Ответ

Аппарат в углу неестественно щёлкал, словно отчитывая секунды до чего-то. Ровный такт, напоминающий тиканье, но быстрее, резче. 

Ацуши задыхалась. Ее трясло от страха и отвращения. К себе. 

Можно стараться скрыться сколько угодно, но в глубине души она всегда знала. Знала о том, какое она на самом деле отвратительное чудовище. 

Она стояла в луже крови, буквально перед ней распласталось тело молодого мужчины. Светло-снежные волосы и белые одеяния покрывали пятна, камелиями распускались, связанные между собой струйками-ниточками.

Ацуши тяжело и загнанно дышала, рваные вдох и выдох сменяли друг друга. Иногда казалось, будто воздуха вообще нет. 

Сколько раз она желала освободиться? Сколько раз пыталась найти ответ, почему они так ее ненавидят? Директор, воспитатели, другие дети. 

Руки покрывала жёсткая шерсть. Белая, в черную полоску. На ней поблескивало такое же красное. 

Теперь она знала ответ. Он горчил на языке (или это соленый?), хотя она была уверена, что ничего такого не ела.

Мысли переплетались, струились туманными облачками, наползая друг на друга у голове, стремясь вырваться из черепной коробки на свободу. 

Она словно слышала, как что-то стучит в голове, будто кто-то из воспитателей постукивает указкой по столу в недовольстве.

Ацуши смотрела на лежащее перед ней тело, и осознание приходило медленно. Вопиюще медленно. Расплываясь бесформенным облаком тумана, сквозь который проглядывали отдельные элементы вспышками. 

Она убила человека. Своими руками. 

Ацуши выпала из ступора и сделала шаг назад, закрывая рот покрытой шерстью ладонью, едва не начиная отплевываться.

Сердце билось так, словно по нему колотили палочками как о барабан. Кажется, она готова задохнуться, воздух будто отказывался проходить. 

Хотелось кричать в голос, но из горла вырвался только жалкий полузадушенный сип. 

Она не желала верить. Она не могла. Даже если этот странный мужчина сделал ей больно — все причиняли ей боль — разве она имела хоть какое-то право убивать его? Да даже вообще давать сдачи в ответ?

Ее затошнило, желчь подступила к горлу, и ребра сдавило в стальных тисках. Твердые шерстинки щекотали губы, но она едва ли сейчас обращала на это внимание.

Такая жалкая, отвратительная, чудовищная. Да как она посмела? Как она посмела отнять чужую жизнь? Как она вообще посмела сопротивляться?

Ацуши о многом не имела представления, живущая сколько себя помнила в клетке, размеры которой выбирал для нее Директор, она слушалась. Кажется, когда-то она пыталась что-то сделать, но память была зыбкой, ненадёжной, как зыбучие пески. 

Провалишься — уже не выберешься. Возможно увидишь то, чего не хочешь.

В глубине души она всегда знала. Знала, что она такое, как бы сильно не пыталась забыть, как бы старательно не загоняла тревожащие обрывки воспоминаний глубже во тьму. 

Сдавленные хрипы, больше напоминающие слабое неуверенное рычание, срывались с губ. Мысли в панике бились, не в силах найти выход.

Ацуши не хотела смотреть и признавать. Снова забыть, как множество мелких инцидентов, не причинивших вред ей, по напугавших воспитателей и других детей. Теперь она помнила. Помнила страх и опаску, различала шепотки за спиной, которые слышала, но не желала слышать или, скорее, понимать смысл слов. 

Сбежать. Нужно сбежать. Мысль казалась спасительной, яркой, переливающейся, даже звучала по особенному сладко. Бегать девочка всегда умела просто отлично. Пожалуй, одна из очень немногих вещей, в которой она могла называться хоть немного умелой. Сбегать от издевок других, уходя в себя и улыбаясь, от «подобающего ей обращения» Директора и Воспитателей, от собственных отвратительных мыслей, от самой себя. 

Она посмотрела на отпечатки босых ног, на алые разводы, соединяющиеся в причудливый узор. По телу прошла волна, от пальцев, зудящих словно от нетерпения в ожидании чего-то, до кончиков волос. Она оттолкнулась пятками от пола, перепрыгнула через труп и побежала. Ни разу не оглянувшись. Тяжёлая металлическая дверь не была преградой для ее когтей.

Ацуши буквально летела по коридорам, сбивая с ног воспитателей. Другие дети разбегались в стороны. Их искаженные в ужасе гримасы гнали её вперёд, не позволяли замедлить бег ни на секунду. Обидные слова звучали у нее в голове, терзали ушные перепонки с такой силой, что она мечтала оглохнуть, пусть сейчас все, что доносилось до ее слуха, шокированные вскрики, визг или рыдание. 

