В первый раз Николай видит Достоевского, когда друг отца, Господин Жуковский, приводит его с собой в особняк во время дружеского визита. Они не разговаривают. Нравы в Комплексе строгие, и Коле, даже как сыну одного из акционеров, никто бонус в виде разрешения на общение не выдаст. Коля не обольщается. В этом доме, где он сам живёт подобно запертой в клетке птице, ему даже хочется немного позавидовать. Хотя, сказать по правде, не так уж их ситуации различаются.

Гоголь и сам не понимает, что привлекает его в мальчишке с пустыми амаранто-фиолетовыми глазами. Коля испытывает странного рода желание узнать. Желание, которое не хочет вот так просто вылетать из головы. В этом нет никакого подтекста. Ему интересно, очень хочется узнать, но скованный множеством условностей он не может ничего сделать.

Жизнь течет так, как он привык: лишая дыхания, стискивая металлические невидимые прутья так, что невозможно сделать вдох. Даже частые вспышки недовольства отца почти не имеют значения. Привычно. Все это настолько привычно, что когда что-то меняется, он не сразу понимает, что происходит.

Момент нападения на особняк он пропускает и просыпается лишь тогда, когда дым забирается в лёгкие, а дверь в спальню открывается с громким хлопком.

Отец, всегда строгий и жестокий, всегда говорящий о важности ответственности и необходимости порядка, жалок. Отец, чьи вспышки гнева всегда оставляли на коже разноцветные бутоны, не может справиться с собственной способностью. Вода беспомощно растекается по шикарному заказанному где-то за границей ковру.

Одеяло мнется между пальцами, но Коля не двигается с места. Горечь на языке кажется почти сладкой, вызывает только смешок и дикий восторг. Свобода. Она здесь, совсем рядом. В мире, полном правил, навязанного порядка и жестокости, парень задыхается. Даже когда отец вытаскивает его из кровати и фактически использует его как щит, удивление глухое словно горит в печке за заслонкой. Любопытный огонек выскальзывает сквозь прутья для воздуха, когда голос отца обрывается, а тело оседает.

Достоевский в типовой форме Комплекса — фланелевые брюки и кофта. Заляпанные кровью до такой степени, что даже цвет неразличим. Он спокойно осматривается, босиком проходит по ковру и, не обращая на присутствующего здесь парня, открывает шкаф, щурится от тусклого света и рассматривает висящие там плащи. Прикусывает палец.

— Всегда хотел такой... – голос ровный, почти лишённый всякого выражения.

Коля только неловко хлопает ресницами, когда ему в затылок утыкается дуло пистолета.

— Убить его, Федор Михайлович?

— Нет необходимости, Максим, — щелчок застёжки. Полы плаща почти волочатся по полу. Парень ниже самого Гоголя, поэтому так и выходит. — Он не опасен.

Темненький низкий парень, которого назвали Максимом, морщится, но убирает пистолет. Кажется, Гоголь даже ощущает охватившее его разочарование. Он хочет свободы, которую мог принести всего один выстрел.

- Эм... извините, а что происходит? Комплекс...

— Больше не существует. Кончился твой Комплекс, парень. Все кончилось, — с легкой насмешкой заявил Максим, в его тоне звучали отголоски жгучей почти всепоглощающей ненависти. Только сейчас Гоголь заметил, что тот одет точно так же как и Достоевский.

— Максим, не будь таким неприветливым. То, что он сын Василия не значит, что мы должны его убить, — Федор сделал неопределенный жест рукой, Максим только выдохнул, но спорить не стал. Впрочем, сейчас это мало волновало Колю. В глубине зрачков Достоевского плескалось любопытство, но парень подсознательно ощущал, что там, ещё дальше, лежит бездна. Та самая пустота, которая чудилась ему в те моменты, когда он мельком видел парня в коридорах.

— Федор Михайлович, они скоро будут здесь. Нужно уходить. Звезда... — женский голос звучит удивительно знакомым, и почти под руку Максима пролезает миленькие личико Цветаевой. Гоголь знал ее. Служанка его сестры, Анны... кажется, отец оказывал девушке повышенное внимание. Теперь Коля окончательно перестает что-либо понимать.

