Если бы какой-нибудь патрульный полицейский решил бы сейчас остановить, совершенно не примечательную, семейную тойоту, едущую по шоссе в направлении штата Вирджиния, он бы увидел картину, которая попадала бы на одну из статей уголовного кодекса штата Нью-Йорк, ведь если верить номерам водитель был оттуда родом. На заднем сидении автомобиля лежала болезненно бледная девчушка с не расчёсанными каштаново-рыжеватыми волосами, ее хрупко-худощавое тело прикрывало только больничное платье и в довершении совершенно нездоровой картины ее маленькая ручка была прикована наручниками к дверце автомобиля. Но, к сожалению, семейная тойота совершенно не примечательна, кому захочется останавливать возможного отца семейства, который спешит в соседний штат. Намного интереснее узнать куда ехала машина и что в ней произошло позже.

В машине, не отрывая головы от сидения уже не спящая девчушка напряженно следила за водителем. И лишь удостоверившись что он в данный момент совершенно в ней не заинтересован, она приподняла голову и выглянула в окно, и судя по расширившимся зрачкам девушка не была рада увиденному. Хотя кому может не понравиться ранняя осень? Возможно жителям мрачного коттеджа на пять этажей с воротами в два метра, вдобавок находящихся под напряжением? Да, скорее всего его обитателям мало что нравиться, как минимум женщине неопределенного возраста что ждала на пороге здания пассажиров авто. Мужчина же, который вывел девочку из машины не снимая наручники с ее руки, передал девочку на руки женщине, кивком головы попрощавшись с ней и направился к своей машине, пока неизвестная повела, явно напуганную девочку в глубь здания. Холодный белый свет и совершенно невыразительный, широкий темно-синий коридор. Никакой отделки или запоминающихся деталей лишь проходя мимо двери можно было услышать ровный хор девчачьих голосов.

… A l'époque où Jean Sans Terre,

D'Angleterre était le roi

Dominique notre Père,

Combattit les albigeois…

«Святой Доминик — испанский проповедник, почитающийся католической церковью, забавно, получается я в католической школе? Но женщина не похожа ни на смотрительницу, ни на монахиню — лихорадочно собирала картину происходящего Елена Антоновна».

— Слушай внимательно и запоминай, ты будешь жить в комнате с тринадцатью девочками, — внезапно начала женщина, ее голос по - странному мощный занимал собой все пространство коридора, чуть хрипя на шипящих согласных, — вы будете все время вместе, запомни это, в вашей комнате есть общая душевая, а твоя одежда уже лежит на кровати, там же будет пузырек подержишь его на волосах минут тридцать, потом смоешь. Ослушаешься – будешь наказана.

— А куда мы сейчас идем? — осторожно спросила Елена, продолжая осматриваться.

Что в прочем было объяснимо, это было добротно построенное здание, мало походившее на приют или при христианскую школу.

— На твое оформление, —ответила женщина, толкнув тяжелую, даже на вид дверь, ведущую в подвал, — и обращайся ко мне как к Мадам МакАдамс.

— Да, Мадам, — послушно кивнула ей Елена, пытаясь избавиться от ощущения того, что женщина ей знакома. Хотя ее не оставляло плохое предчувствие чего-то неизвестного, и когда они вошли в подвальную комнату, оно лишь усилилось.

Усадив девочку на табуретку, Мадам отошла к комоду в углу комнаты, и наконец была возможность осмотреться. Комната была стандартной операционной: два умывальника с кранами, закрытые и подписанные боксы, операционный стол, шкаф с инструментами, два вентилятора, вымытый плиточный пол, белые стены, два пустых столика на колесах, но все это находилось в двух метрах от нее. Спокойней от увиденного вряд ли становилось, но зато мадам заиграла красками на фоне ослепительной белизны: ее низкий пучок рыжевато-русых волос, бледно-бордовые губы, черная водолазка и темно-зеленая юбка, были чем-то вопиюще неуместным в столь светлой комнате. Но больше настораживало то, что она достала из комода тавро, положив его на горелку, и длинные железные ножницы.

— Не шевелись, —отдала приказ Мадам, не оборачиваясь к притихшей девочке, начав писать что-то в журнале, лежащем на комоде.

Сидя на одинокой табуретке в углу комнаты женщина заключенная в теле ребенка холодела от ужаса, все происходящее напоминало кошмары, которые ей когда-либо снились и байки, рассказанные в кадетской школе. Услышав рядом тихие шаги, она напряженно выпрямилась, практически сведя лопатки вместе и подняла голову, рядом с ее ухом просвистели ножницы, щелкая, затем на пол упали локоны волос, оставляя свою обладательницу с каре.

— Вытяни левую руку, будет больно, но не дёргайся, — приказала женщина.

