Давай убежим?

Улицы, руки, глаза, мосты и Листвичка с распущенной косой на берегу озера в парке.

День, другой, третий и Грач, сжимающий её пальцы снова и снова.

Водная гладь, подёрнутая рябью и ветром - закат застывает корочкой тонкого льда - наступи - и он обломится под тобой.

Робкая улыбка и мягкие прикосновения - в её глазах шепчется зелень, растревоженная дождём, а на щеках снова мокрые дорожки от его капель - когда-то июль собирал там в корзинку радость.

- Давай убежим? - его шёпот сплетается с шорохом листьев над головой.

Грач утирает её слёзы, касается лица и заправляет непослушный локон за ухо.

Листвичка мотает головой, опускает взгляд и почти падает в его объятия.

Всхлипывает, давясь запретами - на ошибки, чувства и право создавать счастливые воспоминания, которые влекли за собой... ошибки.

Вечный круговорот запрещённых обещаний - тех самых, которые никогда не исполняют - "по любви".

- Ты же знаешь, что я не могу...

Сжимает ткань его одежды - от него веет холодом, но его руки остаются тёплыми, и она отдаётся им - позволяет прижать к себе и остаться так, кажется, на целую вечность.

Луна белит её щеки бледным свечением тумана, и за отсутствием румянца Грач замечает нездоровый блеск в её глазах.

Снова.

Он прижимает её к груди, боясь отпустить в никуда, оторваться от лучика света, до сих пор освещавшего ему путь, потерявшись в этом тёмном лесу в одиночку, чтобы бродить по следам теней, прошедших специально там, куда ходить не следует - завести его в ловушку и так же равнодушно оставить там умирать - всё в том же гордом, но безотрадном одиночестве.

- Ладно, - выдыхает ей в волосы, перебирая солнечные пряди. - Но давай ты ещё немного подумаешь над этим...

Листвичка отстраняется; хочет возразить, но Грач прикладывает палец к её губам - не приказывает, а просит, когда аккуратно целует её и ласково продолжает:

- А завтра мы встретимся здесь, как обычно, - заглядывает в её глаза и уже заранее уверенный в её ответе, заботливо уточняет, выпытвает желанный итог - с горящими надеждой глазами, руководствуясь лишь доверенностью её кистей рук, вложенных в его. - Договорились?

Листвичка молчит, смотрит на него - долго, как бы испытывающе - и кивает - почти отрешенно.

Её запястья кажутся тоньше обычного и ладони у неё теперь ледяные - он только надеется не обжечься в следующий раз.

Грач уже не пугается, но берёт на заметку - всё снова повторяется, но на этот раз не с ним; бессонные ночи оставляют после себя головокружение, бесконечную лёгкость - невесомость - в руках и серость, отражающуюся уже в её глазах п у с т о т о й.

Всё это они уже проходили.

Он провожает её, заводит под ближайший козырёк и наблюдает за контрастом цветов её платья и неоновых капель дождя, вывесками витрин горящих прямо над ними.

- Только будь осторожна, - напоминает, не желая прощаться.

Её всегда серьёзный взгляд и полное понимание за отсутствием любых слов:

- И ты тоже, - Листвичка первая отпускает его, и, совсем неохотно спускается, поскальзываясь на ступенях.

Дождь превращается в ливень.

Грач ещё некоторое время наблюдает за её неосторожными шагами и подрывается к ней каждый раз, когда порыв ветра становится сильнее - ему отчего-то кажется, что Листвичка настолько хрупка, что его поток запросто подхватит её, - пушинку - и понесёт далеко-далеко, и она потеряется - где-то там, в неизвестности, так что он её уже никогда не найдёт.

***

Листвичка проходит ещё одну улицу, - кажется, она и сама не понимает, куда идёт - тротуары, дворы и скамейки - будто она на секунду отвлеклась на мысль, которая давно ускользнула, во время чтения, продолжая водить пальцем по строке.

Она не думает и просто продолжает идти.

Через какое-то время - сколько она шла? - она замечает - ловит где-то на переферии - не то чтобы что-то важное - смутно знакомые дома - возможно, просто случайность...

