Ямамото Тсуеши

Ямамото вышел из привёзшей его в Токио машины и, со вздохом подумав, что за месяц он бывает в этом городе чаще, чем когда-либо ранее в своей жизни, зашел в многоэтажное здание, отведенное под один из офисов организации CEDEF.

После того, как его проводила до нужного кабинета улыбчивая молодая секретарша, он благодарно кивнул, несмотря на то, что никакое сопровождение ему было не нужно, и постучал в дверь. Услышав усталое «Входите!», он вошел внутрь и, прикрыв за собой дверь, сразу поинтересовался:

— Как успехи, Емицу?

Внешний Советник, только что собранный и серьёзный, услышав голос старого друга, позволил себе со вздохом откинуться в кресле и немного расслабиться. Ямамото с долей сочувствия посмотрел на Саваду, которому в последнее время приходится едва ли не в несколько раз хуже, чем обычно, и невольно улыбнулся, услышав укоризненное:

— И снова ты с порога переходишь к делу, Тсуеши…

Хмыкнув, Ямамото прошел к кофейному столику, стоящему чуть спереди и сбоку от рабочего стола, за которым был Емицу, и спокойно сел на диван справа от него. Савада, встав со своего места, тоже подошел к своеобразному уголку отдыха и сел в кресло напротив.

— Я даже не знаю, злиться, что ты не уделяешь своему лучшему другу достаточно времени, или радоваться, что ты не уподобляешься всем тем подхалимам, которые готовы часами ходить кругами, не затрагивая главной темы разговора, чтобы вымотать собеседника и уже после выпросить или вызнать то, что им нужно, — протянул Савада, доставая бутылку саке и две чарки.

— Сам решай. В любом случае, это не повлияет на мою манеру общения, — пожал плечами Ямамото, принимая протянутую пиалочку с прозрачной жидкостью.

— Да знаю я… — отмахнулся Емицу, а затем залпом выпил чарку и, подумав, налил себе еще одну.

Тсуеши, с беспокойством наблюдающий за тем, как напивается на рабочем месте его друг, за которым это, в общем-то, не водилось, спросил:

— Все настолько плохо?

— Все ещё хуже, Тсуеши… — мрачно ответил Савада, наполняя третью чарку. — Если бы твоя дочь не была стопроцентным Дождем, хоть и со странностями, я бы поставил свою самую лучшую машину на то, что она — Небо, в котором есть кровь Примо. И в котором пробудилась та самая легендарная Гиперинтуиция Вонголы. Потому что иначе её постоянное попадание пальцем в небо я ничем объяснить не могу. Разве что феноменальным везением…

Емицу замолчал, опрокидывая в себя очередную чарку, после чего отставил наконец пустую пиалочку в сторону. Ямамото, уловив настроение Савады, не торопил его, дожидаясь, когда тот соберется с мыслями.

Честно говоря, Тсуеши и сам когда-то предполагал нечто подобное. Еще тогда, когда его дочь, чуть ли не бьясь в истерике, всеми силами пыталась отправить Кимико к врачу. Это было странно, ненормально и определенно не вписывалось в рамки обыкновенного детского каприза.

Именно после того случая Ямамото действительно задумался над тем, что его дочь умна и развита не по годам. Он насторожился, какое-то время внимательно наблюдал за Такано и подмечал детали, на которые раньше закрывал глаза.

Такано была умнее своих сверстников, иногда вела себя, как взрослая, но при этом определённо оставалась ребёнком — с радостью играла с другими детьми из сада, дружила с маленьким Хоммой, искренне и беззаботно улыбалась, как могут улыбаться только невинные дети…

Но время от времени она замирала, рассеянным взглядом смотря будто мимо людей, а потом, очнувшись, старалась вести себя, как обычно, хотя иногда будто узнавала что-то новое, из-за чего какое-то время смотрела на что-то или кого-то с удивлением или интересом…

Тсуеши впервые за долгое время пришел в ужас, когда понял, кого своим поведением напоминает ему дочь.

Человек, знающий то, что недоступно другим. Замирающий на месте со стеклянным взглядом, а после улыбающийся мягкой, доброй улыбкой, будто ничего не случилось, будто всё в порядке, но с едва уловимой грустью в глазах…

Так вела себя Луче Джиглио Неро, которую ему повезло увидеть в далеком-далеком прошлом, когда он был еще ребенком, а она приехала на территорию их клана для заключения какого-то договора.