«—Хороши указания для ребенка, интересно ее многие слушаются? — с острила про себя Елена».

На многострадальную руку девочки опустилось тавро, прошивая обжигающей болью до костей, но Елена лишь прикусила щеку, что вызвало мимолетную улыбку на лице Мадам, это ведь вторая девочка, которая не кричала от боли на оформлении. Она могла ей гордиться.

«—У нее есть шанс стать единственной — подумала Мадам отнимая тавро от руки и складывая все по местам».

Только когда она отошла, девочка смогла разглядеть через толщу слез роковую цифру семнадцать на запястье.

— Тебя уже все заждались, добро пожаловать домой, Семнадцать.

Вновь оказавшись на первом этаже Мадам повела девочку дальше до конца коридора выводя через боковую дверь во двор. Там уже стояло восемь девочек от семи до десяти лет.

«—Но Мадам же говорила, что их должно быть тринадцать, у нее проблемы с математикой? — не понимала ничего из происходящего Елена».

Справедливости ради, в конце этого дня Семнадцать узнала, что в школе было еще девять девочек ее возраста, они были поделены на четных и не четных в разные группы, так же были еще две группы девушек от двенадцати до пятнадцати и от семнадцати до двадцати, что странно у самых старших были одинаковые неестественные голубые глаза, и с возрастом девушек в группах становилось меньше, что тоже не внушало позитивных мыслей.

Следующий год Семнадцать провела в компании девочек-циферок, который больше походил на день сурка. Вся школа была подчинена жесткому графику, можно было подумать, что это кадетская школа сектантов, в которой каждый день девочкам рассказывали об Августине, заставляя поверить в то, что его миссия очистить мир от нечисти, что они должны гордится тем, что были признаны достойными помочь очистить мир и что только Августин знает правильный путь. Что по сугубо личному мнению Елены очень походило на то, что это место было подготовкой «семьи» нового Мэнсона. Девочек тренировали каждый день, ставили удар, обучали первой помощи, обучали гимнастике и все это, не забывая про школьную учебу, пусть облегченную отсутствием некоторых предметов, но усложненную языками, которые преподносились в игровой форме, мультфильмы, книжки, песни. Обучение сильно выматывало так что даже у Семнадцати сесть и подумать не было времени.

Однако первое убийство не заставило себя долго ждать. В тот день сразу после подъёма девочек вывели на площадку, на которой Семнадцать впервые встретилась лицом к лицу с другими девятью девочками, и тогда приставленная к ним мадам Мозес сказала, что по окончанию этой тренировки девочек останется четырнадцать и им будет поручено первое задание на благо Августина. Главная подлость задания была в том, что, они позволили девочкам жить вместе год, заставили их стать друг другу подругами почти сестрами, для того чтобы в конце концов натравить их друг на друга. Ведь четные дрались против четных и наоборот.

Семнадцать было восемь, когда она с хрустом свернула шею Девятке, под одобрительный кивок от Мадам.

Семнадцать было восемь, когда ей поручили убить семью ведьмы.

Семнадцать было восемь, когда она убила шестилетнюю девочку-мулатку, у которой было по-детски кругленькое лицо и милые ямочки, она звала ее сестренкой, пока она жила с ними под прикрытием приемной дочери и согласилась поиграть с ней в пистолетики, для нее это была последняя «игра». Ее звали Давина. Елена продолжала до последнего гнать от себя мысли что девочка кого-то ей напоминает.

Семнадцать было восемь, когда она была ответственна за убийство пятерых человек, с особой жестокостью.

К сожалению, попытка Семнадцати связаться с правоохранительными органами через приют и опекунов привела лишь к наказанию. Но теперь она хотя бы узнала, что живет в Америке, штат Массачусетс.

Второй переломный момент наступил, когда Семнадцати исполнилось десять. Тренировки ужесточились, задания стали даваться чаще чем раз в год. Семнадцати пришлось убить Тройку, чтобы остаться. Теперь неродных близняшек осталось трое. Отряд, теперь состоявший из десяти девочек, прошел второй отбор. Менее смертоносный, но более ответственный. Девочек прошедших его начали просвещать в подробности физиологии вампиров и оборотней, посвящали в теоретическую часть их убийств и начали обучать сопротивлению гипнозу вампиров.

Семнадцати было двенадцать, когда захлебывающаяся рыданиями, белокурая Восемь сидела на полу в душевой, оплакивая Двойку, пожалуй, все девочки из отряда навсегда запомнили с какой продирающей душу ненавистью в голосе она ответила на вопрос Тринадцати как она себя чувствует.

— Я ненавижу это место, это чертов ад! — истерично кричала Двойка.

— Это не ад, там хотя бы знаешь за что, — флегматично парировала ей Семерка.

Семнадцати в тот момент показалось слегка неуместным желание сказать, что конкретно у нее был не маленький список «за что».

