Примечание
Текст уже публиковался на другом сайте, но хотелось бы, чтобы он был здесь в этом профиле;)
- Какое странное название для таверны – «Лютня на гвозде».
- А это в честь нашего бывшего хозяина, у него сын на лютне все время играл. Красавец был, половину девок на селе перепортил.
- Это у Беленаля-то сын был красавец?
- Не, тот еще Леттенхоф был. Он незадолго до смерти старого графа пропал.
- Как так пропал?
- А вот так. Может, в болото в лесу провалился да сгинул, или убили в пьяной драке – покутить он был мастер. Говорили, правда, что его ведьмак похитил...
- Да на кой черт он ведьмаку сдался?
- Тогда всякое про ведьмаков говорили... Это сейчас все их вроде как уважают, песни про них поют на каждом углу.
- Слыхал. Даже привелось однажды в исполнении маэстро Лютика слышать.
- Ну а мы такой чести не удостоились. Этот бард, говорят, весь Континент объездил, а к нам не заезжал никогда. А нас тут ведьмаков всегда побаивались. Правда, некоторые совсем уж ерунду говорили – мол, виконт сам с тем ведьмаком убежал...
- Сказки все это.
- Не говорите, милсдарь. Любят люди истории сочинять.
Ведьмак ехал по подлеску с привычной осторожностью, хотя опасаться тут, кажется, было решительно нечего – свежая весенняя зелень, тихое птичье пение, еще и погода стояла ослепительно солнечная и теплая, и ни единого следа, указывающего на присутствие гулей или их гнезд. Геральт и так подозревал, что графиня привирает, но сейчас его подозрения подтверждались.
Поначалу, услышав историю о том, как «мой мальчик ушел в лес и пропал», Геральт несколько насторожился, хотя лес с самого начала показался ему удивительно спокойным, не переполненным, как это часто бывало, чудовищами всех мастей. Однако материнский взгляд есть материнский взгляд – вскоре выяснилось, что «мальчику» за двадцать лет, что он, как известно всем, кроме достопочтенной матушки-графини, порядочный гуляка, а каждая вторая сельская девка, заслышав его имя, покрывается краской и стыдливо опускает ресницы, погружаясь то ли в воспоминания, то ли в мечты. Тем не менее, Геральт был достаточно доброжелательно принят в этом графстве, чтобы согласиться пройтись по лесу и проверить, не завелось ли там какой твари, способной прикинуться раскованной красоткой и утащить похмельного виконта в свое логово.
Как и думал Геральт, ужасающая тварь существовала лишь в воображении графини, а виконт наверняка кутил в каком-нибудь поселении по соседству, ночуя в постелях местных дам, млеющих от его титула и голубых глаз. Матушка показала ведьмаку портрет – синеглазый виконт с золотистыми кудрями походил на эльфа, и пусть в нем не было той мужественной силы, к которой тянутся многие женщины, зато обаяние чувствовалось даже в застывшем изображении.
Геральт в глубине души слегка досадовал, что в лесу не обнаружилось парочки гулей или утопцев – графы слыли щедрой семьей, и парочка голов таких тварей вполне могли обеспечить Геральту несколько горячих ужинов и уютных ночевок.
Геральт уже прилично заехал в глубь леса, когда между яркой, слепящей глаза зеленью с удивлением заметил каменную кладку. Ведьмак придержал Плотву, спешился и, сделавшись бесшумным и осторожным, как тень, подкрался к строению. И поразился – старая башня, поросший мхом и плющом, но крепкий донжон, высокий, весь вытянутый вверх, не лишенный изящества, с заостренной крышей и – что самое странное - распахнутым окном сразу под ней, он стоял здесь, словно призрак какого-то исчезнувшего столетия назад замка. Ведьмак, движимый неким предчувствием, двинулся вокруг башни, и интуиция не обманула – проем, в паре метров над землей, очевидно служивший входом, был занавешен куском тяжелого темного бархата, который выглядел гораздо более новым, чем все строение.
Чудовища не живут в башнях. Если пролистать весь Весемиров Бестиарий, не найдешь чудовища, которое жило бы в башне и стыдливо занавешивало вход дорогой тканью. А значит, ведьмаку здесь делать нечего.
Геральт тщательно обдумал эту мысль. Полностью с ней согласился. Протянул руку и подергал крепкие лозы плюща, по которым можно было добраться до проема. Они показались ему достаточно крепкими, чтобы выдержать его вес.
Лестница внутри была щербатой и пыльной, однако создавалось впечатление, что ей пользовались, пусть и не слишком активно. Сверху, где, вероятно, располагались жилые и подсобные помещения, доносились какие-то шорохи и, будто бы, пение – исчезающе тихое, ненавязчивое, словно машинальное. Острым ведьмачьим чутьем Геральт ощущал едва уловимый запах дыма – наверху горел огонь.
Возможно, Геральт просто залез в чужое жилище – но потрясающая древняя башня посреди ничем не примечательного леска не казалась ординарным жильем. Кто-то должен был о ней упомянуть – разговорчивая графиня, щуплый словоохотливый трактирщик, любящий рассказывать истории, или старая сплетница-служанка, принесшая ему в трактире чистые – действительно чистые! – простыни.
И Геральт, не совсем понимая зачем, принялся подниматься по ступенькам. Сначала пение лишь становилось громче по мере приближения, а потом резко оборвалось, будто певший почувствовал чужое присутствие. Геральт дошел до верха, окинул взглядом неопрятную комнату с горящим камином и...
Ведьмак отреагировал на шелест, едва слышный человеческому уху, успел отклониться в сторону и выдернуть из-за спины меч – что-то округлое и деревянное просвистело мимо его головы, слегка задев плечо, а клинок замер у горла красивого незнакомца с пронзительно голубыми глазами. Ведьмак бросил взгляд вниз – в руках незнакомец держал лютню, не слишком удачное оружие для обороны.
В лице юноши было что-то эльфийское.
Геральт убрал клинок от его горла, и лютнист задышал свободнее, мерно, восстанавливая дыхание. Ведьмак еще раз осмотрел молодого человека цепким взглядом:
- Ты ви...
- Я бард, - быстро сказал юноша, опустив голову – золотые локоны колыхались вокруг лица, заслоняя его от ведьмака. – Странствующий менестрель.
- В самом деле? – хмыкнул Геральт.
Менестрель взмахнул ресницами и посмотрел прямо на Геральта – глаза были бездонные, ослепительно синие, сияющие, как спокойное море в солнечный день.
- Да, - твердо сказал он и приободрился, видимо чувствуя, что убивать его не будут. – Позволь представиться – Лютик. Творческий псевдоним, как ты понимаешь. Прошу в мою скромную временную обитель. Я предпочитаю, чтобы гости были менее... неожиданными, но коль скоро ты здесь, чувствуй себя как дома. Ты ведьмак?
- Да, - коротко ответил Геральт, сбитый с толку потоком слов, который полился из барда, стоило убрать от его шеи клинок. – Геральт.
- Геральт из Ривии? – переспросил Лютик, легонько помешивая палкой угольки в камине. – Я слышал такое имя.
- Представляю, что ты слышал, - мрачно усмехнулся ведьмак. Болтовня Лютика забавляла.
- Слышал, что ты трахаешься как конь, - рассмеялся вдруг менестрель и пояснил: - Шлюхи в борделях болтают много интересного, если их слушать.
- Я как-то не привык тратить время на разговоры там, где оплата почасовая, - откликнулся ведьмак. Он не совсем понимал, почему ведет этот разговор – вероятно, потому, что он давно ни с кем не говорил, если это не касалось заказа, ночлега или обеда.
- Тебе тоже надо брать почасовую оплату, ведьмак, - заметил бард.
- Люди найдут ведьмака посговорчивей.
- Ты так говоришь, будто вас большой выбор, - спокойно ответил Лютик. – И раз уж мне случилось встретить настоящего ведьмака, я могу поделиться с тобой, Геральт из Ривии, симпатичным куском крольчатины.
Геральт из Ривии не видел причин отказываться от халявной жратвы.
Кроме того, ему что-то нравилось в барде. С ним можно было поболтать – точнее, в основном послушать, как болтает он. Геральт ничем не проявлял своего расположения, но ему была приятна эта компания, несмотря на то, что рот у Лютика не закрывался, даже когда он ел, и притом съесть он умудрился ничуть не меньше самого ведьмака и ничуть не медленнее.
- А что ты вообще здесь делаешь, ведьмак? Тут вроде чудовищ нет.
- Графине показалось, что в лесу завелись гули, - скупо объяснил Геральт, наблюдая, как причудливо извиваются золотые локоны на сером камне стены, к которой Лютик прислонился спиной.
Бард пошевелился при упоминании графини, будто ему стало неуютно.
- И что же? – глухо уточнил он.
- Ничего. Показалось.
- И что ты будешь делать?
- Пойду дальше, - пожал плечами ведьмак. Он всегда шел дальше.
