Небо здесь было необычным, непохожим на привычное бледно-голубое небо столицы. Странные всполохи пробегали между низкими иссиня-чёрными облаками. Зарницы зловещим багровым узором расцвечивали пейзаж. Крыши домов, покрытые рядами бурой черепицы, казались в этом сиянии пропитанными свежепролитой кровью. Я смотрел на мрачную картину Забытого города и не мог отвести глаз. Увидеть такое зрелище не каждому дано. Остров — место запретное. Ход в него разрешён лишь по особому распоряжению гунджа или кого-то из его сановников. Здесь находится оплот правосудия, в Забытом городе живут палачи и их слуги. Я не помнил прошлого, но кто-то позаботился дать мне толику знаний об острове. Память услужливо подкидывала образы. Я точно знал, в каком доме меня ждут. Дверца жилища палача лишь после третьего наложения ладони растаяла, пропуская меня в помещение, освещаемое красноватым светом, льющимся сквозь окна. Не найдя никого в прихожей, я проследовал в холл, где устроился в уютном кресле, ожидая хозяина.

      Громкий стон заставил меня подскочить на месте. Голос принадлежал женщине, и было в нём нечто такое, что я, не задумываясь, ринулся в соседнее помещение. На пороге в ноздри ударила волна смрада, и мне поневоле пришлось остановиться, прикрыв рукавом нос. Она была здесь. При виде несчастной у меня закружилась голова. Хрупкая фигура притягивала взор — кусок материи, обёрнутый вокруг бёдер и перекинутый через плечо, почти не скрывал её женских прелестей. Странная сила влекла меня к незнакомке, сила, которой я никак не мог противостоять. Женщина тянула ко мне руки и стонала. Громко, с надрывом. На прекрасное лицо некто жестокий надел стальной намордник, закрепленный на затылке сыромятными ремнями, а шею стягивал металлический обруч. Крепкая цепь тянулась от ошейника к вделанной в стену скобе.

      "Сними, сними, сними!"

      Я сделал было шаг к пленнице, готовый голыми руками разорвать ненавистные ремни и цепь, но меня остановил тихий и полный ехидства голос:

      — На твоём месте, мальчик, я бы этого не делал.

      Странно, но этот голос рывком вернул меня к действительности. Затуманенный наваждением мозг очистился от ядовитой скверны, и я уже другими глазами взглянул на цушу. То, что это цуша, не было никаких сомнений. Нет, никуда не пропало прекрасное женское тело и ниспадающие на белые плечи золотистые локоны. Цуша была желанна, словно невеста в первую брачную ночь, но я скорее отдал бы на отсечение руку, чем подошёл к этому исчадью ада. Монстра выдавало лицо. Минуту назад она застлала мне разум, заставив поверить в то, что я смотрю в прекрасные васильковые глаза, что по покрытым нежным румянцем девичьим щекам текут прозрачные слёзы. Теперь, когда палач освободил меня от чар, я видел безобразную голову древней старухи на пышущем молодостью и страстью юном теле. Больше всего ужаснули глаза. У цуши отсутствовали зрачки — глазницы были словно наполнены ярко-алой жидкостью. Гной сочился из-под век, крошечными ручейками скапливаясь в глубоких морщинах.

      Меня передернуло, едва я вспомнил, как чуть не снял с мерзкой, слегка удлинённой морды стальной намордник.

      — Будешь смотреть, как я её кормлю, книжник? Зрелище неприятное…

      Я, наконец, повернулся к палачу. Облачённый в бесформенный балахон исполнитель воли гунджа был стар. Седые редкие волосы обрамляли огромную плешь с нанесённым на неё сложным узором управляющей пентаграммы, выцветшие глаза смотрели с ехидным укором.

      Из мальчишеской ли бравады или из любопытства я ответил с вызовом:

      — Пожалуй, останусь, палач.

      Он равнодушно пожал плечами, подобрал ведро, которое до этого опустил на грязный пол возле своих ног и, нисколько не опасаясь, подошёл к цуше. Тварь покорно склонила безобразную голову, позволяя отомкнуть замок намордника. Когда я увидел её лицо во всей красе, у меня слегка подкосились ноги. Нос у цуши отсутствовал напрочь, если не считать две вертикальные неровные щели, словно вырезанные тупым ножом. Пасть твари щерилась частоколом острых конических зубов.

      Палач высыпал на пол содержимое ведра, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Я понял, почему в помещении стоял смрад. Впрочем, цуше, похоже, нравились внутренности, поскольку она сразу же встала на четвереньки и, подобно изголодавшемуся псу, впилась зубами в лиловые кишки, разбросанные по грязному полу. Мерзкая жижа текла по нежным девичьим рукам, тварь ухитрилась испражниться, чем вызвала неодобрение палача, ткнувшего её мыском сапога в рёбра. Полотнище сползло с цуши, контраст великолепного женского тела и мерзкой трапезы окончательно меня добил. Я бросился прочь из комнаты, зажимая ладонью рот.

      Сидя на ступеньках перед дверью, я с трудом проталкивал в лёгкие перегретый воздух, когда из дома вышел хозяин. Старик протянул платок и, пока я промокал губы, уселся рядом, задумчиво уставившись на отсвечивающий багровым цветом горизонт. Некоторое время мы молчали. Первым тишину нарушил палач:

      — Где на этот раз?

      — Сидония, — ответил я, затем, не выдержав, добавил. — Она так похожа на женщину…

      — Это маскировка, — отрезал он, — люди — естественная пища для цуш, вот твари и принимают облик человека. Так им легче подманивать добычу. И давай не отвлекаться, книжник. Лучше расскажи, что произошло в Сидонии.

      — Восстание против гунджа. У меня приказ вести летопись карательного похода, но мне изволили сообщить, что там будет ещё один палач.

      Старик медленно кивнул то ли своим мыслям, то ли в ответ на мои слова. Затем неожиданно спросил:

      — Скажи, книжник, каково это жить без памяти?

      Я пожал плечами.

      — Не знаю, палач. Я помню лишь как очнулся в келье. Я знаю достаточно, чтобы сопровождать тебя. Большего мне не дано. Да и нужны ли эти знания?

      Палач коротко усмехнулся и, кряхтя, поднялся со ступеней, а я, взяв стилос, принялся быстро заносить события первого дня в книгу.

      Прежде чем скрыться в доме, вершитель воли гунджа бросил через плечо:

      — Выступаем на рассвете. Маг, открывающий портал, уже предупреждён.