Её вдруг не ослепляют фары проезжающих мимо машин, не кажется таким обычно странным фонарь, всегда кренившийся вправо у основания, и Листвичка почти даже не удивляется, когда на повороте из-за угла к ней кидается Белка - крайне взволнованная, растрёпанная и уставшая.

- Листвичка! - сжимает в объятиях, а потом оглядывает - продрогшую, промокшую насквозь под этим дождём.

Белка поднимает на неё глаза и практически испуганно срывается на какой-то истерической нотке - на улице никого:

- Боже мой... где ты была?!

Листвичку останавливает совершенно глупая, но отчего-то неприятная мысль-зарница, внезапно сверкнувшая в небе её сознания: Белка следила за ней.

Листвичка не отвечает ей - молча проходит рядом, когда она тихо спрашивает:

- Почему ты ничего не расскажешь мне? - Листвичка не смотрит на неё, но в её голосе ей слышится такая глухая досада, такая внезапно пошатнувшаяся уверенность в осведомлённости её жизни, как самого близкого для неё человека, что:

- Ты сама всё видела, не так ли?

Листвичка оборачивается к ней, хмурится, но просто не находит сил злиться сильнее.

Белка отшатывается от неё, как от удара.

Потрясённо хлопает ресницами и делает шаг назад - встаёт прямо в лужу и не замечает этого, а потом пристыженно отводит глаза.

- Мне не спалось ночью, - как бы подтверждает она. - Я случайно увидела, как ты выбежала из дома. Ты долго не возвращалась и тогда я...

Листвичка замирает на месте, а Белка вдруг задыхается в эмоциях и совершенно не пытается сдерживаться.

- Я беспокоилась за тебя! У тебя какая-то беда, я же вижу...

Она подходит к ней и берёт её за руку, выдавливает из себя вымученную улыбку и ждёт того же в ответ - как в детстве, когда они ругались, ведь тогда достаточно было подойти, раскинув широко руки, раскрываясь перед невзгодами, забытыми горестями, покрытыми горьким привкусом сахарной пудры поддержки друг друга, и улыбнуться - лишь только искренне улыбнуться в ответ.

Но они выросли, и на лице Листвички ни тени той наивной радости, или светлой печали - ровным счётом ничего из того, что могло бы заставить дрогнуть её губы - только не по-настоящему, только не сейчас; и хоть ей хочется - правда хочется - объяснится, оправдаться перед ней и потом поделиться - секретом всей жизни - ведь сестра наверняка её поймёт, она не просчитывается хотя бы в этом, как раз нащупывая на задворках разума ключ от своих открытых намерений и несостоявшихся принципов:

- Нет у меня никакой беды, ясно? Оставь меня в покое, пожалуйста.

Белка была нервной в последнее время - Листвичка знала, что у них с Ежевикой не всё в порядке, а её сестра никогда не была хорошей актриссой, так что если ей было плохо, страдали все.

И это то, что всегда изумляло - восхищало - её в ней.

И это то, чего она сама никогда не держалась - она не могла, или попросту никогда не хотела становиться эмоциональнее, не являла своих переживаний ни людям, ни миру в целом, так что приходилось только догадываться, какие черти пляшут у неё за душой.

И Белка всегда прерывала их танцы - вовремя и правильно, с чувством такта настоящего балетмейстера - три, четыре, закончили! - и Листвичка срывалась к ней сама - по её велению, да, но всё же делала это первая.

Белка в совершенном смятении выпускает её рукав, когда не встречает отклика с её стороны, когда обычно наполненный мягкой нежностью мелодичный голос леденеет по обращению к ней, когда гаснет последний маячок в их океане доверия на сегодня - или, не только сегодня; растерянно бормочет что-то себе под нос, часто-часто моргая, и шепчет - так громко в ночной тишине - только капли дождя разбиваются о пыль дороги:

- У нас ведь никогда не было секретов...

И Листвичке становится невыносимо больно, когда она видит отражение разбитых звёзд в её блестящих глазах.

Знала б она, что совсем недавно, через дорогу за двумя поворотами она стояла вот так же перед Грачом.

Листвичка прокручивает в голове её слова и тогда складывается и разбивается перед глазами картинка ещё одной мозаики - Белка бьёт все стёкла на ближних окнах, и осколки ранят ей отчего-то вновь влажные щёки - Белка не знала всего.