Лютик хмыкнул.
- Прекрасная мысль, - неожиданно заявил он. – Мне тоже пора идти дальше.
- Вероятно, нам в разные стороны.
- Ничего подобного, - с непробиваемой уверенностью возразил Лютик. – Что-то ведь привело тебя сюда. Судьба, прездназначение...
- Плотва, - перебил Геральт.
Синие глаза округлились.
- Что, прости?
- Плотва. Моя лошадь.
- Чудесная кличка, - пробормотал Лютик, но вернулся к основной теме. – Полагаю, я мог бы написать несколько баллад о твоих странствиях.
- Только песен мне не хватало, - фыркнул Геральт.
- Возможно, тебе действительно не хватало именно песен, - серьезно откликнулся Лютик. – Пусть бордельные дамы и вспоминают тебя, как неутомимого любовника, но для всех остальных твое имя значит совсем другое. И ты это знаешь.
- Люди любят болтать всякое, - поморщился Геральт. Конечно, он знал. Вряд ли хоть кто-то на Континенте не слышал о мяснике из Блавикена.
- О нет, - тихо ответил Лютик. – Люди любят истории. Людям нужны истории. Я – поэт, Геральт. Я лишь способ рассказывать истории. Но ты сам по себе история, которая достойна быть рассказанной.
- Уверен, под кружку пива люди как раз захотят послушать про болота, кладбища и мерзко пахнущих тварей, - усмехнулся Геральт.
- Смотря как рассказать, ведьмак. Смотря как рассказать.
***
Геральт не собирался брать его с собой, но Лютик, кажется, не собирался спрашивать. Утром рядом с Плотвой появился белый скакун, на которого грациозно вспорхнул Лютик в нежно-голубом дублете.
- Это твоя лошадь? – подозрительно спросил Геральт. Он был абсолютно уверен, что вчера никакой лошади у барда не было.
- Теперь да, - Лютик ослепительно улыбнулся, медленно поглаживая гриву. – Купил утром. Его зовут Пегас – собственно, поэтому я его и купил.
- Интересный способ выбирать лошадь, - фыркнул ведьмак, но Лютик в ответ лишь рассмеялся.
И Геральт смирился.
Тем более, сколько бы Геральт ни ворчал, компания Лютика ему, пожалуй, даже нравилась. Хоть он и болтал бесконечно, и принимался периодически петь, подыгрывая себе на лютне, но голос у него был приятный, мелодии ненавязчивые, а болтать он умел так, что ведьмаку не требовалось отвечать – словно ручей журчал где-то над ухом. Вечерами у костра, впрочем, речь Лютика теряла связность – он усаживался под деревом, странно серьезный, и в отблесках костра писал что-то в длинном свитке, периодически что-то зачеркивая и поправляя. Геральт не спрашивал, но видимо, Лютик сочинял обещанные баллады – пару раз поэт, слегка хмурясь, нерешительно тянул руку к лютне, готовый спеть, но в последний момент что-то его останавливало, и он возвращался к тексту, что-то вымарывая, перечеркивая и подсчитывая на пальцах. Перед сном он осторожно сворачивал свиток и прятал в самую глубину своей сумки.
Через несколько дней Геральт необъяснимым образом привык. По пути через лес им встретились утопцы, но уже за пределами земель графини с богатым воображением. Всего парочка – Геральт разделался с ними без особых проблем, а Лютик, наблюдавший за этим со смесью ужаса и восторга в глазах, в тот вечер особенно усердно что-то строчил в своем свитке.
***
Геральт имел привычку выбирать таверны поплоше. Там было дешевле, на него обращали меньше внимания, да и заказ найти бывало легче. Если очень повезет, можно было даже обойтись без драки. Но когда он остановил Плотву перед кособокой таверной с говорящим названием «Темный угол», сзади раздался возмущенный голос:
- Ты хочешь остановиться здесь?
Геральт обернулся, запоздало вспомнив, что с ним Лютик – тонкий, изысканный менестрель в дорогущем бархате и с музыкальными пальцами, унизанными перстнями, подозрительно драгоценными на вид.
- Не имею привычки останавливаться в Natura rerum, - ворчливо откликнулся ведьмак.
- А зря, - хохотнул поэт. – Мясо там – объедение... Эй, девушка! – Лютик наклонился вправо, ловко обхватывая левой рукой шею лошади и взмахивая правой, привлекая внимание круглолицей селянки, уставившейся с напряженным видом на пресловутые кольца. «Надо сказать ему, чтобы снял», - мельком подумал Геральт.
- Красавица, - по лицу Лютика скользнула улыбка, и селянка расслабилась и несмело улыбнулась в ответ, - не подскажешь, где тут поблизости есть приличный постоялый двор?
- Так вот же, - удивленно махнула рукой девушка, в сторону «Угла». – А другого у нас нету, милсдарь.
Лютик, выражая всем своим видом бесконечное, но ничуть не расстроенное удивление мирозданием, одарил девушку еще одной улыбкой и витиеватой благодарностью, которую она, кажется, не поняла. После чего легко соскользнул с Пегаса и невозмутимо направился в сторону весьма убогой конюшни постоялого двора.
Внутри таверны пахло сырой рыбой, прокисшим пивом и немного навозом – совершенно привычный запах, от которого Лютик несколько раз кашлянул и просипел:
- Как же я буду здесь петь...
Геральт двинулся с привычной целеустремленностью к самому дальнему столу, стремясь не привлекать внимание, и лишь на полпути в полной мере осознал, что этот сумасшедший собирается петь. Здесь. В таверне под названием «Темный угол».
Ведьмак оглядел здешнюю публику. В собравшихся вряд ли можно было заподозрить любителей высокого искусства, если речь не шла об искусстве забивания камнями или, в менее острых ситуациях, тухлыми овощами – скорее всего это Лютику и предстояло. Решив не вмешиваться, Геральт устроился в углу у окна, пока Лютик, сияя улыбкой, о чем-то расспрашивал трактирщика, мрачного и невозмутимого, чьи ответы были явно короче Лютиковых вопросов. Тем не менее, поэт был чем-то доволен, когда усаживался напротив Геральта. Может, все-таки передумал петь?
Надежды ведьмака рассеялись, когда Лютик склонился к лютне и принялся что-то там настраивать, осторожно дергая струны, шепча себе под нос и чуть ли не поглаживая резную деку. Наконец, оторвавшись от своего ненаглядного инструмента, он оглянулся по сторонам – народу в таверне явно прибавилось. С хитрой и слегка отчаянной улыбкой он поднялся и вышел на середину зала.
Когда Лютик запел – легко, свободно и каким-то удивительным образом не теряясь в гуле голосов, - Геральт понял, что все-таки выступает он не в первый раз. Зато это было в новинку для его слушателей – кажется, менестрели, будучи утонченными людьми искусства, редко исполняли хоть что-нибудь в таком прекрасном месте, как «Темный угол». Посетители не сразу осознали, что происходит – а когда осознали, на таверну опустилась странная тишина, какой Геральту никогда не приходилось наблюдать во время выступления даже именитых музыкантов на званых приемах богатых вельмож.
Лютик завораживал их. И текст в песне был вроде бы простой – про поле в ромашках, и девицу в венке, стог сена и сладкий поцелуй, - но чем-то, видимо, эта простота задевала сердца слушателей, которые смотрели, молчали и даже, что Геральта поразило особо, почти не пили. И вот один из них замахнулся чем-то – Геральт напрягся, предчувствуя худшее, - но к ногам Лютика полетели монеты. Медяки – но поэт улыбнулся, не переставая петь, блеснул синими глазами, и кто-то еще бросил деньги, потом еще, а сухопарая женщина средних лет, расчувствовавшись, решительным движением бросила в Лютика большую серебряную монету в самом конце песни, которую Лютик, доведя до конца последнюю ноту, ловко поймал на лету правой рукой.
- Благодарю, господа... И дамы... – поэт особо поклонился щедрой госпоже, точным, выверенным, элегантным движением, каким кланяются только те, кого этому специально учат для балов, банкетов и приемов.
- Если господам и хозяину сего прекрасного заведения, - Лютик обернулся, одарив быстрой улыбкой мрачного трактирщика, занятого извечным трактирщицким занятием – протиранием грязной тряпкой грязных стаканов, - будет угодно, я исполню балладу, посвященную моему другу, охотнику на чудовищ, ведьмаку Геральту из Ривии!
Только этого не хватало.
Расслабившийся было Геральт вновь подобрался, ожидая, когда в Лютика – и в него самого – полетят злосчастные помидоры или что похуже. Но слушатели отреагировали вполне благодушно – некоторые даже нетерпеливо посвистывали и хлопали, подбадривая понравившегося им барда. И Лютик запел.
Поначалу это была вполне обычная баллада, пусть и на необычную тему, но и музыка, и пение в целом не поражали воображение. Но бард добрался до припева – и Геральт закаменел, вслушавшись.