— Николай. Тебя же так зовут? — Федор обращается неожиданно, и парень вздрагивает и кивает. — Тебе нравится здесь?

— Нет... как вы поняли? – в голове крутятся десятки вопросов, но язык словно примерз к небу. Коля очень не хочет показаться навязчивым, не этому человеку. Где-то внутри проклюнулись ростки вежливого робкого восхищения.

— Те, кто рождены и живут в несчастье, легко узнают друг друга, — он покрутился перед зеркалом, поглаживая пальцами по застежке. — Ну так что, хочешь с нами?

Максим демонстративно закатывает глаза, делая вид, что ему не хочется слушать всю эту бессмысленную патетику.

— Почему? Я... просто хочу свободы, — вырвалось помимо его воли. Ещё более недовольное фырканье Максима с переходом почти в смех. Но он мгновенно замолкает, едва Федор смотрит на него.

— Тогда пойдем. Я найду её тебе, — он улыбается тепло, почти приветливо и дружелюбно, протягивает ему руку. Гоголь неуверенно отвечает на жест и мгновенно оказывается на ногах. — Ты знаешь код от сейфа отца?

Коля некоторое время колеблется, а после робко улыбается.

— Кажется, да. Или, по крайней мере, знаю, где его найти.

— Федор Михайлович, — бормочет девушка. — Что же нам делать?

— Какие будут указания? — чётко интересуется Максим. Федор подходит к двери, и они мгновенно расходятся в стороны, чтобы его выпустить.

— Соберите всех и отдайте приказ: рассыпаться и ждать. Пользуйтесь всем, что у вас есть. Мы соберёмся через три дня. Уже на воле. Место встречи все знают, — он довольно жмурится. — Мы с Николаем закончим здесь одно небольшое дело. Верно?

Гоголь неуверенно кивает и следует за ним по коридору.

Губы расползаются в какой-то неловкой, кривоватой улыбке.

— Вы что-то задумали?

— Зови просто по имени, — парень махнул рукой, не поворачиваясь. — У твоего отца должна быть система самоуничтожения на подобный случай. Где она?

— В подвале... что вы...ты...? — Николай совсем теряется, пытается обуздать восхищение, которое нарастает словно снежный ком.

— Помоги мне ее активировать. Мы заманим сюда Звезду и нажмём на спусковой крючок, — легко поясняет он.

— Почему...мы, а не ваши… друзья? -- Коля хочет открыть рот, сказать что-то в своем обычном стиле таким раздражающим отца тоном, но почему-то слова не проталкиваются наружу. Он ее понимает.

— Их помощь понадобится позже, — Федор на несколько мгновений останавливается, а после и ходит по мягкому ворсистому ковру, которым был устлан коридор. Такие приятные ощущения. — К тому же не всем можно доверять в должной степени. Так что нужно сделать, чтобы ее включить?

Николай ощущает как в душе распахивается бездна. Впервые за все это время он хочет чувствовать себя нужным. Подсознательно он понимает, что странный парень просит его о помощи просто так. Это спокойствие на границе с равнодушием выдает его с головой. Более того, ему нарочно дают это понять. Сыграй свою роль.

Коля впервые в жизни не чувствует из-за подобного обиды. Возможно, все дело в странном обещании? Внутри крепнет уверенность в правильности своих действий. Он не знает почему, не знает зачем это делает, но кажется, будто впервые в жизни он смог коснуться свободы. Почти невесомо, воздушно. И если он последует за этим человеком, то обязательно найдет то, что ищет.

— Хорошо. Сначала нам нужно в комнату управления. Она где-то в кабинете или спальне отца...

— Веди тогда, — Фёдор смотрит внимательно, выжидающе, и Коля кивает и идёт в кабинет. Пока светловолосый парень пытается разобраться в ворохе документов, новый знакомый обыскивает кабинет. Методы можно охарактеризовать между методичными и хаотичными: вот он выворачивает ящички стола, а вот осторожно открывает шкаф, на полках которого теснится библиотека и проводит по шершавым корешкам кончиками пальцев. Словно даже сам процесс поиска нечто вроде выбора манеры поведения.

