Не засыпай.

- Листвичка? - позвала Белочка.

Она подползла к ней, царапая кожу на коленях и вытянув вперёд руку так, чтобы коснуться её.

Солнце в последний раз оставило на её щеке ласковый поцелуй, размазав тени персиковым румянцем, ветром прошелестев в листьях на кронах деревьев, и растрепав и без того спутанные кудри.

Белочка подобрала подол своей юбки и уселась рядом с сестрой, стиснув её в объятиях. Листвичка молчала.

Она не поджимала ноги и не складывала руки на груди, только проследила за её движениями - уставшим взглядом в дрожащих ресницах; веснушки на щеках выцвели, и рассыпавшееся счастье осталось бледным пятнами на её лице.

Она сидела так долго-долго, разглядывала свои руки, будто пытаясь что-то вспомнить, а Белочка заплетала её волосы, с глухим интересом и нарастающей тревогой вглядывалась в глубь темнеющего леса - где-то там их уже наверняка спохватились родители.

Белочка вглядывалась не в темноту - ей не хотелось искать что-то за горизонтом разбитых в ночи фонарей.

Ей хотелось искать свет - в лунных бликах на холодных ладонях Листвички, в облаках, забившихся в уголки неба по самый край, где на самом деле углов не было, в растерянном спокойствии витавшем в воздухе эфемерным напряжением - таким, какое можешь почувствовать, когда делаешь вдох - совсем невесомом спокойствии.

Мнимом.

Белочка опустила голову Листвичке на плечо и тогда она вздрогнула - будто очнулась - до боли крепко сжала пальцы на её запястьи и заговорила.

Сбивчиво, быстро, шёпотом:

- Белочка... ты слышишь меня, Белочка? Не засыпай. Ни за что не засыпай, ладно?

- Но почему?

Она приподнялась и даже улыбнулась - Белочка вскинула брови, склонив голову набок, но Листвичка не отпустила её - она продолжала сжимать её рукав и серьёзно, так совершенно серьёзно начала пояснять ей:

- Ты замёрзнешь. Мама говорила: уснёшь на морозе - вряд ли проснёшься утром. И тогда иней застынет на кончиках твоих пальцев так, что ты не сможешь ими пошевелить...

- Не смогу?

- Не сможешь; тебе будут сниться сны - яркие, запоминающиеся, просто чудесные.

- Чудесные...

- Самые-самые. Но ты не должна засыпать.

Листвичка широко распахнула глаза и в их зелени резко перестала шептаться трава. В туманных мыслях, отражённых в них, вдруг промелькнуло что-то настойчивое, что-то, что заставило Белочку застыть в ожидании продолжения - Листвичка вдруг показалась такой взрослой.

- В эту ночь продержись так долго, как только сможешь, Белочка, - сказала она.

- Так долго как только смогу, обещаю.

- Хорошо.

И Листвичка отвернулась от неё.

Она перебирала складки на своём платьице и не гладила её по волосам - Белочка не должна заснуть.

А Белочка не думает - начинает петь и голос её разносится эхом по стенам открытого дома - ажурных теней в длинных нарядах и заблудившихся в его коридорах маленьких девочек - далеко, далеко...

- Сон солнца - пожар. Ярче пой...

Она улетала, растворялась в своей мелодии, терялась в неожиданной музыке, и представляла, как кружится в нежном напеве лёгкого мотива, останавляваясь в резких жестах - жизнь ведь тоже можно сравнить с вальсом.

Иногда она оступалась на ступенях и поворотах.

Иногда оставалась у моря, слушая лепет его волн, разбивающихся о скалы, чувствуя слёзы, солёными брызгами-каплями на своём теле, стоя по колено в воде, чтобы гулким раскатом грома во всполохах перламутровых молний запечатлить в памяти самую первую, тёплую майскую грозу.

Белочке было холодно.

На рассыпавшихся трухой листьях застыли первые снежинки - они быстро таяли, и, расстворяясь, оставляли после себя только серые дорожки дождя, теперь смешанного со снегом.

Рядом зашуршала ткань, заклёпки и петлицы, аккуратно расстёгиваемые скованными движениями заледеневших рук.

Дыхание обожгло ей шею - вокруг обмотался шарф из ежевичных плетей.

Тепло растекалось мучительно медленно - в чьих-то объятиях судорожно дрожащий родной голос, повторял всё снова и снова и снова - сквозь маковые поля, яркие вспышки и океаны радуг:

- Потерпи.

Она засыпала, не думая о том, как страшна властность стихии, разыгрывающаяся цунами перед ней.

- ...холод за дверь не продёт*... - сорвалась в последнем такте Белочка и выпустила ладонь Листвички.

И всё кончилось. Музыка кончилась.

Ей не казалось: она то закрывала глаза, то снова открывала, подскакивала на месте, практически вскрикивала, когда гроза содрогалась в чёрном небе - сдерживалась - и шептала, сама себе - выдыхая пар в воздух:

- Всё хорошо, хорошо, хорошо...