Ведьмаку заплатите чеканной монетой?!
Не то чтобы Геральт имел что-то против монет, но Лютик действительно надеется спеть это и уйти живым и невредимым?
Однако... им нравилось. Лютик умудрялся одновременно играть, петь и кружиться по всему залу, наклоняясь над столами на проникновенных строчках куплета – ловко выбирая те немногочисленные, за которыми располагались дамы, - пальцы его касались струн легко и ловко, и на втором припеве, к изумлению Геральта, слушатели начали подпевать. Сам Лютик, казалось, этого не заметил – он полностью ушел в балладу, прикрыв веки, щеки его заалели, губы пересохли, и в паузах между словами он распахивал блестящие глаза и облизывался машинально, быстро, жадно,– и улыбался.
Завораживающе улыбался.
А потом к его ногам посыпался дождь из монет.
Он пел еще, и ему кидали монеты, он кланялся, улыбался, и лицо его сияло.
Наконец, медленно, устало Лютик подошел к их столу и плюхнулся напротив, осторожно уложив лютню на лавку рядом с собой. Тут же подбежала прислужница и, глядя, на поэта с почти материнской нежностью, проговорила:
- Хозяин предлагает вам, господин поэт, и вашему другу, - на ведьмака она не смотрела, - ужин за счет заведения.
- А пива, красавица? – лениво буркнул Лютик, вскидывая на нее взгляд.
- Конечно, милсдарь, и пива! – тут же согласилась девушка, зардевшись.
- Тогда неси, - Лютик милостиво махнул рукой, и Геральт опять задержался обеспокоенным взглядом на его кольцах.
- Что? – Поэт перехватил его взгляд.
- Ничего, - Геральт сглотнул. – Не боишься носить такое богатство?
Лютик легкомысленно посмотрел на собственную руку.
- Как-то не думал об этом, - легко сказал он. – Они как часть меня. Я привык.
- Хммм.
- Как ты носишь свой медальон.
- Это знак Каэр Морхена.
- Что это? – поднял брови Лютик.
- Место, где я... стал ведьмаком.
- О, - Лютик оживился, даже выпрямился. – Я слышал о нем, но не знал, как называется. Крепость в горах?
- Да, - Геральт не слишком хотел обсуждать эту тему.
- Так или иначе, - уловив его реакцию, пожал плечами Лютик, - этот медальон дорог тебе. Как и мне – мои перстни.
- Почему же?
- Просто... воспоминание о прошлом, - Лютик слегка улыбнулся.
Дверь таверны скрипнула, Лютик обернулся, скользнул взглядом по вошедшему дородному мужчине и быстро глянул на стойку. От ведьмака не ускользнуло, как трактирщик, все с тем же непроницаемо мрачным лицом, коротко кивнул барду.
- Староста пришел, - буднично произнес Лютик. – Сейчас расскажет, есть ли тут что для тебя.
Раскрасневшаяся прислужница, тыкая пальцем в сторону ведьмака и поэта, что-то возбужденно сказала старосте, и тот всей своей необъятной фигурой двинулся к ним.
Лютик ловко сдвинулся в сторону, осторожно пристраивая в безопасном месте свою драгоценную лютню, а староста, пробормотав какое-то приветствие, тяжело опустился на его место и подтянул к себе кружку барда. Лютик от такой наглости опешил и открыл было рот, но, перехватив взгляд Геральта, удивительным образом сдержался – благо, выпивка досталась на халяву. Впрочем, пива уже особо и не было – староста, сделав скупой глоток, с недоумением уставился в пустую кружку. Геральт же бросил удивленный взгляд на барда – у него самого в кружке оставалась еще добрая половина, куда же в этого худощавого музыканта столько влезало, учитывая, что он ни на минуту не переставал говорить? Лютик улыбнулся одними лучистыми глазами и светским тоном обратился к старосте:
- Так что, мил человек, есть ли в ваших краях для ведьмака какая работа?
Староста скользнул по Геральту тяжелым, утомленным, но не злым взглядом и вяло ответил:
- У нас края спокойные, милсдарь.
- А говорят, в лесах видали утопцев... – протянул Лютик в ответ.
- То южнее, - мотнул староста головой. – Там да... староста Горчевки ведьмака ищет, то правда. В дне пути отсюда, милсдари, дорога недолгая.
Прислужница подала Лютику и старосте новые кружки и, наклонившись над ухом старосты, возбужденно зашептала:
- А как же виконт в соседнем графстве, помнишь, рассказывали?..
- То не ведьмачье дело, Милка, иди, - прервал ее староста. – А впрочем, коли так, могу и рассказать...
Он хлебнул пива. Лютик, внезапно потерявший всякий интерес к этому разговору, отвернулся, безучастно уставившись в окно, его тонкий профиль, подсвеченный закатным солнцем, выражал удивительную, при его экзальтированности, невозмутимость.
Ведьмак наклонился к старосте, продолжая краем глаза наблюдать за бардом.
- Расскажи.
Щеки Лютика покраснели – в полутьме таверны это было не слишком заметно, но только не для ведьмачьего глаза. Поэт тряхнул волосами, кудри упали на лицо, прикрывая румянец.
- Говорят, милсдарь, в соседнем графстве виконт пропал. Наследник, стало быть. Может, разбойники украли, а может – чудовища какие...
- У вас же тут нет чудовищ.
- У нас тут – нет, - терпеливо согласился староста. – А у них там – кто знает...
- Вы бы знали, - возразил Геральт. – Вы же на границе.
- Мы хуже, - мрачно откликнулся староста. – Мы спорная территория.
Геральт заметил, как у Лютика сбилось дыхание.
- Дай бог, не наши похитили, - резюмировал староста. – Чтоб война не началась.
На этот раз бард так вздрогнул, что выплеснул на стол половину своей кружки, чуть не залив и старосту, и себя. Староста едва пошевелился, а вот Лютик заполошно подскочил.
- Прошу прощения, господа... Милка! Милка!
Милка прибежала, вытерла стол, настойчиво порывалась обтереть и барда, тот смеялся, отмахивался почти кокетливо, но в глазах стояла тревога.
- Полагаю, это и вправду не ведьмачье дело, - заключил Геральт, опасаясь, что окажется сам в пиве, если продолжит расспросы. – А вот за утопцами сходим. Здесь есть комнаты? – обратился он уже к Милке.
- Есть, милсдарь! - подтвердила Милка. – Но только одна.
- Что ж, нас вполне устроят две кровати, - жизнерадостно заявил Лютик.
Милка замялась.
- Там одна кровать, милсдарь...
- Два края кровати, - довольно спокойно отреагировал поэт.
Геральт поднял голову и глянул на барда предостерегающе, но не стал возражать. Ему приходилось спать в условиях и похуже.
Комната действительно оказалась с одной кроватью и комодом – больше в нее просто ничего не влезло бы. Геральт снял перевязь с мечом, потянулся, разминая затекшие мышцы.
- Ты ведь отсюда, как думаешь, будет война?
- Я не отсюда! – быстро возразил Лютик.
- А откуда?
- Я... издалека, - запнувшись, он повел рукой, очерчивая полукруг. – Я странствую. У меня нет дома, - он осторожно пристроил лютню возле комода и помолчал. – Но я видел, как войны начинались из-за сущей ерунды. Не большие, великие завоевания – просто кто-то из вельмож неудачно пошутил, или богатая наследница влюбилась в конюха, а не в своего жениха, и вот уже деревенские идут друг на друга с чем могут и умирают, чтобы их хозяин признал себя вассалом, или наоборот, а они даже не поймут толком, что произошло. Мелкие драки чужими руками.
- Я тоже видел войны. Даже великие завоевания. Те же драки чужими руками, только побольше.
- Верно, - Лютик встряхнул головой, разгоняя меланхолию. – Значит, завтра на юг?
- Ты не отстанешь, да? – на всякий случай уточнил Геральт.
Лютик посмотрел на него почти с жалостью.
- Не отстану. И не делай вид, что тебя это расстраивает, - поэт улыбнулся.
- Иногда ты невыносимо болтлив.
- О, ты привыкнешь.
***
Геральт привык.
Ему не внове было молчать неделями, вести разговоры с Плотвой, и он, в целом, считал, что пока та ему не отвечает, все в порядке. Но с Лютиком рядом жизнь стала... ярче? Он любил мир, любил жизнь, и Геральту нравилось на это смотреть, иногда удивляясь, а иногда умирая со смеху. Лютик сочинял новые баллады о любви, дорогах и приключениях. Они нравились Геральту, хоть он и молчал об этом, они нравились людям – и те выражали это бурно и словами, и монетами. Лютик все делал с полной отдачей – пугался, пел, хохотал, он постоянно флиртовал с женщинами и, кажется, флиртовал с жизнью вообще, мог быть болтливым, навязчивым, капризным, но с легкостью переключался обратно на состояние веселья и радости бытия. И он был упорным – сквозь дожди, туманы, леса и топи он продолжал следовать за ведьмаком, увязывался за ним на заказы, смотрел – издалека, но, по мнению Геральта, недостаточно издалека, - ахал, охал, иногда блевал и на обратном пути сразу начинал рифмовать. Он становился все известнее – и уже не мрачная слава Геральта бросала тень на его спутника, а сам бард делился с ведьмаком отблеском своей славы, и люди все меньше шептались о Блавикене и все чаще цитировали баллады.
