Эпохи сменяли одну за другой, поочерёдно вплетая мир в тени и свет. Пересечение времён ознаменовалось затяжной весной — самым благоприятным периодом для рождения эльфов. Мгла отступала на Восток, покоряясь солнечным лучам, разливавшимся в волнах Западного моря. И белоснежные корабли, гонимые ветром волшебства, заполоняли гавань парусами.
Тысячелетние земли пробуждались, впитывая тепло и влагу после ледяных осколков зимы. И среди вересковых могил появлялись первые цветы азалии — как символ надежды на лучшую жизнь.
Согласно легендам, первый цветок, проросший в земле Средиземья, был привезен на корабле королём эльфов — в качестве дара простым народам. По завершении волшебной миссии оживления природы было принято решение остаться на Западе, формируя клан эльфийцев смешанной расы. Чудеса, осуществляемые ими, вдохновляли впечатлительное человечество, а бессмертие эльфов и вовсе дарило веру в высшую благодать. Но зыбко было пленительное чувство чужого превосходства. Война тьмы и света во имя нарушения баланса не заставила себя ждать. И короли человечества пали под мраком, навсегда покидая западные земли, перед этим жестоко навредив им. Таким был конец Первой эпохи эльфийского превосходства, ставшего заклятым врагом тёмных сил.
***
После слов была музыка. Волшебные звуки, доносившиеся из вечнозелёных лесов, заставляли сердца трепетать, а разум — полностью отпускать тревожные мысли. Сладкие, как мёд, голоса звонко пели баллады о прошлой жизни в лучшем мире. Эльфы-искусствоведы были мастерами своего дела. Их талантливый труд нисколько не умалялся перед воинственным кланом эльфов — равноценность важности находилась в приоритете. Молодость бурлила в чистокровных эльфах, родившихся уже после обоснования старейшин в Средиземье. И у каждого из них было особое предназначение — хранение частички природы в своей душе.
Одним из таких хранителей был наследник первого эльфа, ступившего на Западную землю. Цветочная аура окутывала юного мастера, притягивая магнитом к лесам, где когда-то росли азалии. Его звали Чону и зимой он перешагнул рубеж двух тысячелетий своей жизни. Всё это время он не ведал горя и бед, а о тёмных войнах знал лишь по рукописям. Всё это время Чону жил спокойно. До тех пор, пока не встретил Юкхея.
Юкхей пришёл вместе с другими эльфами из Лихолесья, что для жителей Запада означало лишь одно — Восточное проклятие близко. Две эпохи затишья вызвали бурю, стремительно набирающую обороты среди других народов. Опасность призывала к общему собранию эльфов со всех уголков Средиземья, и воинственный край Лихолесье отправил лучших своих представителей в Ривенделл. В тени ветвистой рощи Чону впервые повстречал Юкхея, прислушиваясь к чужому, робкому дыханию. Им не суждено было достаточно сблизиться в момент восхождения первой звезды, и на долгие десять лет Юкхей исчез во Мглистых горах, оставив в памяти Чону запах давно забытого эльфами вереска.
***
Стук лошадиных копыт отличался от лёгкого аллюра — привычного для коней в Ривенделле. Чону закрыл глаза, стараясь заглушить звуки музыки, исходящей из тревожного сердца. Неумолимо запахло вереском.
— Я знал, что ты будешь ждать меня.
«Я знал, что ты вернёшься».
Юкхей отпускает лошадь в цветущие луга, и пробирается сквозь россыпь винограда к старинной роще, где у подножия скульптуры эльфийского бога сидит Чону. Они знакомы лишь символично — по именам и природным запахам. Юкхей младше Чону на тысячу лет, что делает его самым молодым воином Лихолесья. Но возраст для них не помеха.
Чону рассматривает чужой плащ — невредимость сумеречной брони говорит о том, что перепалка со злом в горах была лишь боем, не войной. Юкхей ловит на себе взгляд юного мастера и улыбается.
— Лихолесье — мой дом, но в Ривенделл зовёт сердце. — Чону чувствует, как горячие руки Юкхея касаются его пальцев. — Сердце, которое принадлежит тебе.
В этих словах интима больше, чем в секретных писаниях о сотворении мира — Юкхей один из последних эльфов, которые могут ощущать свою избранную самой природой половину на периферии тонкостей. Но погрешность кармы слишком дорого стоит. Они не могут быть вместе — искусствовед и воин, обоюдно это понимая где-то глубоко в душе. И лишь мгновениям известно, как долго суждено им знать друг друга.
— Моё сердце тянется к твоему так, как азалия тянется к вересковой земле. Ты ведь знаешь это. — Чону встречается взглядом с серыми глазами Юкхея, продолжая. — Знаешь легенду о первом цветке эльфов, посаженном в землю из вереска. Теперь их больше нет.
— Азалия — символ хрупкости и преданности, — со знанием дела говорит Юкхей. — Хрупкость волшебства в меняющемся мире и преданность истокам. Ты — хранитель этого цветка как наследник Ривенделла и верный праведник памяти эльфийских богов.
В подтверждение своих слов Юкхей кивает в сторону покрытой вековыми трещинами скульптуры, возле которой они находятся с Чону, и крепче сжимает холодные пальцы.
— А ещё этот цветок — символ страсти и печали.
«Страсть — находиться рядом с тобой и печаль твоей потери».
Чону не озвучивает свои мысли вслух, но Юкхей слышит их благодаря гулкому сердцебиению.
— Ты ведь знаешь — мы не можем…
— Кто нам запретит?
Юкхей мягко касается пальцами губ Чону, двигаясь ближе. Свет вечерних звёзд скользит бликами в золотистых волосах Юкхея и Чону запоминает этот блеск, перед тем как почувствовать на губах сладость верескового мёда.