Она поймала её здесь, за поворотом, почти у самомого дома, застукала только сейчас, и о том, где и с кем была Листвичка, она не знала.

Вместе с этим в ней в что-то щёлкает:

Переступая через себя, она неловко кладёт ладонь ей на плечо.

Белка же встряхивается и вдруг смотрит, чувствует, ведёт себя совсем по-другому - говорит она тоже иначе.

Вот только в голосе Белки даже не сквозит её отчаянием - в нём обида - даже какая-то детская, и от того самая сильная - она смешана с тревогой, не скрываемой за дрожью в руках:

- И вообще, хорошенькое это дельце! - сидеть сложа руки, пока ты пропадаешь ночами бог знает где, разбиваешь посуду и губы в кровь, за невнимательностью, и, видимо, правда считаешь, что никто не замечает рассеянности всегда собранной, аккуратной Листвички! Ты перестала закрывать за собой двери - и знаешь, что?

Листвичка не находит слов, и даже задерживает дыхание, ведя счёт на ожидание продолжения; на 3 секунде всё обрывается и она выдыхает:

- Первые три дня я бы тебе даже простила - всё казалось действительно чем-то вроде "перенервничала перед экзаменами", вот только твои переживания невозможно сравнить с росчерком в низкий балл на бумажке. Нет-нет! Ты ворочаешься в постели до самого рассвета, не сомкнув глаз...

Листвичка боится слушать дальше.

- ...только потому, что неделю назад именно я нашла и спрятала твоё снотворное!

Листвичка неверяще разглядывает её лицо - такое родное, но вдруг непреодолимо далёкое - ей не хочется прижаться к ней, не хочется подумать о том, какую часть своего сердца Белка немедленно вручила ей, за этими наблюдениями - каждую ночь не решалась войти к ней, каждый день домывала битую посуду и покупала её любимые пряники.

Пока не спрятала её средство от боли.

Пока не спрятала её единственное лекарство и покой , не украла сон, замешанный в таблетках и воде - холодной и сладкой.

- Ты?..

- Я! Конечно, это была я... - усмехается - сухо и вяло - её усмешка отдаёт горечью. - А представь, будь это отец - Огнезвёзд бы извёлся в волнениях!

Листвичку даже передёргивает.

Впервые в жизни её заставили проникнуться своими упущениями - и кто?..

- Мне всё казалось, ты успокоишься, набегаешься и одумаешься, - втолковывает ей Белка. - Программные тесты, вступительные, институт и учёба, учёба, учёба... Об этом был каждый твой вечер - сидеть и заучивать всё на-и-зусть - для чего? - "А для чего?" - Чтобы совесть за невыученный урок не мучила во время твоих отлучек?

И Листвичка, впиваясь ногтями в кожу до побелевших костяшек с разочарованием - в Белке или в себе - не может не признать, что её догадка абсолютно верна - неожиданно даже для неё.

Вдох-выдох - она собирается с силами, которых нет, и старается вникнуть в разговор, отрезав все обвинения - так безрассудно и глупо.

- Слушай, ты ничего не знаешь! Ты просто...

- Знаю, Листвичка. Знаю получше тебя самой! Потому что не ты день за днём пытаешься зажечь угасающую с каждым новым усилием свечу заново. Не ты видишь, как день за днём угасает уже родная сестра - и, ах, если бы свечка! Господи! А родители? Мама... ты знаешь, Песчаная Буря каждое утро спрашивает меня, что с тобой творится, а я не могу ответить - ты понимаешь? - я не могу ответить ей!

А может, это не силы кончились в ней?

Может, в ней кончились сочувствие и внимание к близким? К кому-то кроме себя?

Что если за её наигранным спокойствием и тайнами кроется простое малодушие? Безразличие, чистой воды?

Выходит, Листвичка всё-таки эгоистичная лицемерка. Выходит, она и впрямь останется по отношению к Белке последней сволочью.

- Ну так не отвечай! Ты же знаешь, что будь мне нужна помощь, я бы попросила!

В этот раз молчит Белка.