— Хотела бы я помнить хоть что-то, до всего этого, — тихо шепнула тогда Двойка.

— Так было бы больнее, — честно призналась ей Елена.

— Так у меня был бы рай, — покачав головой ответила ей та.

Семнадцати было двенадцать, когда она узнала, что у этого тела были живые родственники, что тот мужчина привезший ее сюда, является ее дядей-отцом, решивший, избавиться не стандартным методом от нежеланного ребенка. Хотя по официальной версии у нее был порок сердца, осложнённый хронической сердечной недостаточностью, что позволило ей на законных основаниях бывать в Мистик-Фолзе не больше трех недель в год. С того же года она должна была проводить три недели в год с семьей, правда только если ее результаты за предыдущий год будут достаточно хороши. Билет в счастливую семейную жизнь выпадал на Рождество, день рожденье и день рождения брата. У Семнадцати был брат, по правде сказать, он был ее кузеном, но это не столь важно. Счастливый мальчик живущий, как и полагается счастливому маленькому американцу. Семнадцати было двенадцать, когда она узнала, что ее настоящее имя Елена Гилберт.

Елене было двенадцать, когда она вновь увидела своих подруг Кэролайн и Бонни, но в отличие от лиц Мадам и мертвой Давины, их лица были совершенной ей не знакомы. И все же Елена не могла отделаться от мысли кого они ей напоминают, она точно что-то слышала про город Мистик-Фолз, в прошлой жизни, но что?

Третий переломный момент наступил, когда Семнадцати было четырнадцать, в тот день после первого этапа становления, девочки узнали, что ни одна из них никогда больше не сможет иметь детей.

— Они не имели права, никакого блядского права! Кто им разрешил?! — истерила на этот раз Десять, ее слабостью всегда были дети.

— На то была воля Августина, — сказала Семь, под не одобрительное фырчанье Семнадцати.

На следующей неделе Семнадцати пришлось понять, насколько должен быть силен и неприкосновенен для нее авторитет в лице Августина. От нового задания на облаву оборотней у нее остался шрам на пол-лица и чудом оставшийся глаз. У Девять же на память осталась разодранная до лёгких грудная клетка, братская могила и даже не пытавшаяся ее спасти Семь.

— Надеюсь ты сдохнешь следующей, — сладко шепнула тогда Семь, на ухо Семнадцати.

Тогда Елена вновь ощутила, что значит быть под прицелом, тот вечер стал первым, когда ей пришлось назвать волю Августина всевышней.

Четвертый переломный момент настал немногим позже, когда Семнадцати все еще четырнадцать.

Второй этап посвящения. Девочек осталось семь.

До этого момента Семнадцать свято верила, что боль от запекания заживо самая ужасная. Оказалось нет. Жидкость, введенная в ее вены, казалось разъедала ее изнутри. Кажется, она даже обмочилась, когда билась в конвульсиях, что-то крича в перерывах между мольбой о прекращении этой пытки. После этого дня ее глаза стали неестественно голубыми, как, впрочем, и у всех выживших девочек.

Это был первый день за все две жизни, когда Елена молила о смерти.

Семнадцати было пятнадцать, когда она добила последних двух девочек с ее лицом. После этого дня ей объявили, что она возвращается в Мистик-Фолз для великой цели. Она и три оставшиеся девочки должны были уничтожить Первородных, вслед за которыми погибли бы все вампиры. Семнадцать будут использовать как двойника-приманку, забавным для Елены был тот факт, что для высших целей Мадам заказала кулон скрывающий внешность у ведьм.

И только тогда Елена Антоновна смогла сложить картинку воедино, она была в дневниках вампира, в чертовом сериале, где всем и сразу надо было ее убить. Она была чертовой Еленой Гилберт.

«—А если подать сигнал СОС вампирам и меня вытащат от сюда? Братья Сальваторе, они полезли Еленину тушку спасать от Майклсонов, значит и с этим справятся, главное подгадать момент — размышляла об отходных путях Семнадцать, пока ее везли в Мистик-Фолз».

— Когда ни будь ты поймешь меня, Сем…Елена. Все это было сделано для твоего блага.

— А мне кажется, что для блага Августина, ты ведь даже по имени меня боишься назвать.

— Я думала так тебе будет привычней.

— Как тебе вообще поверили, когда ты так ужасно врешь?

Через неделю после прибытия Семнадцать встретилась с Деймоном Сальваторе и, к несчастью, Гилберты в ту же ночь попали в аварию, в которой выжила лишь Елена и то при помощи Стефана.

Когда Мадам МакАдамс не вышла на связь, а слежки девочек не обнаружилось. Елена, спокойно могла расправить крылья и решить прекратить службу идеологии.

Время вернуться к работе на себя.