Тяжёлый ледяной взгляд буквально пронзил ее спину как пика, но она не остановилась, пусть и прекрасно знала, кому он принадлежал. Потому что тогда но разу не сдвинулась бы с места. Страх и отвращение гнали её вперёд – все дальше и дальше. Прочь от белого здания, прочь от черных кованых ворот, от рисовых полей, окружающих это место, от редких домов, все дальше и дальше. Она хотела сбежать, и с каждым шагом, с каждым глотком воздуха сознание очищалось, словно уходя все глубже и глубже. 

К тому времени как тигрица достигла горного заповедника, она уже забыла собственное имя и даже о том, кто она такая. Оставалась сияющая белизна и спокойствие. Впервые за долгое время она не ощущала ничего. Только ведущие хищницу инстинкты. Спокойное время, во время которого она скрывается на достаточно обширной территории от людских глаз, запоминается только тишиной и солёным вкусом чего-то, немного непривычным, но приятным. Что она делала все это это время Ацуши не помнит. 

Она превратилась обратно, когда люди, обеспокоенные, как она позже узнала, резким ростом сокращения травоядных, обнаружили ее и устроили охоту. Из белого тумана и спокойствия девушку снова вырвал насыщенный алый. От него она бежала, но к нему же и возвращалась. Два человека лежало перед ней на траве – один разодран напополам, у второго в стороне валяется рука и голова. 

Ацуши разревелась в голос, ноги разъехались, и она опустилась на траву, как есть, обнаженная, потому что после полной трансформации одежда на ней не сохранялась. Она всего лишь хотела быть обычной. Хотела играть с другими детьми. Хотела, чтобы воспитатели радовались, когда она старается и делать что-то правильно. Но, вероятно, это совсем не для нее. Даже задумываться о подобных вещах. Дурацкая прядка лезла в глаз, кажется, слезы катились совсем неконтролируемо. Тьма ее собственной души, собственного существования выплёскивалась через невидимую рану, сплошной струёй, обволакивало все местность вокруг. Ацуши задыхалась в несуществующем дыме, путаясь в собственных желаниях. Исчезнуть. Умереть. Сбежать. 

Она зажала ладонями уши, чтобы не слышать шорох, отзвуки выстрелов где-то вдалеке. Жалко. Почему она такая жалкая? Почему она приносит окружающим только беды? Потому ее ненавидели. Она убила одного человека, теперь ещё двоих. Неужели все, что она может, уничтожать? Неужели она только на это способна? 

По щекам текли слезы, смешивались с кровью, падали на частично трансформированные части тела, скользили по чёрно-белой шерсти, неощутимо. Что-то рвалось наружу, желая закончить начатое, чувствуя угрозу. 

«Кто-нибудь, помогите мне… пожалуйста…»

Но никто не пришел. К такой как она никто и не может прийти, протянуть руку и улыбнуться. Можно только мечтать, пытаясь понять каким образом люди так легко разговаривают друг с другом, улыбаются, смеются. Так, как она хотела бы. Но ее тьма, ее чудовище, которым является и она сама. 

Ацуши бежала по переулкам, только в окровавленной куртке, которую сняла с одного из трупов. Она хватала воздух рывками, жадными глотками. Несмотря ни на что, она не хотела умирать. Даже если придется научиться контролировать себя, контролировать спящее внутри чудовище, стать им, чтобы выжить. Она просто отчаянно хотела жить. Дышать, чувствовать под босыми пятками нагретый после солнечного дня асфальт. 

Она повторяла себе это снова и снова. Когда рылась в мусоре в поисках объедков. Когда убегала от более сильных, взрослых и банд подростков. Когда набиралась смелости и крала кошельки у зазевавшихся прохожих. День и ночь. Она должна была контролировать себя. Не позволять зверю вырваться наружу. Ведь если это произойдет, он убьет всех.

Ацуши узнала о том, что превращается каждый месяц в первую ночь полной луны, проведенную в Токио. Тигрица вырвалась на свободу, и человеческий разум забился в путах инстинктов. Все, на что ее хватило, забиться в какой-то переулок. Ночь была адом. Каждые три ночи полнолуния напоминали ад. Она старалась, очень старалась не попадаться людям на глаза, потому что тогда тигрица атаковала, ощущая страх и враждебность. 

Каждый раз люди приходили в это место, но она быстро перемещалась и бродила из города в город, стараясь нигде надолго не задерживаться, чтобы ее не настигли. Постепенно она научилась сдерживать тигрицу, и как-то незаметно перестала превращаться только в лунные ночи. Теперь она могла сама выбирать время, но контролировать себя было ужасающе тяжело. 

