меня. Избегал и даже в глаза не смотрел. «Иди, Роджерс, Америка ждет».

— И всё? Это вся история?

— Не вся, — на заднем плане Баки подцепил горелый тост и теперь пытался выковырять из него хоть что-то съедобное. — Стиви влюбился в горячего итальянца, а через семьдесят лет нашел себе точно такого же. Один в один.

— Бак! Ну я же не знал, что Брок его внук! Да и что бы это изменило?

— Подожди, Роджерс, ты встречался с моим дедом? — мысль всё-таки дошла до Брока, хоть он и пытался от нее отмахнуться.

— Мы не встречались.

— Но мелкий хотел.

— Барнс, иди, погуляй.

— А че чуть что, сразу Барнс?

— Там по телику Том и Джерри начинается. Иди, посмотри.

— Ой, да пошли вы.

Баки отодвинул от себя ошметки хлеба и гордо удалился в гостиную. Другой еды всё равно пока нет.

Стив молчал.

Брок тоже.

Первым не выдержал Стив:

— Я не вижу в тебе Лео. Просто привычка не фильтровать слова на немецком, как и у него.

Брок выдохнул.

— Вы совершенно разные. Я даже не сразу понял. Мы уже встречались, когда Баки пробил родственников Лео и нашел там твое имя. Вы и внешне не очень похожи. Да, одно лицо, но мимика совершенно разная. Глаза только в точности как у него. И эти злые желтые глаза помогли мне решиться пригласить тебя на свидание и сделать это снова после того, как ты отказал мне в первый раз. Они напоминали, что Лео не сдавался, и я не должен. В него я был просто влюблен, а тебя люблю всем сердцем. Ты мне веришь?

— Стив, я тоже тебя люблю и не собираюсь устраивать сцены ревности к давно почившему человеку. Я понимаю, что это было еще в прошлом веке, и так получилось, что я его внук. Ты не искал меня специально. Но мне важно было услышать, что для тебя я — это только я.

— Спасибо, — в какой момент Роджерс перетек поближе к Броку, и они начали обниматься посреди кухни неясно, но кажется, Стив даже немного поплакал. — Мне так повезло с тобой.

— Ты правда думал, что я буду ревновать тебя к своему деду? Я люблю тебя, мы живем вместе, Барнса вон завели, сидит теперь, мультики смотрит. И разрушить всё это по такому пустяку? Ищите дурака в другом месте. Но пиздец как странно осознавать, что мой дедушка целовал вот эти губы. Я теперь не смогу воспринимать минет как раньше.

— Ой, завались.

— А кто лучше целуется?

— Брок. У Лео опыта не так много было, — от Баки услышать ответ на этот вопрос никто не ожидал.

— Что?!

— Что?