Яркий свет от включенных фар бьёт по глазам, ослепляя привыкшие к темноте глаза. Марк щурится, пересчитывая мелочь, брошенную последним водителем на выезде с парковки. «Это тебе за службу, мальчик». Он меланхолично смотрит на уезжающий вдаль потрёпанный бампер старого шевроле, вероятно, послевоенного выпуска, и медленно закрывает ворота. На небе светит огромная луна, но воздух всё ещё душный как для вступающей в свои права июльской ночи. Марк снимает повязанную на шортах джинсовую куртку и бредёт в дальний угол — к гаражному бараку, где у стены стоит запылившийся форд скорпио, к которому никто не приходит. Он останавливается у капота, пальцами касаясь слоя древней пыли, и привычно заглядывает в отражение лобового стекла. Там, внутри — салон класса «люкс» высшего престижа 80-х годов — кожаные сидения, первая установочная система ABS и чисто зарубежное производство. Хозяин парковки говорил, что этот экспонат, уже с десяток лет стоящий на первом уровне, привезен из Германии одним состоятельным магнатом, но после аварии оставлен здесь на вечное хранение. За всё то время, которое Марк подрабатывает ночным сторожем на парковке в одном из беднейших районов Иллинойса, к знаменитой «жемчужине» немецкого автопрома так никто и не притронулся. Марк кусает нижнюю губу, вновь оглядываясь на луну в оконном проёме стены, и достаёт из кармана куртки небольшой отрезок проволоки, согнутый на подобие ключа.
Замок поддаётся легко — будто бы только и ждал открытия. Марк переводит дух, левой рукой вытирая пот со лба. Старая борцовская майка, насквозь пропитанная сажей и маслом, неприятно липнет к телу. В салоне автомобиля пахнет угарным газом. Марк нерешительно рассматривает водительское сидение, прежде чем склоняет голову, залезая в машину. Дверь захлопывается без шума и скрипа, резко включаются фары.
— Привет.
Сердце Марка пропускает удар. Вот и всё. Сейчас его поймают и изобьют, позже отправив в суровую колонию. Марк осторожно смотрит в зеркало заднего вида, но никого не видит там. Что за чертовщина, неужели показалось?
— Отвезёшь меня на танцы?
Слышно, как шуршит кожа на заднем сидении. Марк сглатывает нервный ком, застрявший в горле, и, закрыв глаза, пытается открыть дверь.
— Можешь не стараться, она не откроется до наступления рассвета.
«Что происходит?» — кричит мозг Марка, но чей-то голос в машине продолжает с ним заговаривать.
— Меня Донхёк зовут, а тебя как?
— М…Марк.
Марк решает, всё же, обернуться, предварительно ослабив хватку на дверной ручке. Он смотрит чуть сощурившись — свет от задних фар такой же яркий, как будто тысяча солнц заложена в ксенонах. На кожаных сидениях расположился юный парень — совсем ещё мальчик, судя по смешному рисунку на футболке и джинсовому комбинезону. Мальчик улыбается, в упор разглядывая вторгнувшегося в автомобиль юного мошенника, и болтает ногами, периодически отбивая такт по водительскому сидению.
— Очень приятно, Марк. Я так рад, что встретил тебя. Заводи мотор.
— Но зачем?
— Мне здесь очень грустно и одиноко. Я хочу на танцы. Сможешь отвезти меня?
— Нет, подожди. — Марк разворачивается на сидении, не заботясь о том, что может испачкать его своей грязной одеждой. — Что ты вообще здесь делаешь?
Мальчик, назвавшийся Донхёком, задумчиво рассматривает взволнованного Марка и внезапно манит пальцем — как обычно делают дети, желая рассказать что-то очень секретное. Марк ведётся, двигаясь чуть ближе. Сердце стучит как бешеное, грозясь вырваться из грудной клетки.
— Я здесь живу.
Потрачено. Марк выдыхает, болтая головой, будто желая очнуться от этого странного сна, но Донхёк не исчезает, а лишь задорно улыбается, дотягиваясь рукой до сгиба локтя Марка.
Но ничего не происходит. Ни малейшего движения воздуха, способного вызвать защитную реакцию кожи. Марк удивлённо смотрит на то, как пальцы Донхёка цепляются за его локоть, растворяясь в чужой руке.
— Забавно.
— Ты… Ты что такое вообще? Ты призрак?
Марк резко отскакивает, ударяясь левой рукой об коробку передач, и автомобиль тяжело двигается назад, едва не врезаясь багажным отделением в стену.
— Кто такой призрак? — Донхёк склоняет голову, наблюдая за Марком, который отчаянно потирает ушибленную руку.
— Призрак — это тот, кто обитает в заброшенных местах. И, чаще всего, он… — Марк замирает, пытаясь подобрать нужные слова и сконцентрироваться на реальности. «Неужели это не сон?»
— Ну? Кто он?
Донхёк поправляет чёлку на лбу и Марк видит, что его рука не растворяется в нём.
— Он мёртв.
— Кто?
— Призрак.
— А. Так, значит, я призрак?