А еще иногда, пусть и нечасто, к нему подходили со словами «Я слушал вас в Оксенфурте». И Лютик, всегда легко и без стеснения реагировавший на комплименты, терялся, пытался сделать лицо холодным и бесстрастным, прятал глаза и бормотал благодарность себе под нос.
В конце концов Геральт не выдержал и после очередной такой сцены спросил односложно:
- Оксенфурт?
- Я там... учился, - Лютик смутился, но попытался ответить твердо, глядя, впрочем, куда-то в сторону.
- Весьма почтенное заведение, - нейтрально заметил Геральт.
- Весьма, - сдержанно откликнулся Лютик.
На этом тема была закрыта.
Когда они остановились на самой окраине Темерии, где завелась виверна, после выступления к Лютику подошла молодая женщина, одетая не роскошно, но дорого, взволнованная и румяная как заря, и тихо сказала:
- Здравствуй, Лютик.
Лютик поднял глаза, подскочил, как ужаленный, раскланялся этим своим натренированным поклоном и расцеловал даме ручку.
- Маргарита! Позволь представить – мой друг, Геральт из Ривии...
Геральт, занятый поразительно вкусным свиным окороком, счел достаточным кивнуть.
- Рада познакомиться, Геральт, - вежливо улыбнулась Маргарита и повернулась к поэту. – Твои новые баллады прекрасны, Лютик. И да, это имя тебе действительно к лицу.
Лютик, и без того взволнованный, заполошно оглянулся на ведьмака, совершенно не прислушивавшегося к разговору.
- Да, да... – Он коротко напряженно рассмеялся. – Дорогая, Геральту сегодня предстоит непростое дело, наша болтовня может его утомить.
Ведьмак, не удержавшись, хмыкнул в окорок над внезапно проснувшейся щепетильностью Лютика. Поэт недовольно стрельнул в него глазами и сладким голосом продолжил:
- Может быть, прогуляемся? Я видел там симпатичный сад, полный цветущей черемухи...
- Это кладбище, Лютик, - хихикнула Маргарита.
- Тем лучше, милая, - поэт снова коснулся губами гладкой кожи ее запястья, - нам с тобой никто не помешает...
Когда они ушли, ведьмак выглянул в окно – рука Лютика уже сползла с талии девушки куда-то на бедро.
Лютик был проницателен, понимал людей, умел им нравиться, легко различал ложь и просчитывал человеческие мотивы – это Геральт уже понял за время совместных скитаний. И тем удивительнее было то, как неловко он пытался скрыть свою личность и как наивно продолжал верить, что Геральт так и не сложил два и два.
По крайней мере, подумал ведьмак, откидываясь на беленую стену таверны, любящий путаться под ногами бард занят Маргаритой и не попрется смотреть на виверну.
***
Лютику очень повезло, что он встретил в тот вечер Маргариту и не пошел на заказ с ведьмаком. Геральту очень повезло, что он остался жив.
Темная, прохладная ночь еще окутывала поселок, когда раненый ведьмак, швырнув у конюшни башку виверны, медленно, пошатываясь, поднялся на второй этаж постоялого двора, надеясь, что ни Лютика, ни тем более Маргариты в их общей комнате нет.
Надежды оправдались наполовину – Маргариты не было, а вот Лютик спал поперек кровати, почему-то полностью одетый – только сапоги валялись на полу да дублет висел на спинке колченогого кресла.
Когда ведьмак распахнул дверь, Лютик вздрогнул, сел, уставился на вошедшего осоловелыми, огромными глазищами, бездонно-синими в полутьме – в воспаленном сознании Геральта мелькнула мысль, что если бы русалки действительно были прекрасными и невинными морскими принцессами, как в детских сказках, то у них были бы именно такие глаза.
Лютик сразу все понял. Вскочил с кровати и требовательно спросил:
- Ты ранен? Где?
Геральт с трудом сфокусировал на нем взгляд и ответил кратко, но в рифму.
- Очень смешно, - не оценил Лютик. – Где рана?
- Отстань, - отмахнулся ведьмак. Он уже выпил нужный эликсир, и оставалось лишь ждать, когда тело справится само – а для этого нужен сон. Так хотелось спать...
- Не засыпай! – Лютик, обезумевший, видимо, от страха, размахнулся и влепил бы ведьмаку пощечину, если бы тот, все еще на обостренных инстинктах, не перехватил его запястье.
- Успокойся, Лютик.
- Не успокоюсь, - отрезал поэт. – Покажи.
Неохотно, не ощущая в себе сил спорить с настойчивым бардом, Геральт стянул рубаху и обнажил рану - кровоточащую, длинную, огибающую правый бок вдоль нижнего ребра.
Лютик охнул, позеленел, но титаническим усилием воли сдержал рвотный позыв.
- Ты дурак, Геральт? – почти ласково спросил он, заглянув в черные от эликсиров глаза Геральта, совершенно не смущаясь отсутствием зрачка и радужки. – Если ее не зашить, то пока твоя хваленая регенерация подействует, у тебя все органы через нее выпадут.
Видимо, живое воображение поэта нарисовало ему эту приятную картину, поскольку Лютик позеленел сильнее и гулко сглотнул.
- Сиди смирно и не смей засыпать, - велел он Геральту и снова заглянул в глаза – смешанное сознание Геральта потерялось в этом васильковом море. – У тебя водка есть?
Геральт с трудом кивнул. Кровь еще бурлила под действием эликсиров, и это удерживало ведьмака на краю сознания, но в голове шумело от кровопотери, и реальность постепенно ускользала от ведьмака.
С трудом держа глаза открытыми, Геральт наблюдал, как поэт вымачивает в водке какую-то нитку, льет на шелковый платок. Далекий, глухой голос Лютика произнес:
- Будет больно. Выпей и терпи.
Геральт послушно глотнул – водка обожгла гортань, вырвала из полузабытья, и он замычал сквозь стиснутые зубы, когда вымоченный в спирте платок коснулся краев раны. Он хотел сказать, что не может подхватить никакую инфекцию после мутаций, но язык не слушался.
- Знаю, знаю, - пробормотал Лютик. – Ты убил виверну?
Геральт утвердительно помычал.
- Я так и думал. Правда, надеялся, обойдется без таких ран... – Он вздохнул. – А вот свой плащ ты, по-видимому, оставил в ее логове. Жаль, прекрасный был плащ, помнишь, я надевал его на уличное выступление – мне очень к лицу черное, не находишь? Слушаешь меня, Геральт? Слушай, пожалуйста. Не отключайся, - Лютик отшвырнул окровавленный платок и взял тонкую, неизвестно откуда у него бывшую иголку, на несколько секунд задержав ее в пламени свечи. – Ладно, давай. Только не отключайся. Слава богу, у тебя притуплена реакция на боль...
Больно было все равно, Лютик заставил его выпить еще и говорил, говорил, говорил о Маргарите, об Оксенфурте, и что-то еще, кажется, о матери, но Геральт не запомнил. К тому моменту, как Лютик закончил зашивать рану, ему уже хотелось истечь кровью навсегда.
- Все, Геральт, - прошептал Лютик и осторожно отвел его слипшиеся волосы с лица. - Спи. Спи, ведьмак...
***
Когда Геральт очнулся, закатное солнце уже исполосовало рыжими лучами их скромную комнатку, а снизу, из таверны, приглушенно доносился гомон голосов и звон посуды. Все мышцы казались деревянными, голова гудела, до полусмерти хотелось пить. Геральт с трудом пошевелился, приподнимаясь – в правом боку заныло. На подоконнике стояла какая-то склянка с загадочным темно-зеленым содержимым, тарелка с остатками еды и полупустая бутылка вина. В потертом кресле, усевшись боком, перекинув длинные ноги через подлокотник, спал Лютик. Рубаха и штаны поэта были покрыты кровавыми подтеками.
- Лютик, - позвал Геральт, голос звучал нетвердо, сипло. Поэт не услышал – продолжал спать, неподвижный, беззащитный, и Геральт невольно... залюбовался?
Потому что, чего скрывать, на Лютика было приятно смотреть. Солнце золотило его пушистые ресницы и растрепавшиеся локоны, пухлые губы были слегка приоткрыты, изящная рука висела расслабленно, и тонкие пальцы доставали чуть не до самого пола. И даже ступни, так трогательно замершие на весу, казались утонченными и аристократичными.