— Отец собирал оригиналы классики, — поясняет парень непонятно зачем не отрываясь от поисков. Пальцы нажимают на хрупкую бумагу и тянут назад. Парень достает несколько книг. На обложках остаются алые пятна.

— Хочу эту, эту и вот эту, — все переплёты довольно тяжёлые, и он просто сгребает книги вместе с силой, которую не ожидаешь от человека его телосложения. Достоевский разворачивается к нему, губы растянуты в лёгкой улыбке. — Нашел что-нибудь?

— Вот здесь несколько листов касательно планов дома, — он выдергивает из середины стопки несколько штук. — Здесь должно быть что...

Достоевский склоняется над столом и непроницаемым взглядом рассматривает чертежи. Несколько мгновений хмурится, а потом кивает.

— Значит в подвале. Но нам нужны коды доступа, чтобы подключить систему.

Снаружи зажигаются лампы, бьют прямо сквозь стекло, фактически ослепляя. Требования выйти.

Гоголь вздрагивает и в каком-то немом непонимании смотрит на своего спутника.

— Идём вниз, - ни попытки утешить, ничего..

— Но оттуда вряд ли можно будет выбраться наверх... здесь столько...

— Крыса всегда найдет лазейку, — безмятежно отзывается Федор и выходит из кабинета, бережно прижимая томики к груди. Гоголю не остаётся ничего кроме как следовать за ним.

Он не обращал внимания на окровавленные трупы повсюду, лишь гадал есть ли среди них кто-то знакомый. Вопрос был глупым и неестественно нелогичным, но какой смысл вообще имело происходящее? Возможно они умрут меньше чем через четверть часа. Возможно ему все снится. Возможно смысла вовсе нет. Мысль приятна на ощупь, и на сей раз не хочет уходить. Гоголь пропускает момент, когда парень склоняется над ноутбуком и начинает щёлкать по клавишам. Сперва в движениях Достоевского скользит очевидная неуверенность, но постепенно она перерастает в заинтересованность. На металлическом потолке имитация звезд, и парень рассматривает их с молчаливым интересом, а после вбивает несколько слов.

Пароль принят.

Гоголь только моргает, Достоевский нажимает на пробел и снова тянется к книгам.

— Что ж, тут мы за... — взгляд падает на нечто, закрытое белой тканью. Парень танцующей походкой приближается и сдергивает её. Во взгляде зажигаются звёзды. Гоголь никогда не видел такой реакции на простую виолончель. Отец любил мучить одну из сестер игрой на виолончели… пока не убедился в полной бесталанности дочери. Вот и составили кучу старых вещей в угол подвала, где только отцовский закуток.

— Она красивая, — выдыхает Федор, проводя пальцами по грифу и задевая струны. — Жаль, что она умрёт.

Коле кажется, что он не понимает его слов, но, кажется, он находит смысл. Странный, ненормальный, неестественный. Нет, не так. Смысл выныривает из глубин самого естества, чтобы придать его существованию цель, которую он и не ведал обрести раньше.

— Вы...не видели раньше виолончель? — спрашивает он, не сдержав присущего ему любопытства, которое не смогло вытравить воспитание.

— Видел, но не вблизи. Хочу на ней играть, — в голосе звучит такая стальная уверенность, что Гоголь мгновенно понимает: этот человек хочет и будет. Почему-то и самому становится легче.

— Ладно, пойдём, — он в последний раз в сожалении проводит по гладкому деревянному корпусу и отстраняется. Книги уже выпали на пол, и Коля наклоняется, чтобы их подобрать. Почему-то ему кажется это важным.

Федор подходит к сплошной стене в дальнем углу и раскидывает коробки. Молниеносные движения, и стена отъезжает в сторону, открывая проход.

— Ч...то? — Николай прожил здесь всю жизнь, но понятия не имел о тайных ходах, хотя в детстве излазил весь особняк.

— Три чертежа планировки не совпадают, — обороняет Достоевский. Гоголь следует за ним, и сразу кашляет, задыхаясь от спертого затхлого воздуха.