Признаться, в момент, когда Ямамото осознал этот факт, ему стало плохо. Видеть будущее — далеко не великий дар, как считают многие люди. Это самое худшее проклятие, какое только можно придумать. Видеть тысячи вероятностей, в которых умирает человек, которому ты прямо сейчас смотришь в глаза, будучи не в силах спасти его, потому что смерть рано или поздно приходит к каждому…

Тсуеши с надеждой продолжил наблюдать за Такано, и спустя какое-то время смог немного расслабиться — видимо, большую часть увиденного будущего его дочь забывала сразу же или со временем, что позволяло ей жить, не терзаясь увиденными ужасами.

Когда Такано впала в ступор, узнав о поле Такеми, Ямамото пришел к выводу, что его дочь либо перестала видеть будущее совсем, либо видела иное развитие событий, а не то, которое происходит на самом деле. Какой-нибудь параллельный мир, очень похожий на их собственный. Судя по тому, что Такано все также продолжала замирать время от времени — скорее всего, второе.

Но, похоже, в некоторые моменты события их мира и того, что видит его дочь, были одинаковы или хотя бы схожи. Во время того же восстания Такано смогла пробраться в поместье Хомма и найти там Наэги, хотя ранее ни разу не была в нём и не видела даже издалека. Она узнала (вспомнила?) Емицу, хотя встретила его впервые. С самого начала держалась на расстоянии от Тсунаеши, как будто знала всё о его Пламени до того, как Тсуеши рассказал ей про его опасность — иначе Пламя Истинного Неба давно привязало бы к себе находящийся рядом сильный, но такой уязвимый Дождь…

Таких моментов было много, и все их Ямамото уже и не упомнит. Но все они подтверждали его теорию о том, что дочь видит и знает намного больше, чем хочет показать.

Сначала то, что его дочь скрывает от него столь важную вещь, сильно задевало его. Тсуеши казалось, что он худший отец, раз не заслуживает доверия собственной дочери. Но потом, после того, как Наэги рассмеялся над словами его дочери, которая, похоже, решилась рассказать ему часть правды, он понял, что Такано не говорила никому ни слова именно по этой причине.

Ей бы никто не поверил.

Такано видела будущее, но другого, не их мира. И, даже если бы рассказала о нём — оно слишком отличается от того, что происходит у них. Все её рассказы вполне могли бы назвать выдумкой, а совпадения списать на случайность. Назвали бы его дочь лгуньей, перестали бы верить её словам…

И одно дело, когда это делает маленький мальчик. Совсем другое — когда родной взрослый человек.

Кимико бы явно не поверила в такие рассказы. Возможно, Такано увидела это в том, другом мире, и поэтому даже не попыталась попробовать рассказать родителям в этом.

Все, что оставалось Тсуеши — смириться с этим решением дочери и принять всё таким, какое оно есть. Расспросы лишь заставили бы Такано замкнуться в себе, перестать доверять ему... Она и так слишком самостоятельна. И часто даже не думает просить кого-либо о помощи, если считает, что способна справиться с проблемой сама. 

Он не стал любить и дорожить Такано меньше, чем раньше. Ничего не изменилось, разве что теперь он пообещал себе больше верить словам своей дочери и меньше требовать от неё объяснений того, что она не могла или не хотела бы объяснить.

Как он понял со временем — это решение было одним из самых правильных, которые он когда-либо принимал в отношении Такано.

Отвлекая Тсуеши от тяжелых мыслей, Емицу наконец устало выдохнул и, проведя рукой по лицу, начал рассказывать:

— После того, как ты передал мне слова Такано о странном поведении Наны, я послал в Намимори одного из своих доверенных людей. Он психолог, специализируется на выявлении и устранении пост-травматических расстройств. Обладает слабеньким атрибутом Тумана… Да ты вроде его и сам знаешь — Иваёй Сакуса. То, что у него есть Пламя, когда я отправлял его, было неважно. Я послал его только затем, чтобы он провел для Наны что-то вроде профилактической беседы. Мол, не стоит волноваться о Тсунаеши, с ним всё будет в порядке, он под присмотром…

Савада, чертыхнувшись, быстро схватил бутылку и глотнул прямо из горла, а потом, утерев рот рукавом, мрачно сказал:

— Сакуса впервые на моей памяти орал матом, проклиная меня и мою невнимательность. Признаться, я грешным делом сначала подумал, что он встретил в Намимори другой, более сильный Туман, который промыл ему мозги. Хотя, казалось бы, откуда ему там взяться?..

Снова глотнув из горла, Емицу продолжил:

— Оказывается, всё это время… Понимаешь, Тсуёши? Всё это чертово время, начиная с первой встречи и заканчивая сегодняшним днём, Нана была психически нездорова!