Геральт, поморщившись, сел, откинул в сторону полотняное покрывало. На боку появился новый шрам, длинный, изогнутый – но по сравнению со многими он выглядел удивительно аккуратно, будто сделанный рукой человека, знающего толк в этом деле.
Геральт, едва ли осознававший тогда реальность из-за эликсиров и кровопотери, плохо помнил ночь, но решительно не мог вспомнить, чтобы видел кого-то, кроме Лютика.
Он вновь перевел взгляд на поэта, и тот, передернув плечами и чуть не свалившись с кресла, проснулся.
- О, Геральт, - слабым со сна голосом произнес он. – Как себя чувствуешь?
- Нормально, - прохрипел Геральт неуверенно. В целом, по сравнению с тем, что могло случиться при таком ранении, чувствовал он себя действительно неплохо.
- Тебе надо выпить отвар, - вспомнил Лютик, окончательно проснувшись, и изящно встал с кресла.
- Мне надо воды, - возразил Геральт.
Лютик посмотрел на него оценивающе и кивнул.
- Ладно, сначала воды, потом отвар. Я ходил пообщаться с местной травницей...
- Лютик, - проговорил Геральт, наблюдая, как поэт наполняет водой из кувшина щербатую глиняную кружку. – Лютик, у меня ведьмачья регенерация, я принял все необходимые эликсиры. Спасибо за заботу, но...
- Да-да-да, мутации и все такое, - отмахнулся Лютик. – Просто выпей отвар, - он взял с подоконника пресловутую склянку и перелил ее содержимое в стакан, из которого накануне поил ведьмака водкой.
Обычно склонный к компромиссам, сегодня Лютик стоял на своем с невиданным упорством, и спорить с ним было бесполезно. Геральт проглотил отвар и, определив по вкусу некоторые ингредиенты, вынужден был признать, что травница попалась толковая. Вслух он этого озвучивать не стал. Лютик тем временем критически осматривал свою белую нательную рубаху, покрытую теперь абстрактным бурым узором.
- Прискорбная ситуация, - заключил он, избегая даже смотреть на столь же причудливо разукрашенные штаны. – Ты голоден? Полагаю, я могу попросить у трактирщика суп...
- Мяса, - перебил Геральт настойчиво. Лютик поднял брови.
- Не уверен, друг, что это хорошая идея, а впрочем, как угодно. Я бы с удовольствием сейчас испробовал бы баранинки... – Лютик накинул на себя потертую куртку Геральта, более длинную, чем его модные дублеты, и потому прикрывавшую испачканный верх штанов. – Попозже закажем ванную.
Геральт промолчал, впечатленный активностью и непреклонностью барда. Пока тот ходил вниз, ведьмак внимательно рассмотрел шов – тот, действительно, был наложен очень ловко и аккуратно.
Вскоре поэт вернулся, и почти вслед за ним прислужница, как всегда немножко влюбленная в Лютика, принесла две тарелки с жирной, прожаренной на вертеле бараниной и кувшин вина. Лютик, одарив девушку сияющей улыбкой, споро разлил вино.
- Почему не пиво? – проговорил Геральт, отхлебнув из кружки.
- Красное вино полезно при кровопотере, - объяснил Лютик, вгрызаясь в мясо.
Утолив первый голод, Геральт отставил тарелку, наслаждаясь терпким вкусом вина. Лютик, видимо, выбирал лично – он в этом разбирался.
- Кто зашил рану? Травница?
Лютик поднял глаза:
- Я сам зашил.
Ну правильно – Геральт же четко помнил, даже несмотря на марево бреда, что никого не видел. Геральт в который раз подумал, что бард таит в себе удивительные открытия.
- Где ты научился так накладывать швы? – спросил он вслух.
Лютик усмехнулся.
- Спал с одной медичкой в Оксенфурте.
- Всего с одной? – фыркнул Геральт.
- К чему эти сухие цифры, - Лютик рассмеялся. – В любом случае, эта прекрасная женщина – или эти прекрасные женщины, как тебе будет угодно, - обучила меня некоторым тонкостям хирургической работы.
- В самом деле?
- Да, - Лютик нахмурился, вспоминая, - она говорила: «Сшивай белое с белым, желтое с желтым, а красное с красным, и не ошибешься».
- Тебя обычно тошнит от вида крови, - заметил Геральт.
- Неправда, - буркнул Лютик. – Меня тошнит от страха. Не пойми неправильно, не то чтобы мне не было страшно, когда ты ввалился в ночи, чуть живой, покрытый кровью и грязью... Кстати, ванная... Но знаешь... – Он перестал жевать и замер, уставившись в свою тарелку. – Мне было некогда бояться.
Геральт, не зная, что сказать, задумчиво смотрел на тонкую выступающую ключицу в широком вырезе рубахи.
- Спасибо, Лютик.
Поэт поднял голову, широко улыбнулся, но в синих глазах металась какая-то тревога.
- Значит, ты... не помнишь, как ты вчера вернулся?
- Лишь в общих чертах, - пожал плечами Геральт. Он помнил, как ввалился в комнату и увидел испуганного, взволнованного барда – но не помнил, как тот стянул с него грязную куртку, уложил на кровать, как зашивал рану... И только голос, бесконечно звучащий, говорящий непонятно о чем голос барда над самым ухом, тихий, неуверенный, почти ласковый – только голос ему и запомнился.
- Ты что-то говорил, - сказал Геральт. – Я не помню сути...
- Я, кажется, рассказал тебе многое о себе, - нервно хихикнул Лютик. – Того, что никогда не рассказываю. И, в целом, после я надеялся, что ты и вправду забудешь все это, и мы никогда не будем возвращаться к этому вопросу, но с другой стороны... Ты ведь ничего не знаешь обо мне.
- Я знаю достаточно, - ответил Геральт, чувствуя, как нервничает бард. – Я знаю, что ночью ты не убежал, бросив меня в надежде на ведьмачью регенерацию, а остался, чтобы в грязи и крови, через собственный ужас, мне помочь. Мне больше ничего не нужно знать.
Лютик глубоко вздохнул – казалось, пока Геральт говорил, он и не дышал вовсе. Потом долго, вдумчиво прокашливался и наконец сказал:
- Я рад все это слышать, друг, правда, но ты ведь не знаешь, кто я.
В его голосе было столько драматизма, как будто он намеревался признаться, что он как минимум вампир. Геральт паскудно ухмыльнулся:
- О, я знаю. Ты виконт де Леттенхоф.
Лютик вздронул, глотнул воздуха задушено.
- Но я не помню полного имени, - закончил ведьмак. – Так что можешь представиться.
- Юлиан Альфред Панкрац виконт де Леттенхоф, - угрюмо протараторил поэт. – Но я предпочитаю Лютик.
- Я понимаю, - кивнул Геральт, и Лютик удивленно распахнул глаза:
- Правда?
- Правда, - кивнул ведьмак. – Иногда имя тянет за собой слишком многое.
- Верно, - вздохнул Лютик, отставляя пустую тарелку и поджимая под себя правую ногу. Ведьмак невольно уставился на тонкую, будто вырезанную из слоновой кости левую ступню, упиравшющуюся в пыльный пол.
- Почему ты решил рассказать сейчас? – наконец спросил он.
- Понимаешь, наше графство – вассал Темерии, - объяснил Лютик. – Здесь особенно не следует афишировать мое имя. Однако ходят слухи, весьма странные, о моем исчезновении. Видишь ли, я предполагал, что, когда я сбегу, мои родители... придумают что-нибудь про то, что я уехал обратно в Оксенфурт, например. Однако сказочка, которую они придумали, если верить слухам, мне крайне не нравится. Во-первых, она совершенно игнорирует тот немаловажный факт, что я сам сделал этот выбор, с чем я категорически не согласен...
- Лютик.
- Ах да, - поэт встряхнул головой, - ходят слухи, что меня похитил ведьмак.
Геральт подавился вином и закашлялся.
- Что? – хрипло гаркнул он наконец, перестав задыхаться.
- Вот-вот, - Лютик отвел глаза.
Геральт, поморщившись от боли, потянулся, чтобы ободряюще похлопать его по плечу, но дотянулся только до колена. Лютик странно, прерывисто вздохнул и медленно взмахнул ресницами.
- Впрочем, - продолжил он чуть тише, - никто не думает, что речь о нас, насколько я понял, пока мне увлеченно пересказывали сплетню об этом «богатом недоноске».
Геральт хмыкнул.
- По нам видно, что мы друзья, а не похититель и жертва.
- Что удивительно, учитывая твое вечно недовольное лицо, - парировал Лютик, так капризно надув губы, что Геральт только расхохотался.
***
Аккуратно зашитая рана зажила, за виверну Геральту щедро заплатили, они уехали из Темерии подальше от дурацких слухов – и все, казалось, должно было наладиться. Но Геральт неожиданно потерял покой. Он смотрел на Лютика и не мог насмотреться, будто увидел его впервые. Он, как ему казалось, уже привык к бьющей из него ключом энергии, к тому, как он отдается каждому процессу, и даже разбавленное пиво в дешевой таверне пьет, как будто занимается любовью с прекрасной женщиной...