Дождь совсем стихает, а они уже обе вымокшие под ним продолжают стоять в четырёх домах от их подъезда, пытаясь докричаться, достучаться друг до друга - звонок давно сломан, но дома, кажется, и вовсе никого нет, ведь в этом можно убедиться самому.

Дверь слетает с петель:

- Ты и сама прекрасно знаешь, что тебе нужна помощь, - она повторяет, внушает ей, только затем, чтобы: - Ну же, в чём дело, Листвичка? Не теряй голову в такое ответственное время!

- Ну да, ты же одна у нас такая умница-разумница, - цедит, выжигая, высекая, из внезапно душного воздуха. - Надеюсь, ты не забудешь рассказать Огнезвёзду и об этом тоже? - спрашивает уже совершенно не сомневаясь в себе и своих неустойчивых, неправильных моральных ценностях - на самом деле, игнорируя факт их существования.

Она огрызается, язвит ей, не давая сожалению царапнуть горло, когда отворачивается, чтобы не смотреть на неё; не делает шаг ей навстречу - пора заканчивать выступление на сожжённой ими же сцене.

Белка и сама вдруг отступила; как будто её гнев в мгновение испарился и она абсолютно и пугающе спокойна.

- Я никому ничего не сказала. И не скажу.

Странно - как будто Листвичка и вовсе не почувствовала ничего, после этого.

Как будто её совсем не ранили её слова, не тронули заверения и убеждения в готовности - помочь и принять.

- Сейчас нам лучше вернуться.

Как будто не она наговорила Белке такого, чего не пожелала бы услышать никому, не она сожгла все мосты и не стала улыбаться.

Белка уступает ей дорогу.

Проходя мимо и задевая распущенные по ветру кудри, ей захотелось остановаиться.

Она не оборачивается - не может даже повернуть головы в её сторону, и тогда сама не слышит себя.

- Прости.

Белка хватает её за плечи и что-то, кажется, говорит, но Листвичка не слышит её.

- Прости меня, - повторяет она, стараясь вложить в слова всю свою искренность, всё, что осталось от обугленных чувств и её упущений. - Я расскажу всё, если смогу.

Белка подхватывает её, не давая упасть.

- Обещаю тебе.

***

Спокойствие.

Абсолютное умиротворение, мягкий ветер и тонкие руки Белки холодными прикосновениями к её щекам и плечам - она поправляла ей одеяло и что-то шептала, поглаживая по волосам - горячо, с такой скрытой нежностью, с таким явным сожалением - Листвичка не разбирала слов.

Иногда она видела взволнованное лицо Песчаной Бури или наполненные беспокойством глаза Огнезвёзда рядом с собой, но Белку всё же чаще.

Как будто она была рядом постоянно.

Её сиреневый запах вперемешку с чем-то сладким, - не приятно, а приторно - вперемешку с лекарствами и мятным чаем мгновенно наполнял комнату когда ей хватало сил на то, чтобы застывая дрожью бесконечной, непрекращающейся усталости на ресницах раскрыть глаза - она никогда не высыпалась; пыталась поймать её взгляд, но в светло-пастельных тонах стен палитра смешивалась и теряла собственную радугу, мелькая всполохами неясных зарниц - то ли её взгляд потускнел, то ли мир вдруг остался серым, утратив яркость в красках.

Явь и сон, сон и снова, снова, снова - что есть что?

Листвичка не различала, не запоминала всех своих видений, не могла внушить себе, что реальность ей снится, что сон не сбудется на самом деле и помнила только касания, редкие поцелуи, чьи-то пальцы, сжатые на её ладонях и голоса - тихие, они не давили на голову - под них хорошо было засыпать.

Монотонный глас глухим лепетом напоминал колыбельные - те, что обязательно пели в детстве каждому ребёнку; Листвичке не кажется - она улавливает, угадывает в нём кого-то, но образ всегда расплывается перед ней смазанной тенью - как странно: она больше не боится темноты.

Тени кажутся ей такими близкими, с протянутыми на солнце руками и ярко-рыжими бликами в воздухе, мерцающим свечением в глазах и улыбках - её отражением в зеркале.

Не разглядывает себя долго - всматриваться в собственное лицо стало больно - а ведь когда-то Листвичке казалось и верилось, что отражения всегда должны быть идеальными.