Марк разворачивается обратно, отвоёвывая от ремня безопасности свою куртку, и тупо смотрит в лобовое стекло перед собой. Он переводит взгляд на зеркало заднего вида, но там всё ещё никого нет — только светлые кожаные сидения. Фары освещают территорию возле машины и, кажется, что ярче бывает только днём при жарком солнце.
— Ты не ответил на вопрос, Марк.
«Что же это за машина такая злосчастная?» — думает Марк, вспоминая все самые известные истории о призраках, которыми обычно пугают маленьких детей.
— Я не знаю, что сказать, — тихо мямлит Марк, кусая побелевшие губы. — Как ты здесь оказался вообще?
Донхёк лихо перелезает через коробку передач и садится на сидение возле Марка. Он смотрит на него пытливо, будто пытаясь силой неведомой мысли заставить взломщика обратить на себя свои глаза.
— Я же сказал — я здесь живу. Мой отец обещал отвезти меня на танцы, но он так и не пришёл. А я всё ещё жду.
— Почему ты не выйдешь из машины?
— Я не могу. — Донхёк опускает голову, заметно поникая. — Я ничего не могу сделать здесь. Не могу позвать на помощь, чтобы кто-нибудь сообщил моему отцу, что я заперт в этой машине. Не могу ни к чему притронуться. Всё исчезает в моих руках, они прозрачные. Значит, я мёртв?
Марк не мигая смотрит на Донхёка, внимательно слушая его исповедь. «Чепуха какая-то. Как призрак может оказаться в машине?» Но что-то всё-таки не даёт ему покоя. «Почему этот мальчишка ждёт отца, чтоб тот отвёз его? Да ещё и на танцы. Что за…»
— Я знаю, ты можешь не верить в это. Но ты слышишь мой голос, ты видишь меня. И не можешь выбраться из машины. Что это, если не чертовщина?
«Он ещё и мысли мои читает», — думает Марк, рассматривая мозоли на своих руках. В салоне форда прохладно, как будто здесь царит совершенно другая атмосфера.
— Расскажи, когда ты последний раз садился в эту машину?
Марк решает пойти ва-банк, полностью доверяясь случаю. В конце концов, до рассвета ещё далеко, а если верить словам Донхёка — то и выбраться отсюда иначе невозможно. Что ему уже терять?
— Это был мой день рождения, шестого июня 1985 года. Накануне отец пообещал отвезти меня в танцевальную академию — я хотел стать знаменитым, как мой кумир Майкл Джексон. Однажды мы с мамой побывали на его концерте, представляешь! А потом отец привёз из-за границы этот форд и часто возил нас гулять. Но как-то вечером, когда отец задерживался на работе, я стащил ключи от машины из кармана его пиджака и пробрался сюда. Но дверь закрылась сама по себе — я не успел даже сообразить, как это случилось. Я расстроился, не зная, как теперь отец попадёт внутрь и когда вообще придёт. Наверняка мама волновалась, обнаружив мою пропажу.
Марк слушал, не смея перебивать монолог Донхёка, и внимательно наблюдал за спектром эмоций на лице мальчика. С каждым предложением его лицо грустнело, а на сердце Марка появлялась необъяснимая тяжесть.
— Я уснул, привыкший засыпать после девяти вечера. И проснулся, когда услышал скрежет в дверном замке. Очевидно, у отца были запасные ключи. А потом… — Донхёк съёживается, будто бы от холода, и дёргает плечами. — Потом я услышал голоса. Отец был не один. Я обрадовался, подумав, что они вдвоём с мамой пошли искать меня и хотел было выбраться из своего убежища, но.
Донхёк замолкает, поднимая взгляд на встревоженного Марка. Чужое хмурое лицо было почти так же близко, как и луна, светящая за окнами.
— Но? — Марк хрипло нарушил повисшую тишину, удивляясь собственному голосу. — Что было дальше?
— Но женский голос принадлежал не маме. Мой старший брат говорил, что такое бывает — когда отцы находят себе новых жён. Но я не верил ему, думая, что наш отец не такой. После того случая Тэён ушёл из дома и я больше никогда не видел его.
— Но ведь это был не последний раз, когда ты садился в машину? Что-то ведь произошло потом?
Марк осторожно заглядывает в глаза Донхёка, пытаясь прочитать в них горький ответ.
— На утро отец отругал меня, приказав ничего не рассказывать маме. Но я рассказал брату и Тэён, скорее всего, нажаловался маме. Но в отношениях родителей ничего не произошло. Они продолжили жить как обычно и отец всё так же задерживался на работе, больше не оставляя дома ключи от машины.
— То есть, ты всю ночь тогда пробыл в машине?
— Да. Та женщина, лицо которой я случайно увидел в зеркале заднего вида, о чём-то шептала отцу после того как они полчаса расшатывали машину. Я боялся что-либо сказать и выдать себя, но это, всё же, произошло.
Донхёк сжимает губы в тонкую полосу и смотрит в сторону. Видно, что ему больно об этом говорить, не смотря на то, что он, по всей видимости, мёртв.
