Бесконечно можно смотреть на неумолимый бег секундной стрелки, медленно дотлевающий кончик сигары и на то, как грациозно ступает из темноты само совершенство. Хансоль щурится, пуская дым в воздух, и стряхивает пепел на пол. Темнота чуть оживает, рассеиваясь призрачным туманом. Взгляду открывается начало — привычное для их столь обыденных игрищ, но Хансолю каждый раз гораздо слаще. Как ловко она перешагивает стоптанные в хаосе бумаги, сверкая чуть позолоченными каблуками; как крепко завязаны банты на её кружевах под коротким платьем. Хансолю дана воля на фантазию и лёгкое поддразнивание, расшитое слабыми нитями. Чуть поддень — и разорвутся преграды, отдавая заветную добычу в лапы давнего ожидания. Но у Джонни — душа дьяволицы, сокрытая ангельскими крыльями.
«Подари мне весь свой мир» — однажды просила она, лукаво улыбаясь в полумраке. И невдомёк ей по сей день, как дорожит Хансоль всем своим миром, объятым лишь одной Джонни. Разбитые тени прошлых встреч лежат на полу и Хансоль ищет в осколках последний луч света, оставленный сквозь щель жалюзи. Но вечер давно уже погас. Рука Хансоля дрожит — издержки боевой профессии. Как тянет сплав неопытную кость, так фантомный первый раз ноет в суставах. Хансолю бы успокоить себя, но чужой аромат бередит его сущность. Он никогда не угадывает, с какой стороны Джонни удобнее всего прицелиться. Дороги разные, но в итоге поражение каждый раз прямо по сердцу. Она подходит совсем близко — дотянись и возьми. Губы шепчут соблазном, а пальцы вместо ножей. Непреклонна для других, но перед ним готова пасть. У Джонни козырь между строк — ведь знает все его секреты. Хансоль смотрит на вызов в её глазах, читает по натянутым струнам тёмные нити порочной души. Невесомое касание чёрных сетей к грубой ткани сопровождается шумным выдохом. Джонни наслаждается первым выигрышем, притворно склоняя голову в поражении, прежде чем кладёт тонкие пальцы на колени Хансоля. И он лишь покорно ждёт, не смея шелохнуться. Пусть его девочка попросит. А Джонни играет до конца, позволяя себе прописанные, как по нотам, грехи — улыбается ярко, ослепляя темноту, и нерешительно легко присаживается на крепкие колени — так, чтоб не упасть, позволив и без того короткому платью приоткрыть завесу тайн. Хансоль чувствует кончик едва торчащей пробки и победно усмехается, ожидая дальнейших действий Джонни. А она ластится к нему, совсем как дикая кошка, сдавшаяся после охоты, и пальчиками оглаживает бедро Хансоля, поднимаясь всё выше. У Джонни прохладные руки с россыпью серебряных колец на длинных музыкальных пальцах, которые не раз и не два выпускали острые когти в мощную спину Хансоля. Он помнит это, настороженно наблюдая, как накрывается возбуждение под тканью брюк изящной ладонью, как мягко Джонни сжимает его, двигаясь чуть ближе. Ей хочется большего — Хансоль знает это, покусывая нижнюю губу в нетерпении. Но опыт накала страстей сдерживает их обоих, позволяя прелюдиям держать верховенство.
Слышится треск разрываемых швов — платье Джонни невозможно узкое для подобных выходов в свет. Оголяются сети, покрытые кружевом. Пальцы Джонни меняют ритм — она ласкает Хансоля более требовательно, свободной рукой упираясь в крепкие бёдра. Он почти сдаётся, когда тихий шёпот опаляет горячий воздух до кипения:
— Папочка.
Жалобный тон — излюбленный приём Джонни. Она дёргает за ниточку, воображая себя кукловодом, но в мощных руках Хансоля Джонни сама обращается фарфоровой пустышкой.
— Да, крошка?
Притворяться в неведении — слабое место Хансоля. Он знает, что в любом случае победа за ним, но что ему стоит построить из себя непонимающую овечку, в подходящий момент обратившись в волка.
— Возьми меня.
Хансоль усмехается, одной рукой сдвигая Джонни в охапку на своих коленях ещё ближе. Её пальцы упираются в его торс, комкая идеально выглаженную рубашку. Другой рукой Хансоль проводит по затянутым в чёрные чулки ногам, доходя до самого края кружев, и оттягивает резинку. Джонни срывает пуговицы одну за другой, пальцами оглаживая пресс Хансоля. Он утыкается носом в её волосы, пахнущие классикой мисс Шанель, и на мгновение теряется в реальности. Слышно, как стучит пульс в её висках, и Хансоль не отказывает себе в удовольствии коснуться губами возбуждённой жилки на шее. Повышается градус. Джонни обхватывает ладонями затылок Хансоля и не отпускает, заставляя дышать собой. Её кожа — совершенно гладкая и без изъянов — пахнет розовым маслом. Единственный шрам на теле Джонни сокрыт в груди, затянутой корсажем. Единственный шрам пересекает её сердце, кровоточа одинокими без Хансоля ночами. Но этой ночью порезы украсят его спину глубокими царапинами. Хансоль не спеша расшнуровывает корсет платья Джонни, целуя её чувствительную к ласкам шею. Кожа покрывается мурашками, по венам проходит ток. Джонни не теряет времени зря — бесконечная ночь её жизни слишком быстротечна, угасая с каждым рассветом. Она торопливо справляется с молнией на брюках, сжимая возбуждённый член. Хансоль шумно выдыхает, с силой разрывая платье Джонни. Перехватив инициативу, он решает сменить положение, легко подхватывая девушку и усаживая спиной к себе так, что её ноги свисают по обе стороны от колен Хансоля. «Ты ведь этого хотела, крошка?» Джонни кусает губы, чувствуя, как крепко Хансоль держит её под ребрами и вновь приподнимает над собой одной лишь рукой, второй нащупывая кончик пробки. На встречи с Хансолем Джонни не надевает бельё, что, несомненно, ускоряет процесс прелюдий, превращая их в одержимость. Хансоль не разменивается на нежности, когда дело доходит до секундного ожидания. Он резко насаживает Джонни на свой член, с силой опуская на себя, и кусает контур дьявольской метки на сгорбленных лопатках. Джонни прикрывает глаза, сдерживая первые стоны — Хансоль неприлично хорош в контроле её ощущений. Он сжимает грудь Джонни, пальцами впиваясь в возбуждённые соски, и прижимает совсем близко к себе, наращивая темп. Перед глазами летят искры, взрывая звёзды в космосе.
С Хансолем невозможно хорошо вот так — когда его крепкие руки практически держат хрупкую Джонни на весу, выбивая из неё всю спесь горделивости. «Кто здесь настоящий победитель, крошка?» А Джонни принимает верх его самолюбия, лаская слух дрожащим «папочка», и уравнивает шансы, сглаживая острые углы соприкосновений. Под конец феерии Хансоль берёт Джонни особенно глубоко, позволив удовлетворить её эго одним лишь мощным толчком. Она слабеет в его руках, начиная мелко дрожать, и склоняет голову, окончательно сдаваясь в плен.
— Ты довольна своим папочкой? — спрашивает Хансоль, медленно вытаскивая пробку из Джонни и оставляя поцелуи на горящей от трения коже.
А Джонни открывает глаза, слабо ёрзая на коленях Хансоля, и, готовясь ко второму раунду личных побед, томно отвечает:
— Мой папочка самый лучший.