Закалывает спутанные в подушках волосы и из обрывков сознания пытается собрать по кусочкам неизбежно рассыпающуюся фарфоровыми осколками хрупкого сервиза только одну - второстепенную, ускользающую и мимолётную - мысль:

"Грач меня не дождался".

По полу - тихие шаги и сквозняк, дома - никого.

Кто-то забыл закрыть на кухне окно, так что теперь, путаясь в шторах, здесь беснуется ноябрь.

Листвичка встаёт на цыпочках, тянется к ручке и так и остаётся стоять - сжав свои ледяные пальцы на таком же ледяном металле - она впервые за долгое время не обжигается его холодом.

Уже почти привычно её руки чуть тёплые но именно сейчас она уже совсем не помнит об этом и лишь чувствует, чувствует, чувствует, как ошеломительно тяжелеют ладони - такие же как раньше.

Небо спокойно - без единой вспышки в молниях, без солнечного просвета или внезапных туч.

Листвичка ещё раз вдыхает-выдыхает морозный воздух улицы и, проворачивая белую ручку в окне, отстраняется.

Обнаруживает у себя в руках противень, когда моет посуду, и всё выходит само собой: на столе только что выпеченные в духовке карамельным привкусом корицы и мёда яблоки - она даже не пробует.

Кидает взгляд на часы - половина четвёртого после полудня.

Половина четвёртого после полудня третьего дня и пора выходить.

Где-то в стаканчике на столе у Огнезвёзда она находит едва пишущую ручку, но, за неимением лучшего...

Вырывает чистый лист из тетради с рецептами - Листвичка-таки не положила её на место.

Вертит ручку в руках и не может сформулировать мысль - правильно или ясно - песком сквозь пальцы слова убегают от неё, и тогда она выводит витиеватое и простое: "Буду вечером".

Накидывает лёгкое пальто - только на плечи - и спускается по подъездной лестнице - сначала осторожно, а потом почти бегом - торопится увидеть его, но даже не надеется на встречу - "Он не дождался. Не дождался..."

Даже не надеется, но всё-таки ждёт его у ближайшей к озеру лавочки, не решаясь пройти дальше.

Тридцать минут, час, полтора - Грача нет и наверняка не будет.

"Зачем?"

Опускается туман - касается рук и уносит куда-то в море - там плещутся волны, разбиваются о скалы и возвращаются назад, к самым ногам, шорохом стелясь пенистым ковром по гальке.

Ветер проносит по небу облака и нагоняет что-то - тоску?

Листвичка старается дышать, но даже здесь получается плохо - весь мир сосредотачивается на ней, и вокруг сплошной белый шум.

Волна накрывает её с головой - она засыпает.

Ласковый прибой - сладкий шёпот ей на ухо, тёплая вода - беглые прикосновения к щекам.

- Ты пришла, - Грач обводит контуры её лица - составлять эти черты из трещин в потолке каждый прошлый вечер было невыносимо, и сейчас он запоминал каждое измнение, каждое дрогнувшее движение в приоткрытых глазах; разворачивает к себе и неодобрительно качает головой. - Ты должна отдыхать дома. - целует её вновь разгорячённый лоб, отбрасывая светлые пряди - плавится лёд в прищуре его синих глаз. - Зачем ты пришла?

Листвичка только молчит - смотрит на него так совершенно беззаботно - совсем на неё не похоже.

Улыбка впервые застывает на её губах абсолютно легко.

- Ты не рад меня видеть?

- Боже, Листвика, конечно, рад!

- Тогда что?

Грач не намерен больше слушать - прерывает её поцелуем - резко, но, кажется, абсолютно тактично.

Внезапный порыв ветра остужает пыл разыгрывающихся на щеках красок и позволяет отстраниться - Грачу не всё равно.

- Верни мне ту Листвичку, в которую я влюбился.

Сейчас в ней достаточно смелости.

Листвичка клонит голову в бок...

- Она прямо перед тобой.

...и думает, думает, думает...

- Докажи же мне, что и впрямь настоящая.

...пока в голове не стреляет единственный, изначально верный, давно предложенный им же ответ-вариант.

Сейчас в ней достаточно безразличия.

- Давай убежим?