Савада с громким стуком поставил на две трети опустошенную бутылку на стол и, повысив голос, почти заорал:

— А я этого не заметил! Вёл себя, как влюбленный придурок, не обращая внимания на те звоночки и намеки, которые, как я сейчас понял, были на протяжении всех этих лет! Ей нужна была помощь, а я этого не увидел!

Ямамото слушал, как выговаривается Емицу, и молча ждал, когда его друг вернет себе пусть и шаткое, но душевное равновесие. Пусть изначально Тсуеши пришел сюда для разговора на совсем иную тему –все равно в таком состоянии Савада не сможет воспринять информацию адекватно.

Емицу нужно выговориться кому-то, и кроме Тсуеши сейчас нигде в Токио, а может, и вовсе в целой Японии нет человека, которому Внешний Советник доверился бы настолько, чтобы показать свою слабость. Признать ошибку. Напиться до состояния нестояния, гася душевную боль, не боясь, что этим воспользуются и попросту перережут ему шею, когда он отрубится.

И Ямамото ценил оказанное ему доверие. Ценил, что люди Савады даже не дернулись, чтобы проверить, есть ли у него оружие, прежде чем пускать к Внешнему Советнику. Ценил, что Емицу не утаил от него правду, хотя вполне мог бы, и Тсуеши не стал бы настаивать на откровенном разговоре. Ценил, что его друг сейчас выворачивает свою душу наизнанку перед ним, не опасаясь, что Ямамото когда-либо использует это против него…

И не собирался этого доверия предавать.

— С моего разрешения Сакуса просмотрел воспоминания Наны, чтобы выяснить причину отклонений… — переведя дыхание, намного тише заговорил Емицу. — Её травили всю её жизнь, Тсуеши. Из-за внешности, из-за доброты и неспособности дать сдачи обидчикам, из-за происхождения отца-гайдзина… Начиная с детского сада и заканчивая старшей школой, на последнем году которой мы познакомились.

Снова взяв бутылку и отпив саке, Савада продолжил:

— Она не сказала мне об издевательствах ни слова. Просто не посчитала это чем-то важным. Убедила саму себя, что мир идеален, никаких проблем не существует, и всё плохое, что случается с ней или её близкими — досадные случайности, на которые не стоит обращать внимания. Не желала видеть в людях ничего плохого, и со временем поверила, что её задирают, потому что она это заслужила… Стоило бы пожать горло её родителям за то, что они поспособствовали формированию такого мышления, но, к сожалению, они уже мертвы.

Савада вдруг горько усмехнулся и признался:

— Я слишком часто уезжал из Японии, чтобы заметить это. Каждый раз, когда мы виделись, Нана светилась от счастья, и я искренне считал, что она просто радуется моему приезду после долгой разлуки… Наивный. Оказывается, постоянное беспричинное счастье — это ее обычное состояние. Она просто живёт в иллюзиях и именно поэтому всегда улыбается. И я никогда не был причиной её улыбки…

Поднявшись с кресла с уже пустой бутылкой в руках, Емицу подошел к столу и, нагнувшись, выбросил её в мусорное ведро. Выпрямившись и замерев спиной к Тсуеши, он тихо сказал:

— Сейчас Сакуса старается как-то помочь Нане, но, по его словам, для того, чтобы она избавилась от отклонений, потребуется не один год. И даже так нет гарантий, что она сможет оправиться полностью — все же поменять мироощущение, сложившееся с детства, очень сложно. Почти невозможно, но Сакуса — это как раз тот человек, который вполне может совершить невозможное. Благодаря Туману в том числе. И я надеюсь, что у него это получится. Потому что я не знаю, что скажу Тсунаеши, если у Сакусы не выйдет…

Обернувшись, Савада признал:

— Если бы не твоя дочь, я вряд ли бы хоть когда-нибудь заметил бы состояние Наны. Продолжил бы жить в сладкой иллюзии и закрывать глаза на несостыковки…

С едкой улыбкой Емицу добавил:

— Прекрасная парочка — живущие в собственных идеальных иллюзорных мирах муж и жена… Из нас были бы просто прекрасные родители. Хах… — улыбка сползла с лица Савады и, посмотрев прямо в глаза Ямамото, он уже серьезно сказал: — Я не забуду вашей помощи, Тсуеши. Ни твоей, ни Такано. Что бы ни случилось — вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку. Сделаю всё, что в моих силах.

— Ты же понимаешь, что моя дочь помогала твоей семье не из желания сделать тебя своим должником? — вглядываясь в глаза Емицу, спокойно уточнил Ямамото.