— Мне жаль, что ты это пережил.
— Всё в порядке. — Донхёк смотрит на Марка, фантомно касаясь его руки своей. — В самый последний раз я сел в эту машину вечером, в свой день рождения, ожидая отца. Он курил возле гаража, перед этим поругавшись с мамой. Я слышал их крики даже на улице, гуляя в одиночестве. К тому времени Тэён пропал и мама обвиняла в этом отца. Обо мне они говорили в последнюю очередь. Отец докурил, садясь в машину, и завёл мотор. Мы не успели проехать даже пару миль, как в салоне очень сильно запахло газом. Я хотел сказать отцу об этом, но он продолжал ехать и автомобиль куда-то врезался, остановившись. Запах становился всё сильнее, я начал задыхаться. Но отец… Кажется, он вышел из машины, закрывая её на замок. А я остался здесь и… Всё. Больше я ничего не помню.
Донхёк выдыхает, вновь отворачиваясь. Марку кажется, будто он плачет.
«Значит, вот почему в салоне пахло угарным газом. Этот мальчик погиб, отравившись выхлопами. Какая ужасная смерть».
Марк ещё раз подёргал рычаг на двери, но выход был заблокирован.
— Значит, ты здесь уже четыре года. Сколько тебе было бы лет?
Этот вопрос наверняка останется без ответа. Донхёк долго и молча смотрит в окно и Марку непривычно то, что он не отражается в стекле.
— Где-то лет восемнадцать, если так. А сколько лет тебе?
Он поворачивается вновь, пытаясь улыбнуться. Но Марк замечает влажную красноту в чужих глазах и потирает замёрзшие пальцы.
— Мне скоро девятнадцать, в августе исполнится.
— Везёт. Мы почти одногодки.
Марк видит, как Донхёк становится таким же, как и несколько мгновений назад. От его улыбки становится немного теплее.
— Скоро рассвет. Ты сможешь выбраться из машины. — говорит Донхёк, облокачиваясь головой на стекло.
Но Марку почему-то всё равно. Оставшееся время они молчат и Марк отчаянно прислушивается к гулко бьющемуся сердцу, но слышит лишь своё собственное, живое. Ему до последнего хотелось верить в то, что Донхёк его обманул, что всё это — не больше, чем хорошо продуманная шутка или что Марк просто накануне перегрелся на солнце. Но реальность такова, что лишь рассвет даст окончательный ответ на неозвученный вопрос.
***
Марк просыпается, когда солнце слепит в лобовое стекло. Он спешно дёргает рычаг на двери и она поддаётся, открываясь.
— Получилось! Донхёк, дверь открылась!
Он оглядывается, вспоминая обрывки ночного разговора, и отчаянно ищет взглядом Донхёка, но в салоне старого форда его нет. Совершенно никаких следов.
— Донхёк? Неужели ты смог выбраться? Донхёк, где ты?
Марк выходит из машины, пошатываясь, и смотрит по сторонам. Фары уже не горят. Он подходит к капоту, наклоняясь, и рассматривает вмятину, которая образовалась под ним после столкновения в аварии. Значит, Донхёк всё-таки был прав. «Но где же он теперь?»
Владелец парковки нехотя рассказывает Марку историю форда скорпио от обнаружения полицией в заброшенном районе, его дальнейшего косметического ремонта до попадания на конечный пункт остановки сюда, на четыре года, в течение которых никто не приходил искать похожий автомобиль.
«Наше дело простое — следить, чтоб не угнали эту груду металла. Но механики говорят, что только эвакуатор сможет сдвинуть её с места. В салоне произошла утечка угарного газа и заводить машину опасно для жизни. Мутная история с этим фордом… Так что пусть стоит, пыль собирает».
***
Марк закрывает ворота на ночь за последним автомобилем, уехавшим с парковки, и привычно бредёт в сторону гаражного барака. Он всё решает для себя в тот же вечер. Что-то неведомое тянет его вновь к злосчастному форду и он подходит к машине, доставая проволочный ключ.
— Привет, Марк. Отвезёшь меня на танцы?
Донхёк счастливо улыбается, предвкушая ещё одну ночь не в одиночестве. Марк улыбается в ответ, садясь в машину. Дверь закрывается сама по себе на невидимый щелчок и теперь только рассвет сможет всё изменить. Марк пристёгивает ремень безопасности и оглядывается, замечая в глазах Донхёка неподдельную радость от возможности провести эту ночь с Марком.
— Мы поедем куда угодно, Донхёк. Только крепче держись.
Марк снимает крышку с рулевой колонки и осторожно достаёт оттуда проводки жгута, оголяя провода для замыкания. Он проделываёт всё с точностью опытного механика, которым был его отец, научивший взламывать и угонять чужие автомобили. «Ещё немного, Донхёк. Ты только подожди и я смогу освободить тебя из этой проклятой машины. Только подожди и здесь станет теплее».
Минутная вспышка — и загорается. Настоящая свобода пылает огнём. До последнего куска металла.
«Свет меняется с красного на зелёный и машина трогается с места».