Как Лютик занимается любовью?
Геральт сам не понял, как впервые об этом подумал. Может быть, тогда, в Мариборе, когда он решил купить Лютику новый костюм взамен испорченного – а тот смеялся, отнекивался и твердил «остановимся на подольше – я совращу баронессу де Лимс, и она купит мне парочку нарядов». Но ведьмак хотел купить ему костюм сам – и это было уже совсем ни в какие ворота.
От портного, выбранного Лютиком, раздражающе пахло чесноком, но в остальном полуэльф выглядел профессионалом, хоть и был нудным до зубовного скрежета. И он узнал Лютика.
- Маэстро Лютик, - протянул он приветливо. – Приходилось слышать в Оксенфурте...
- Спасибо, да, - раскрыв Геральту свой страшный секрет, поэт перестал теряться при упоминании о студенческом городе. – Мне нужен костюм, желательно бархат или сатин, может быть, фиолетовый...
- Голубой, - влез Геральт.
Поэт обернулся.
- Почему голубой?
- Я же тебе голубой испачкал, - пожал плечами ведьмак.
Лютик повернулся к портному, который замер, выразительно приподняв тонкую изогнутую бровь.
- Голубой, - заключил Лютик.
- Конечно, милсдарь, в таком случае нам надо снять мерки, выбрать материал и можно будет браться за дело, - подытожил портной. – Полагаю, господина ведьмака мы не задерживаем? – Он с некоторым недоумением покосился на Геральта.
- Господин ведьмак будет платить, - отрезал Геральт.
- О, - Портной понимающе усмехнулся – как-то подозрительно понимающе.
Лютик злобно сверкнул глазами, но промолчал.
Геральт не мог перестать смотреть.
То, что всегда казалось обычным, скучной необходимостью, с Лютиком превращалось во что-то неприличное, даже порочное. Портной, кажется, ощупал его всего, и Геральт следил, как тонкие эльфийские пальцы пробегают по округлым плечам, поднимают барду руку – и аккуратная кисть Лютика безвольно замирает в воздухе, как у мраморной статуи, а мерная лента обхватывает узкую талию, бежит по бедрам и ниже, до стройных щиколоток... Все в Лютике было стройным, тонким, но он никогда не казался тощим или слабым, он просто был тонкокостным, изящно сложенным и по-настоящему красивым.
Портной замерял длину шага, а Геральт вдруг понял, что он не просто любуется – он глупо, по-детски завидует этой возможности потрогать Лютика.
Поэт повернул к Геральту точеный подбородок.
- Все нормально, Геральт? Может, мне еще заказать вышивку золотой гладью? Я знавал одну белошвейку...
- Не стоит, - промямлил ведьмак. Впрочем, он был согласен бесплатно изрубить стаю василисков в качестве оплаты, если бы Лютик действительно пожелал эту свою вышивку гладью.
Лютик захохотал.
- Я шучу, друг. Увы, поскольку моя гениальность не оценена по достоинству, подобные излишества нам сейчас недоступны. Как вы там, уважаемый? – Он наклонил голову к портному.
- Стойте смирно, милсдарь, - прошипел полуэльф, которому Лютик, активно жестикулировавший при разговоре, пару раз чуть не заехал по макушке. Поэт послушно замер и поверх головы портного скорчил рожу в сторону Геральта.
Ведьмак, отвернувшись, тихо хмыкнул себе под нос.
***
Лютику шел костюм. Ярко-голубой стеганый дублет он из-за жары расстегнул и нахально щеголял шелковой рубахой, вышитой у треугольного выреза – точнее, щеголял бы, будь на пустынном пыльном тракте перед кем щеголять. Кроме того, к костюму поэту сделали шапочку, и Лютик, нацепив на нее перо цапли, завел привычку раскланиваться еще более театрально, чем раньше, снимая шапочку и метя пером по полу. Лютик бормотал что-то себе под нос, склонившись к лютне, совершенно отпустив поводья – впрочем, Пегас невозмутимо следовал за Плотвой, ничуть не нуждаясь в управлении. Подчеркнутые цветом сатина глаза Лютика стали еще глубже и ярче, и Геральту было не жалко потраченных монет - да, он потратился потому, что сам испортил Лютиков предыдущий костюм, гораздо более светлый, пастельно-голубого цвета – но счастливое лицо Лютика, когда он, как барышня, крутился перед огромным портновским трюмо в новом наряде, почему-то вместо насмешки и раздражения вызвало у Геральта... радость?
- Лютик, - позвал Геральт, выныривая из воспоминаний.
Лютик, чутко прислушивавшийся к едва слышному звону струн лютни, которая казалась ему не идеально настроенной, отвлекся.
- Что?
- До заката не успеем в деревню, - сообщил ведьмак. – Заночуем в лесу.
Лютик пожал плечами. В лесу они ночевали нередко, и этим барда было не удивить. Ведьмак думал почему-то, что Лютик будет переживать за новый костюм, но тот отнесся к новости совершенно спокойно, так что уже через пару часов они остановились на привал.
То, что Геральт с удивлением узнал о Лютике за время совместного путешествия – Лютик был предусмотрительным и даже хозяйственным. В котомке, где он носил какие-то свои вещи и драгоценные свитки с сочинениями, удивительным образом помещались несколько картофелин, какая-нибудь луковица и странные травки, используемые поэтом в качестве приправы. Вот и сейчас Лютик невозмутимо запекал картофель в костре, а ведьмак смотрел, как золотистые отблески пламени подсвечивают опасно повисшие над огнем локоны и отражаются в глазах. Ярко-синие глаза Лютика должны были казаться холодными, но в них было так много эмоций – радости, удовольствия от жизни, странного оптимизма и веры в лучшее, что взгляд их казался теплым и уютным, как будто... возвращение домой.
- Поедем в сторону Редании? – тихо сказал ведьмак. – Я видел объявления о заказах на приграничных территориях.
- Редания? – оживился Лютик. – Заедем в Оксенфурт?
- Зачем? – не понял Геральт.
- Не знаю, - поэт пожал плечами. – Я люблю Оксенфурт. Это как возвращение домой. Ну, как твой Каэр Морхен.
- Это не то же самое, - возразил Геральт. – Почему ты не остался в Оксенфурте?
Лютик ненадолго задумался.
- Я бард, Геральт, - сказал он наконец. - Я не могу петь о том, чего не вижу. В песне главное не музыка и не рифма – хотя здесь тоже, конечно, нужен талант, - но главное в сути. Люди хотят услышать истории, а я хочу их рассказать. Людям нужны истории, чтобы знать, что они не одиноки. Я... – Лютик бросил быстрый взгляд на ведьмака, но тот молчал и смотрел куда-то мимо, глядя в одну точку. Поэт уставился на огонь и, кажется, чуть смутился, но сказал:
- Я мечтаю писать баллады, которые тревожат сердца. Для этого и пишут баллады – чтобы будить лучшее в людях.
И Геральт, проглотив каждую из циничных реплик, пришедших ему на ум, улыбнулся.
- Не смейся, - фыркнул Лютик, устраиваясь на своем одеяле. – А сам ты о чем мечтаешь?
- Ни о чем не мечтаю, - Геральт повернулся к нему спиной, расстилая спальник.
- Нееет, - неверяще протянул Лютик. – Ты же хочешь остаться с чем-то, когда, не знаю, все чудовища закончатся?
Геральт обернулся. Лютик сидел, в своей белой свободной рубахе, и Геральт видел очертания его округлого плеча, изящной линии челюсти и отблески огня в лазоревых глазах. У Лютика была нежная, молочная кожа, совсем бархатная на вид, к которой Геральт до одури хотел прикоснуться.
- Ничего не хочу, - бросил он, пытаясь закончить разговор. – А чудовища не заканчиваются.
- Что ж, кто знает, - вздохнул Лютик, рассматривая свои ногти. – Может быть, ты захочешь остаться не с чем-то, а с кем-то.
- Мне никто не нужен, - уперто отрезал ведьмак.
- Однако вот они мы, - Лютик слегка улыбался, и Геральт услышал в его голосе эту улыбку.
Не очень понимая, что делает, Геральт подошел и сел рядом, практически сдвинув Лютика на край одеяла, и заглянул ему в лицо. Это было странно – огромные голубые глаза были совсем близко, в них дрожал отсвет костра, Лютик маняще приоткрыл рот...
Вдруг поэт хохотнул испуганно, вывернулся, вскочил, набрасывая на плечи новый дублет. Щеки его заалели.
- Надо подбросить хвороста в костер, - нарочито небрежно заметил он, стоя к Геральту спиной.
- Ага, - буркнул ведьмак. – И ложись уже спать.