— Знаю. Но от этого мой долг перед ней меньше не стал.

Покачав головой, Тсуеши спросил, переводя тему:

— Как Тсунаеши? 

Савада, слабо улыбнувшись, снова подошел к креслу и сел напротив Ямамото, откидываясь на спинку, после чего ответил:

— Помнишь, я сказал, что впервые увидел, как Сакуса орёт матом? Так вот, это не единственная вещь, которую я увидел впервые. Ты знаешь, что Ария в порыве ярости вполне может забыть обо всем и начать стрелять по всем окружающим? Хуже Занзаса, честное слово — тот хотя бы просто стаканами кидался… В Скуало.

— Как ты умудрился разозлить Аркобалено Неба? — приподнял брови в ненаигранном удивлении Ямамото.

А удивляться было чему. Небеса Джиглио Неро всегда считались непоколебимыми, спокойными, как Будда, всепонимающими и всепрощающими… И хотя Ария, по слухам, даже близко не была похожа на другие Небеса из своей Семьи, все же была здравомыслящей и просто так взъяряться на человека, с которым раньше почти не пересекалась, не стала бы.

— Я — «самый безответственный, бессовестный, бестолковый и безалаберный человечишка, не заслуживающий чести называться родителем», — процитировал кого-то Емицу. Заметив вопрос в глазах Тсуеши, Савада снова едко усмехнулся и пояснил: — Слово в слово то, что орала мне эта боевая женщина, пока пыталась пристрелить. Вайпер, сволочь, даже не попытался её остановить. Хотя должен был понимать, что на убийство главы CEDEF просто так глаза закрывать никто не будет... 

— Ты так и не ответил, из-за чего разозлилась глава Джиглио Неро, — напомнил Ямамото. 

Тяжело вздохнув, Емицу направил задумчивый взгляд в потолок и, помолчав пару секунд, все же ответил: 

— Из-за состояния Тсунаеши она разозлилась. Ты же сам знаешь, что всем атрибутам без собственных Небес советуют держаться подальше от необученных Истинных Небес, так что я не стал рисковать и постарался, чтобы с моим сыном не контактировал никто, кроме меня. Небеса хоть и не могут отличить Истинные Небеса от обычных, но при этом и не поддаются их влиянию, если достаточно сильны. Так что с Тсунаеши не пересекался почти никто из моих людей... Люди с Пламенем Солнца в том числе. 

Савада замолчал, переводя дыхание, а затем посмотрел на Тсуеши и снова заговорил: 

— Раньше умников, которые решили бы запечатать Пламя Истинных Небес, не бывало. Это только я так отличился, попросив о помощи Девятого. Пусть намерения наши были благими, это не делает меньше тот вред, который мы нанесли Тсунаеши своими действиями. Его Пламя начало мутировать и изменяться в попытках убрать печать, из-за чего стало агрессивным и более неконтролируемым, чем у других пламенников в его возрасте. Возможно, со временем кроме разрушающей природы его Пламя смогло бы вернуть и умиротворяющую, но это не отменяет того факта, что оно осталось бы дефектным. И сейчас только на то, чтобы убрать последствия блокировки Пламени и вернуть ему первоначальный вид, уйдет около двух лет. Ария сказала, что об управлении своим Пламенем до этого срока моему сыну даже думать не следует, если он не хочет так и остаться с дефектным агрессивным Пламенем... 

Емицу потянулся к тому месту, где раньше стояла бутылка, и, не найдя её, недовольно поморщился. Вздохнув, он продолжил: 

— Арию взбесило не только состояние Пламени Тсунаеши. Как ты понимаешь, остаться обычным здоровым ребенком, живя рядом с психически нестабильной матерью... — Савада осёкся и, прикрыв глаза, замолчал на пару секунд, после чего заключил: — Как бы мне ни хотелось это отрицать, Ария права в каждом своем слове. Я действительно безответственный, бестолковый и безалаберный человек, не заслуживающий чести называться отцом и мужем. 

Отставив в сторону чарку, из которой так и не выпил ни капли, Ямамото молча встал и, подойдя к Саваде, положил ему руку на плечо в молчаливой поддержке, после чего несильно сжал, давая понять, что Емицу не один. Тсуеши понимал, что словами здесь не помочь, в конце концов, ему самому однажды пришлось разочароваться в себе из-за своего резко изменившегося безо всяких причин отношения к дочери... Но он готов был подставить плечо, на которое его друг может опереться, чтобы выдержать свалившийся на его плечи груз. 

Судя по благодарному выдоху, Емицу был рад и такой поддержке.