— Любовь к себе у Василия сравнима только с любовью к интригам и желанием поразвлечься. Оставить себя без страховки выше его сил — он нажал на какой-то камень, и проход за их спинами закрылся. — Поспешим. У нас чуть больше трёх минут.

Он припустил почти бегом, и Гоголь чуть не растянулся, запнувшись о камень и пытаясь понять как тот ориентируется к этой кромешной темноте да ещё и босиком по этому полу. Но все же следует за ним, стараясь не упускать шаги. Возвращается полузабытое детское ощущение, когда ты ещё исследуешь мир, и все не опостылело и имеет краски. По итогу он все же споткнулся и растянулся уже на выходе, через несколько участков к востоку на одном из чьих-то частных владений под старым дубом, где, как оказалось, находился замаскированный под погреб вход вниз.

— Атата...— бормочет он и хлопает ресницами. И тут же его оглушает далекой, но весьма чувствительной взрывной волной, и он шлепается, закрыв руками уши. Достоевский стоит и завороженно смотрит, и пламя отражается в насыщенном фиолете. Где-то очень далеко гремит ещё несколько взрывов. Ветер несёт всякий мусор.

Достоевский улыбается, прикрыв глаза и блаженно щурится, не обращая внимания на дым, смог и летящие во все стороны обломки. Они достаточно далеко, но взрыв такой силы, что доносится даже до них.

— Красиво, правда? — спрашивает парень и протягивает ему руку. — Вставай.

Коля не мешкает, цепляется за протянутую руку и поднимается, не забыв прихватить книги. Кажется, одну он уронил во время бега.

— Ты их взял...?

— Ну...вы же хотели, — парень даже растерялся. Не то, чтобы он жалел. просто удивительно. И невообразимо интересно. Даже дышится легче.

Достоевский склоняет голову набок и кивает. Лицо меняет несколько выражений, словно подбирается несколько масок и тут же откидывается за ненадобностью. В итоге застывает нечто похожее на «признательность с лёгкими нотками изумления».

— Спасибо, -- тон потеплел. По крайней мере так кажется со стороны..

Коля только кивает и следует за ним, улыбаясь уже вполне откровенно. Достоевский идёт быстро, хотя успевает оглядываться по сторонам и сканировать окружение на предмет опасности. Но до этого района оцепление не дотянулось.

— Куда мы идём?

— Искать остальных. Нас будут ждать, — он проскальзывает через дыру в заборе, поправляя плащ. Теперь запачканная одежда не привлекает внимания. Зато Коля только сейчас замечает, что все ещё в пижаме. Не то, чтобы его это беспокоило, но выглядит это слишком демаскирующе. Он вздохнул снова, решив обойтись без вопросов на этот раз и просто молча зашагал за ним.

-- А откуда вы знаете, что никого не поймали?

-- Я не знаю. Я уверен. Не поймали никого, кто согласился с моим планом действий, -- фраза вполне предполагала двойное толкование. Тех, кто не согласился, уже уничтожили. Да и тон будничный, равнодушный. Словно ему нет дела. От этой мысли на лицо сама наползает довольная улыбка. Он счастлив. Так счастлив. Даже воздух вкусный, совсем другой. Непохож.на то, что он чувствовал раньше. Только сейчас душу затапливает восторг, и с трудом скрываемые десятки вопросов рвутся наружу.

-- Тогда я просто буду всегда соглашаться с вашим планом действий! -- сообщил он, даже не пытаясь сдержать смех.

-- Я запомню, -- отозвался парень. Но Коля только закивал, ощущая, что сжимающие грудь тиски осыпаются трухой. Ох, он никогда не был таким счастливым. Хотелось объять своим восторгом целый мир.

Понимание, яркое и сильное, почти звенит, и на своего спасителя он смотрит почти с восторгом. Возможно тем восторгом, который ему не нужен. Но Николай не может иначе. Не может не дарить эмоции единственному человеку, который протянул ему руку. Потому он старается не уронить книги и догоняет идущего быстрым шагом Федора, начиная засыпать его бессмысленными вопросами, но почти не получая ответов. Разве что тихий вздох и взгляд из-под ресниц. Коля просиял. Пусть запоминает. Теперь и он сам попытается быть полезным, что бы ни ждало их впереди.