- Ладно, - неловко, едва слышно согласился Лютик.
Оба, конечно, потом делали вид, что этого случая никогда не было.
***
Они почти добрались до Редании, когда в большой придорожной таверне Лютик на свой вечный вопрос «Какие новости, милсдарь трактирщик?» услышал «Да вот в Темерии Беланели, кажись, графство Леттенхофов захватили».
Геральт вовремя успел вцепиться в плечо Лютика, не позволив барду вскрикнуть. Тот лишь побледнел слегка и поморщился от железной хватки Геральта.
- И как это случилось? – проговорил ведьмак, чувствуя, что поэт не в состоянии вести осмысленный диалог.
- Граф на охоте недавно погиб, - начал трактирщик. Длинные пальцы Лютика сжали кружку пива так, что побелели костяшки. – А Беланели тут как тут. Война была... так, небольшая драчка. Графиню удар хватил от ужаса, - Геральт моментально сжал пальцы на плече барда, посеревшего лицом. – Теперь виконта ищут, он пропал, наверное, с полгода назад... – Трактирщик покосился на барда, глядевшего на него абсолютно дикими глазами. Геральт слегка встряхнул того за плечо, Лютик вздрогнул, опустил взгляд.
- Зачем им виконт-то? – спросил Геральт, уставившись на трактирщика пронзительным взглядом.
- Тут скорее наоборот, - мрачно усмехнулся трактирщик. – Барон Беланель предпочел бы, чтобы виконта не было. Он, конечно, пропал, - повторил трактирщик задумчиво. – Но для Беланеля было бы лучше, если бы его не было совершенно точно. А вы почему интересуетесь?
- Да так, выясняем, куда за заказами ехать точно не стоит, - бросил ведьмак. – Нам комнату и ужин туда подать, - он бросил на стойку пригоршню монет.
Лютик каким-то чудом дошел до комнаты, сохраняя нейтральное выражение лица и почти не дрожа. Медленно поставил лютню, снял дублет и впервые звучно всхлипнул. Сел на кровать, закрыл лицо руками и больше не издал ни звука, неподвижный, как каменная статуя.
Геральт никогда не был в ладу со своими эмоциями, – которые, вопреки расхожим домыслам, у него все-таки были, - но еще хуже дело обстояло с чужими. Почему-то казалось, что если бы Лютик кричал и бился в истерике, круша все на своем пути, было бы проще. Но это тихое, молчаливое горе было во сто крат мучительней наблюдать.
Через какое-то недолгое, но бесконечно тянувшееся время Лютик отнял руки от лица – он прокусил губу, сдерживаясь, и Геральт чувствовал слабый металлический запах крови.
- Маму жаль, - пробормотал Лютик безжизненным голосом, будто оправдываясь. – Чертов Беланель...
Геральт нерешительно, почти робко коснулся плеча Лютика.
- Я не дам им тебя убить.
- Геральт, ты не...
- Я обещаю.
Лютик поднял на него блестящие от слез глаза и слабо улыбнулся.
- Я... не очень смелый, Геральт, - признался он наконец. – Я никогда не был к такому готов.
- Я знаю.
Лютик с силой провел ладонями по лицу, посмотрел задумчиво на остывший ужин.
- Не могу есть, - сказал он наконец. – Давай спать, Геральт. Может, завтра окажется, что это все дурной сон.
Он подошел к умывальнику, посмотрел на себя в висевший над ним осколок зеркала. Припухшее, пошедшее красными пятнами лицо и растрепанные кудри, по-видимому, не очень ему понравились, но он ничего не сказал, лишь ополоснулся ледяной водой и, раздевшись до рубахи, нырнул под одеяло. Геральт, медленно разоблачившись, тяжело опустился на другой край кровати. Мечи он поставил поближе к изголовью.
***
Привычная, профессиональная осторожность Геральта была оправдана. Уже перевалило за полночь, и Лютик погрузился в беспокойный сон, неразборчиво что-то бормоча себе под нос, когда чуткий слух ведьмака уловил глухой, неправильный шум – будто кто-то пытался выломать замок на двери. Геральт сел в постели, нащупал рукоять кинжала, весь собрался. Когда хлипкая дверь все же поддалась, и в открывшемся проеме появилась фигура с ножом наперевес – Геральт был готов. Кинжал, металлически просвистев в воздухе, попал почти что в сердце.
В один миг Геральт подлетел к несостоявшемуся убийце и схватил его за шкирку:
- Кто ты?
Незнакомец не отвечал – лишь тяжело, с присвистом дышал сквозь стиснутые зубы, и Геральт потянулся к кинжалу, намереваясь провернуть клинок внутри.
Убийца, кажется, это понял.
- Я барона... убить... Леттен...
- Как ты нас нашел?
- По портрету...
- Сколько вас?
Наемник не успел ответить – проснувшийся Лютик вскрикнул, Геральт поднял голову и поэтому на долю секунды позже осознал, почему Лютик с ужасом смотрит ему за спину.
Ведьмак развернулся молниеносно, с отвратительным звуком выдергивая кинжал из еще живого тела, но прежде чем он вонзил его снова, второй убийца ударил его ножом, лишь из-за резкого движения ведьмака попав в плечо, а не в сердце. С шипением ведьмак отскочил и из последних сил всадил клинок в почти неразличимую тень.
И тогда Лютик оглушительно, душераздирающе закричал.
А потом Геральта поглотила тьма.
***
Лютик никогда не был по-настоящему отважным и плохо переносил вид крови, и первым, что он почувствовал, даже раньше леденящего ужаса, был рвотный позыв. Он сам не знал, как справился с ним – кажется, в комнату вбежал разбуженный звуками борьбы и его воплем трактирщик, посеревший лицом и тоже собиравшийся, судя по всему, опорожнить желудок прямо на тела. Лютик собрал в кулак то немногое графское, что в нем было.
- Эй! Не смей блевать! Помоги мне уложить ведьмака на кровать и отправь кого-нибудь за лекарем! – приказал он, слетая с постели.
Трактирщик послушался, вдвоем они с трудом подняли бесчувственного Геральта на постель, но трактирщик зеленел лицом все больше.
- У ведьмаков кровь мерзко пахнет, - без особого пиетета сказал трактирщик, когда Лютик склонился хотя бы временно перевязать рану полотенцем.
- Обычно она пахнет, - огрызнулся было он, но понял, о чем говорит трактирщик – запах был действительно странный, похожий на какое-то зелье. Лютик дорвал рубаху, чтобы обнажить рану – края неестественно отливали болотно-зеленым.
- Мил человек, - белый как мел, Лютик повернулся к трактирщику, - а чародеев у вас тут нет?
- У нас чародейка, кажись, остановилась пару дней назад, - сообщил трактирщик размеренно.
- Так позови ее! – снова заорал Лютик, поняв, что иначе до мужика не докричаться.
Тот аж на месте подпрыгнул, но споро побежал – Лютик надеялся, к колдунье, а не блевать. Перевязка из полотенца быстро пропитывалась темной кровью с мерзким запахом отравы.
Чародейка явилась быстро – она была светловолосой, откровенно одетой – и это был первый случай в жизни Лютика, когда он не обратил внимания на дамское декольте – и уже несла в руках рабочую сумку из козлиной кожи.
- Кейра Мец, - представилась она.
- Лютик, - тихо ответил бард.
- Слыхала, - буркнула ведьма, уже полностью поглощенная раной Геральта. – А это, значит, знаменитый Белый Волк...
Лютик кивнул, хотя Кейра и не смотрела на него, и медленно опустился в единственное в комнате кресло. Ноги не держали, и вся комната, кажется, наполнилась этим запахом яда. Голова кружилась.
Кейра перевязала рану заново, выпрямилась, гневно сдула светлую прядь со лба.
- Дьявольское зелье, - сообщила она Лютику. – Очень сложное противоядие. Кое-что я вытянула, погрузила его в сон, но нужно время приготовить средство. Надеюсь, хваленая ведьмачья регенерация нам поможет.
- Вы его приготовите? – хрипло спросил Лютик.
Кейра выпятила подбородок.
- Разумеется, - с достоинством ответила она, - но, как я уже сказала, на это нужно время. К тому же...
- Я заплачу, - вскочил Лютик. – Если не хватит, займу. Или хотите кольцо? Это сапфир. Могу продать, если не хотите кольцом. Еще лютня, она эльфийской работы...
- Успокойся, бард, - Кейра остановила его жестом руки. – Я не собираюсь лишать тебя средств к существованию и забирать лютню. Это обсудим позже. Я приступлю к зелью, а ты... найди кого-нибудь убрать тела.
Лютик, успевший забыть об убийцах, снова побледнел. Кейра же подхватила свою сумку и отправилась восвояси, невозмутимо переступив через трупы.