Всё хорошо - и вовсе не страшно, когда почти уже не замерзают на губах слова.

Всё хорошо - и Листвичка ни секунды не медля обнимает её.

А потом снова, уже не от неё:

- Всё хорошо, Белочка. Всё хорошо.

Она заставила себя подняться сразу же, как только её руки начали неметь, а накидка показалась не так уж и тёплой.

Небо было белым, или, скорее, серым в беспросветных тучах.

Здесь сливались и солнце, и звёзды и редкие зарницы исчезали где-то вдали, и не оставалось ничего, кроме этой тишины - звенящей и острой - порежешься, если коснёшься.

Но Белочка, кажется, намеренно ступала по стёклам, разбивая их на осколки в сознании - уже утро. Листвичка рядом прерывисто выдохнула.

Белочка обернулась.

И всё поняла - по невыносимо бледному лицу, с неестесственно раскрасневшимися щеками, плотно сжатым губам и пальцам - это не Белочка выпустила руку сестры тогда.

Это Листвичка не выдержала уговоров ветра.

Ведь она знала всё с самого начала.

С самого начала знала всё, потому что её ладони уже тогда были горячими, а плечи открытыми, ведь она накрыла её своей пелериной, когда Белочка прижалась к ней, не имея понятия о том, что делает.

Ведь Листвичка с самого начала знала, что уснёт сама.

Белочка попыталась провести рукой по её лбу, убеждая себя в том, что просто заправит назад некоторые пряди, но почти сразу отшатнулась.

Потому что обожглась.

Обожглась и принялась разминать пальцы - нет, это она замёрзла; это просто её руки, её всегда ледяные руки - сейчас совсем не кстати, и тогда она целует, целует её лоб и на губах её разгорается новый пожар - начинает накрапывать дождик.

- Листвичка...

Белочка попыталась распустить завязки на своей накидке, но когда почти порвала ткань, прекратила пробовать, оставила свои никчёмные попытки и кинулась обнимать её.

- Проснись, прошу тебя, проснись!..

Она заплакала.

Слёзы оставляли на щеках жгучий след, заставляя давить в себе крик, ну а Листвичка даже не шелохнулась.

- Говори со мной! Слышишь? Я хочу, чтобы слышала! Ну же!

Тени за её спиной недоверчиво переглянулись.

Шаги в каких-то считаных метрах стихли - листья прошуршали под ногами, разлетелись в разные стороны и снова череда шорохов.

Белочка прекратила сдерживаться.

Шурх, шурх - ливень не заглушал приближающиейся поступи по местами заснеженной земле - снег скрипел, накалялся, плавился и снова жёгся, жёгся, жёгся своим теплом - или холодом.

Перестала обнимать Лствичку и обхватила себя руками.

И закричала.

Огнезвёзд упал на колени, прижимая её к себе.

- Т-ш-ш...

Он начал гладить её по голове, быстро-быстро перебирая медные кудряшки и хриплым, севшим голосом:

- Я нашёл... Я наконец-то нашёл вас.

Огнезвёзд медленно отстранился и перевёл взгляд на Листвичку.

Страхом в его глазах отразилась догадка - трясущимися руками он потянулся к Листвичке, аккуратно притягивая к себе - ему хватило одного прикосновения, чтобы выдать пугающее подтверждение тому, что руки у неё не такие уж и холодные:

- Господи. Она же вся горит.

Он снял с себя всё, что только можно - пальто, в которое немедленно обернул Листвичку, шарф, которым замотал Белочку.

Немедленно отыскалась и шапка, которой на нём не было - он выудил её откуда-то из рукава всё того же пальто.

- Ваша мама... - заборомотал он. - Мы с ней чуть с ума не сошли. Ваш дядя вместе со мной всю ночь прочёсывали этот лес... - он говорил и говорил, пока от его груди не оттолкнулась Листвичка.

Вымученно приоткрывая остекленевшие глаза, казалось, она выдыхала самый горячий воздух, вдыхая мятный север. Тихо - так безумно тихо она слабо залепетала:

- Я устала, так устала, папочка... Мы можем ещё немного отдохнуть?

Огнезвёзд крепче прижал её к себе.

- Конечно, милая. Сейчас мы придём домой, и ты будешь отдыхать, а пока спи, и не о чём не волнуйся.

Он поднялся с ней на руках и кивнул Белочке, но она вдруг вцепилась в ткань его одежды и затороторила:

- С ней ведь всё будет хорошо?

Огнезвёзд остановился на месте.

Белочке не впервой бить хрусталь - безотрадным светом в зелёных глазах, встречаясь с такими же одиноко блестящими изумрадами напротив.

Огнезвёзду не впервой склеивать разбитые вазы - он никогда не умел врать.

- Я очень на это надеюсь.