В Снежной про таких говорят: с головою в омут. Дельфинчиком, вниз лицом, чтобы наверняка — и не выплыть потом, а всплыть, свежим покойничком по весне.
Вот каким он был.
Сбитое дыхание жгло глотку, а Глаз Порчи — грудину, через одежду, через кости, до самого сердца. У Аякса дрожали губы — мелко-мелко, в усмешке, вы не подумайте, в сухой и потресканной, потасканной усмешке, рвущейся в уголках; у Аякса восторг шпарил — дышать невозможно, будто воды наглотался.
Незабываемое ощущение. Ни с чем не перепутаешь.
Он ненавидел воду, он чуть не утоп в детстве — полез с ведром к реке, дурак, Тоня же сказала стоять и ждать, Тоня знала, где спускаться было безопасно, где склон был пологим и крепким, где дно было неглубоким, а он — будто специально — выбрал, где похуже, бравада уже тогда пёрла из всех щелей.
Смотри, смотри, какой я молодец! Какой я помощник! Молодец же, да? Умничка?
Конечно. Умничка. М-мать твою.
Мир поехал, смазался, он успел вскрикнуть — не заорать даже, заорал он под водой, нелепо молотя руками, пытаясь нащупать ногами дно. Дна не было — только бесконечный, чёрный, как уголь, страх и мутное зеленоватое солнце где-то высоко над головой.
Тоня выдернула его вверх, за шкирку, как кутёнка, вытащила на сухой пыльный берег. У Тони лицо было белее мела, платок сбился набок, юбка — она бросилась к нему прямо в юбке — тяжёлая, шерстяная, облепляла ее ноги, а на юбке — ряска. Тоня кричала, конечно, кричала, и плакала, и судорожно прижимала его к себе, будто он ещё там, внизу, ещё тонет, и гладила по спутанным мокрым волосам дрожащей, непослушной ладонью. Вёдра, подхваченные течением, уплывали вдаль, мирно и серебристо покачиваясь.
Больше к реке Тоня его не брала.
В четырнадцать Аякс пошёл туда сам.
Гидро Глаз Бога казался горькой, злой насмешкой.
Он выкорчёвывал из себя страх, выдёргивал, как сорняки с огорода. Такие, как он, ничего не боятся. Такие, как он — с головою в омут. Дельфинчиком, вниз лицом. Покойничком по весне, одной ногой — в гробу.
Чайльд Тарталья. Одиннадцатый из Предвестников Фатуи.
Чайльд Тарталья не боялся. Он любил — боль, бой, Царицу, Снежную и Смерть, следующую за ним по пятам. Любил до восторга, до сумасшествия, глотал как воздух, как мутное зеленоватое солнце где-то высоко над головой.
Дружеское напоминание: ты, пока что, живой. Изволь радоваться.
Аякс — Чайльд Тарталья — радовался. В глотке — огонь, в грудине — пожар, на дрожащих губах — предвкушающий смех. Фиолетовые молнии на кончиках клинков.
— Я буду нежен, — обещание.
… только вот воду полюбить он так и не смог.