Вскоре пришел местный староста, поахал над историей Лютика, которую тот из себя выдавил, против обыкновения, скупо и без подробностей, и, признав действия Геральта самообороной, распорядился убрать тела. Перед этим Лютик успел, превозмогая тошноту, вытащить из трупа ведьмачий кинжал и, ведомый каким-то предчувствием, забрать валявшуюся у тела миниатюру – возможно, чей-то портрет.
Лютик перевернул его и задохнулся.
Впрочем, этого следовало ожидать. Мало было знать имя виконта де Леттенхофа, и, наверное, Беланель забрал эти дурацкие миниатюры, которые заказывала мать, из захваченного замка. Художник, которого она нашла пару лет назад, был очень талантлив – и сходство даже на маленьком изображении передал удивительно точно. Лютик подошел к осколку зеркала и сравнил, но за время путешествий с ведьмаком он не изменился, как можно было ожидать.
- Чтоб ты сдох вместе со своим талантом, - сказал он устало то ли далекому художнику, то ли себе.
Он не только сам был в опасности каждую минуту – каждую минуту он подвергал опасности Геральта. Геральта, который всегда отказывался лезть в разборки между людьми, но всегда в них влезал, понукаемый острым чувством справедливости, Геральта, который любил его пение, хоть никогда в этом и не признавался, Геральта, который обещал, что не позволит его убить.
Лютик долго стоял неподвижно, вглядываясь в собственное отражение, силясь придумать хоть что-то, но в голове была звенящая, гулкая пустота, и он, сунув миниатюру в карман, подумал, что было бы неплохо отмыть кинжал от крови наемника. Он не знал, как это делается, но решительно взялся за дело, пытаясь занять руки и голову.
С кинжалом, как быстро понял Лютик, следовало обращаться осторожно. Клинок был наточен невероятно остро, им можно было, наверное, резать яблоки и шелковые ленты на лету, как это делают иногда на пирах, чтобы потешить публику, или срезать у прекрасной дамы локон на память....
Лютик снова уставился на свое отражение.
Потом на кинжал.
И, глубоко вздохнув, принялся с остервенением отмывать клинок.
Это оказалось непросто, особенно непросто было сдерживать тошноту, и пальцы сводило от холодной воды, но Лютик справился, благо, кровь не успела окончательно застыть.
Медленно он поднес клинок к горлу. Примерился и поднял повыше.
Светлые локоны медленно, один за другим, упали на затоптанный пол.
- Неплохая идея, - прозвучал за спиной голос Кейры Мец – видимо, чародейка гуманно решила дождаться, пока Лютик уберет нож от шеи, чтобы бард, испугавшись, ненароком не ранил сам себя.
Лютик обернулся, неровно остриженные волосы упали ему на лоб. Кейра держала в одной руке увесистую стеклянную банку, а в другой – трактирную кружку с чем-то темным и пенистым.
- Это – выпить, - она со стуком поставила кружку на тумбочку, - это – мазать каждые три часа. Иди сюда, я покажу как, дальше будешь сам.
Лютик послушно подошел, посмотрел, как Кейра ловко снимает кусок полотна, мажет по краю раны и снова затягивает повязку.
- Он же без сознания, как он выпьет? – догадался спросить он, но Кейра лишь шикнула, поднесла кружку к губам Геральта и каким-то сложным пасом руки заставила бессознательного ведьмака проглотить зелье.
- Вот и все, - заключила она. – Завтра сделаю еще порцию, но сегодня к вечеру он должен прийти в себя.
Лютик, все еще смотревший на осунувшееся лицо с острыми чертами и пробивающейся седой щетиной, поднял голову.
- Спасибо, госпожа Мец. Так возьмете кольцом?
- Зови меня Кейрой, - чародейка опустилась в кресло и откинулась на спинку. – И у меня к тебе другая просьба.
- Какая? – Лютик тоже сел – для равновесия. Мебели в комнате больше не было, и он осторожно устроился на краю кровати, поставив локти на колени и подперев подбородок кулаком.
- Я хочу, чтобы ты написал про меня балладу, - Кейра понизила голос и опустила глаза, как бы стыдясь своей просьбы.
- Зачем? – не понял бард.
- Понимаешь, - чародейка все-таки подняла голову и посмотрела на него. – В колдовской среде большая конкуренция. По Континенту легенды ходят про Йеннифер из Венгерберга, про Фрингилью Виго, даже малолетку Трисс Меригольд каждая собака знает. Слышал о ней?
Лютик промолчал – Трисс Меригольд была придворной чародейкой темерского короля, поэтому он, конечно, слышал о ней, но Кейре такие подробности ни к чему.
- Я хочу, чтобы обо мне тоже говорили, - продолжила Кейра. – Чтобы все знали, что я целитель, в этом деле я лучше их всех. Напиши балладу, как я спасла ведьмака.
Лютик улыбнулся.
- Я напишу, - обещал он, - но я же просто бард.
- Ты не просто бард, Лютик, - покачала головой чародейка, - тебя уже знает вся Темерия, вся Редания, а твоя дурацкая песенка про чеканную монету звучит на каждом постоялом дворе.
Лютик сделал возмущенное лицо, но смолчал.
- Она очень прилипчивая, - пояснила Кейра. – Я больше люблю «Время рекою». И я уверена, Лютик, что ты будешь величайшим поэтом этого века. По крайней мере, этой половины века. А теперь ответь мне на еще один вопрос.
- Да? – разомлев, как кот на солнце, от слов Кейры, Лютик не почувствовал подвоха.
- Ты Юлиан де Леттенхоф? – Чародейка заглянула ему в глаза.
От неожиданности Лютик едва не свалился с кровати.
- Да с чего ты... Причем тут... Как ты поняла?
- Портрет, тебя пытались убить, и я однажды видела тебя в Оксенфурте, - скучающе перечислила Кейра.
- Там я тоже выступал под псевдонимом, - пробормотал Лютик.
- Да, а потом с одного из столов тебе заорали «Леттенхоф, иди сюда!», - фыркнула Кейра. – Лютик, я никому не скажу. Просто удовлетворила свое женское любопытство. И знаешь, обрезать кудри было недурной идеей, но сходство все равно очевидно, - она посмотрела на портрет и уже направилась к выходу, когда Лютик вскочил:
- Госпожа... Кейра. Сделаешь для меня еще кое-что?
Чародейка обернулась.
- Чего желаете, господин виконт?
***
Сознание возвращалось медленно, неровно, будто он выплывал из толщи воды навстречу солнечному свету, сквозь странные видения, сквозь непонятный шум и тьму. И в какой-то момент, с глубоким вдохом, реальность накрыла его – терпким запахом ромашки, оглушительным ароматом яблони, едва слышным гомоном голосов и слабой мелодией лютни, как будто струн едва-едва касались умелые пальцы.
Геральт с трудом приоткрыл глаза и словно вновь задохнулся – к знакомой эльфийской лютне склонялась растрепанная каштановая голова.
Музыкант поднял голову и посмотрел на ведьмака невозможно голубыми глазами.
- Геральт? – неуверенно позвал Лютик, и ведьмак попытался ответить, но лишь прохрипел что-то невразумительное. – Слава Мелитэле, ты очнулся! Больно?
Геральт мотнул головой отрицательно, но в плече ныло, и Лютик, пронзительно глянув на его лицо, все понял сам. Тонкая кисть успокаивающе легла ведьмаку на грудь.
- Через полчаса перевяжу заново, - тихо сказал Лютик. – Хочешь пить? Есть?
- Пить, - выдавил из себя Геральт.
Лютик незамедлительно поднес ему кружку с водой. Промочив горло, Геральт наконец спросил:
- Что с твоими волосами?
- Ох, ты все же иногда замечаешь, как я выгляжу, - неловко пошутил Лютик, пытаясь выпрямиться, но ведьмак накрыл его руку своей.
- Я всегда замечаю, как ты выглядишь, - зачем-то признался он. – Так что случилось?
- Они нашли меня по портрету, - объяснил Лютик. – И я отрезал волосы, а потом Кейра... чародейка, которая тебя лечила... сделала их темными. Мне кажется, получилось весьма эффектно.
- Нормально, - оценил ведьмак в своей обычной манере.
Лютик закатил глаза, но потом резко посерьезнел.
- Геральт... спасибо тебе. Ты спас мне жизнь, и если бы не ты, я бы уже валялся трупом где-нибудь в канаве... – Лютик запнулся, но продолжил, не спуская с ведьмака глаз, - Но когда я увидел, как ты упал, и подумал, что ты... Я сам чуть не сдох рядом.
Он соскользнул с кресла, сел на край кровати, а ведьмак, протянув перевязанную руку, коснулся темных, растрепанных, неровно остриженных волос – и Лютик потянулся к нему и прижался лбом к груди.
- Мне было так страшно, - сказал он глухо. – Но, кажется, я больше не боюсь. Понимаешь?
- По-моему, да, - тихо ответил ведьмак, вслушиваясь в стук чужого сердца. Лютик вскинул на него невероятно голубые глаза и осторожно потянулся к губам.