Внешний мир оказался жестоким, диким и неприветливым. В приюте ее не любили, но хотя бы кормили, пусть и не всегда вовремя. Не приходилось мокнуть под дождём, дрожать в ожидании облавы, мёрзнуть. К угрозам и унижениям она привыкла, но и понятия не имела, как это делают люди «отсюда». Когда приходится сдерживаться, как бы сильно тебя не били. Но теперь она помнила. Она не имеет никакого права давать сдачи взамен. 

Ведь Директор был прав. Всегда был. И он любил ее такой, какая она есть. А она, неблагодарная отвратительная скотина обижалась, даже страшно подумать, ненавидела. Только себя. Она может так относиться только к себе. Больше никто такого не заслуживает. 

Она сдерживалась, правда. Столько сколько могла. Пока что-то не треснуло где-то внутри, с хрустом надломилось и, наверное, рухнуло в прах, разлетаясь отметками. Кажется, она видела отвращение и презрение в узких янтарных глазах тигрицы в ее голове. Ненависть. Действительно. Она никого не ненавидела как себя. И другие тоже имели полное право ненавидеть ее. Иногда ей просто не хотелось бороться. Она устала бояться, устала удерживать саму себя в клетке. Нужно билось в голове, сковывало десятками цепей, но как же она хотела, хоть ненадолго закрыть глаза и почувствовать себя в безопасности. Но такой роскоши у нее не было. 

«Если я хочу выжить, то я….»

Чёрное дуло пистолета, чьи-то потные руки, холодные объятия, горячка почти на пороге смерти. Стараться любой ценой. Убегай или дерись. Ведь если не сможешь…отбиться или удержаться на краю – привкус крови на губах, привычное тепло шерсти на пальцах. Пусть они боятся и ненавидят. Осудив их, она осудит и себя. 

К тому времени как путь привел Ацуши в трущобы портового города вблизи Токио, куда она вернулась после почти двухлетнего отсутствия, она осматривала мир с лёгким изумлением.

 Знакомые улицы, где Ацуши провела около недели вскоре после побега из заповедника, казались чужими и такими тесными. 

– Это наша территория. Портовой мафии, – донёсся до ее слуха глухой, немного лающий голос. Она как раз пробиралась по переулку у более оживлённым перекресткам, когда ее остановили. Хмурый парень в черном плаще.

– Ну…я уже ухожу, – произнесла она как можно дружелюбнее. Иногда это срабатывало. Некоторые шайки были дружелюбнее прочих, да и встречались достаточно адекватные люди, пусть их было и не так много в ее жизни. 

– Ты здесь уже не первый день. Что тебе надо? 

– А это допрос? – огрызнулась Ацуши. Несколько лет уличной жизни приучили ее внимательно слушать сплетни, и она прекрасно знала, что не так давно подпольный мир пережил какой-то конфликт с чужаками, по слухам, откуда-то из Европы, и Портовая мафия, правящая бал в этих местах, принялась расширять свое влияние ещё большими темпами. 

Ацуши не было до этого дела: информация нужна только чтобы избегать опасных ситуаций по возможности. Но она старалась подстраиваться под обстоятельства. Иногда стоило смолчать, а иногда, напротив, дать отпор. К тому же она второй день ничего не ела, и настроение стремилось к нулю. Она с трудом, но усвоила, что иной раз нет ничего лучше, чем язык силы, и некоторым хватало частичного превращения. 

– Значит по-хорошему ты не хочешь, – негромко заключил парень. В его голосе звучало по большему счету равнодушие, но тонкие нотки презрения вывели ее из себя. Она действительно хотела пройти мимо и покинуть это место как можно скорее. Слухи об усилившемся влиянии одаренных ее также не радовали – попасться обществу по контролю Ацуши хотела меньше всего. Хотелось высказать все, что она о нем думает, но язык и так причинил ей немало неприятностей. Но ни ответить, ни уйти она не успела. В бок ударила черная лента, почти пробивая ее насквозь. Спасли только тигриные рефлексы. Плащ за спиной незнакомца колыхался как живой. 

Волна удушающей паники сдавила горло. Ацуши не так часто приходилось сталкиваться с другими эсперами, но каждый раз все заканчивалось не очень хорошо. Подавив желание, она ударила в ответ. Трансформировавшиеся руки перехватили ленты и крепко сжали. Больно. Черт возьми, они так жгутся! Она резко отпустила, разорвав расстояние, а после, оттолкнувшись от земли, рванулась навстречу. Черная броня защитила владельца, но на лице мелькнула тень удивления. 

На этом везение Ацуши закончилось. Ее вбило в мусорный бак с такой силой, что затрещали кости. Черно-алые ленты буквально спеленали и били снова и снова. Сознание ускользало стремительно, словно как когда-то давно. Мелькнула мысль сопротивляться, но она привычно поддалась течению. Почему она вообще...?

И темнота. 

– Фьють, живая. Тебя жалеть или не стоит?

Казалось, к земле ее прижимало весом десяти тысяч тонн, а веки весили пара килограмм каждая. Иначе почему она с таким трудом разлепила глаза, чтобы наткнуться взглядом на высокого парня в бежевом плаще. Он смотрел на неё со странным весёлым любопытством.

– Не знаю… наверное, вам виднее, – она с трудом села, держась за живот. Регенерация почти завершилась, но вся одежда была в крови и рваная. Неудобства при перевоплощении всегда мешали. А сейчас отчего-то было очень стыдно, и она закрылась руками. – Я не думала, что выживу…а вы из полиции? 

– Ммм, так похож? – он ткнул себе в грудь пальцем, задумался даже, как ей показалось всерьез, а после развернулся на каблуках, сунув руки в карманы. – Тут уже тебе виднее. 

Она некоторое время смотрела на него на как на чудо света. В его беззаботном тоне, в улыбке сквозило что-то, чему она не могла подобрать однозначного определения. Что-то неимоверно притягательное и, вместе с тем, бесконечно темное. 

– Наверное, мне стоит пойти… – неловко пробормотала она, поднимаясь на ноги и понимая, что опять порвала свои вещи. Но враги же ее будут ждать, пока она разденется. Кажется, сейчас она просто сгорит от стыда. 

– Со мной… – закончил парень, и она так и застыла, открыв рот, вытарашившись на него в полном недоумении. Несомненно, это самый странный человек, которого она видела за последнее время. А учитывая, что она в принципе редко с кем общалась, то, что сейчас она практически неиспытывает дискомфорта, казалось по меньшей степени странным. Его тон был безмятежным, как, Ацуши не могла подобрать определение и растерялась.

– А можно? – но сразу же взяла себя в руки и неожиданно ощутила прилив невиданной храбрости. А что она, в сущности, теряет? В крайнем случае она воспользуется способностью и это выиграет ей немного времени, чтобы убежать. Но этот парень не выглядит опасным. – Тогда пойду. А куда? 

– Я собираюсь устроиться на работу, – безмятежно пояснил он. Ацуши хвостиком потянулась следом, даже забыв о собственном неприглядном виде. Этот человек зачаровывал, словно в детской сказке, которую она читала когда-то в приютской библиотеке. – Сейчас собеседование. Я не думаю, что они будут возражать против дополнительного сотрудника. 

– Я? Сотрудник? – она даже растерялась, едва не затормозив от удивления. Босые пятки обжёг нагревшийся асфальт. У нее, кажется, щеки заалели, до того она распереживалась. В голове зароились тысячи вопросов. – Но я же ничего не умею…

Он не оборачивался, так и шел впереди нее, заложив руки за голову. 

– Один мой друг говорил нечто вроде «не попробуешь, не узнаешь». А вот мы и на месте. 

Ацуши хотела что-то ещё спросить, но осеклась и зашла за парнем в небольшое здание, неловко оглядываясь. Она только сейчас осознала, что совершает какой-то странный поступок. Идёт за каким-то странным человеком, непонятно куда и зачем, но отступать уже поздно, верно?

– Вы Осаму Дазай, верно? – их встретила миловидная девушка в очках, держащая в руках пухлую папку с какими-то документами. – Директор вас ждёт. Вы опоздали. 

Парень, чье имя Ацуши только что узнала, как-то оживился, но ничего не успел сказать, потому что на пороге кабинета, куда они собирались зайти, появился высокий мужчина с серебристыми волосами. Носил он кимоно, что сейчас можно было увидеть на улице нечасто. Взгляд притягивала изящная рукоять висящего на поясе меча.

– Фукузава Юкичи, – представился мужчина, окинув их таким строгим взглядом, что Ацуши оцепенела на мгновение и невольно попыталась спрятаться за своего спутника, против чего тот, похоже, не возражал. – Прошу вас, проходите. Чай уже готов. Добро пожаловать в Вооруженное Детективное Агентство. 

Ацуши ещё раз нервно оглянулась, покраснела, окинув взглядом собственной не слишком презентабельный вид и все же прошла вслед за ними обоими в кабинет. За ее спиной захлопнулась дверь. 

Она же не ошибается, верно? Здесь и сейчас, она же не… только когда на мгновение директор Фукузава отвёл взгляд куда-то в сторону, Ацуши заметила взгляд Дазая, и неожиданно поняла что именно показалось ей странным при их знакомстве. Из глубины зрачков в окаймлении коричной радужки, разбрасывая черные сияющие лучи, знакомо светилась Бездна.