***
Сотня лет для эльфов — как будто человеческий год. Бесконечность жизни перетекает в мгновения, пока Юкхей рядом с Чону. Наследник Лихолесья остался в обители мастера искусств на пятьсот лет тишины и умиротворения. Чону рассказывал Юкхею легенды о Западном море, по которому плыли корабли на историческую родину эльфов, и гладил его уже серебристые волосы, убаюкивая на своих коленях. Им было спокойно в этот час, когда небо застилали звёзды, а весеннее тепло согревало сердца.
Чону расслабился, утратив бдительность, и позволил внезапно приободрившемуся Юкхею заключить его в свои объятия. Тепло сменялось жаром двух тел, так отчаянно жаждущих ласки касаний. В волшебном саду, у святой богорощи, лишь боги видели их грех, благословив запретный порыв двух связанных судеб. И эльфийское бессмертие медленно коротало свой век.
Как распускается азалия в вересковой земле — так нежился в руках Юкхея Чону, расцветая от каждого несмелого поцелуя, пьянящего не хуже мёда. Руки дрожали, снимая драгоценные одежды, а воздуха становилось так мало, что невозможно было надышаться. Горение кожи от прикосновений, томный шёпот в вечерней тишине — Чону запоминал Юкхея по точкам невозврата, глубоко прорастая корнями друг в друге. Весна горела между ними, знаменуя скорый переход к другой эпохе. И небо на Востоке затягивалось мраком.
***
— Звёзды погасли.
Юкхей закрывает глаза, прислушиваясь к шуму северного ветра. Чону обнимает его со спины, утыкаясь носом в плечо, и боится озвучить то, что оба знают. Грядёт война, несущая потери, и эльфы Лихолесья должны отправиться в путь. Юкхею уготована участь предводителя — Чону видел это в своих снах.
— После тёмного времени всегда наступает рассвет.
— Эта ночь будет слишком долгой.
Чону не находит, что ответить. Он расцепляет объятия, уходя в сторону, и поникает. Юкхей прав. Не одна сотня лет пройдёт, прежде чем он вернётся сюда.
«А вернётся ли?»
— Помнишь, ты рассказывал о белоснежных кораблях, плывущих по Западному морю? — Юкхей настигает Чону, сцепляя их пальцы в замок. — Конец эпохи эльфов близок. Я чувствую это по земле, трескающейся от топота злых сил. Чувствую, как угасает твоё тепло. Здесь больше нет цветов, Чону. Наша природа погибает.
— Мы должны уплыть, как только взойдёт летнее солнце. Я договорюсь с отцом — тебя возьмут с нами…
— Нет, — Юкхей перебивает Чону, отрицательно качая головой. — Я — воин Лихолесья и должен сражаться за эльфов в войне против Востока. Долг превыше всего, Чону. Я эльф своего народа.
— Я не покину Запад, если ты останешься здесь.
— Не глупи, Чону. Ты должен быть в безопасности. Даже если меня не будет рядом.
— Нет!
Чону вырывается из рук Юкхея, сбегая в самое сердце богорощи, и беззвучно плачет, не в силах сдержать несправедливые слёзы горечи. Юкхей отправляет себя в ловушку, из которой не вернётся прежним, и это убивает Чону сильнее, чем ход времени и натиск тёмных сил.
Долгие дни они не видятся, предпочитая каждый думать о своём перед прощанием. Юкхей пропадает из поля зрения и Чону подозревает, что младший эльф слишком запутался в своих обещаниях и чувствах долга. Но запах вереска ударяет в голову так же пьяно, как и их стираемые жизнью поцелуи.
В руках Юкхея — азалия. Чону не верит своим глазам, удивлённо рассматривая цветок, хранителем которого он является. Ему казалось, что эти цветы действительно потеряли силу и власть, полностью исчезнув из природной среды Средиземья. Но Юкхей бережно прикрывает лепестки от прохладного ветра, передавая цветок в руки Чону.
— Я надеюсь, ты дождёшься меня.
Что-то внутри Чону обрывается, когда он смотрит на свой цветочный оберег. Волшебные силы иссякают без подпитки и Юкхей об этом знает. Кулон в виде лепестка азалии, подаренный ему Чону прошлой весной, блекнет в полумраке. Белое золото больше не сверкает, как и огонь в печальных глазах.
— Береги себя. Ради меня. Ради нас.
Юкхей невесомо касается губ Чону, оставляя горечь расставания, и не обнимает на прощание — так будет больнее.
***
Заканчивалась Третья эпоха летоисчисления и третья сотня лет, проведенная без Юкхея. Война на Востоке неумолимо подходила к концу, даря слабую надежду на восстановление светлого мира. Но чувство тревоги не покидало Чону. День за днём он наблюдал, как угасала жизненная сила азалии, посаженной в обычной земле не из вереска. И не замечал, что угасает сам.
От Юкхея не было вестей вплоть до самой зимы. Эльфы покидали Западные земли, отправляясь на кораблях по морю. Чону отказывался уплывать до тех пор, пока не вернётся Юкхей. Возвращение на историческую родину в одиночестве было хуже смерти.
В день, когда ударили первые морозы, сухие лепестки азалии покрылись льдом. Тогда же Чону узнал, что Юкхей возвращается. Не живым и не мёртвым.
«Его раны глубокие, а силы — на исходе. Бессмертия больше нет. Он проживёт остаток своих дней как человеческий век. И погаснет, как Солнце, скрываемое в волнах моря».
Кажется, так хотела сама судьба, связывая их на периферии природного единства. Вместе с самого начала и до самого конца. Чону понимает, что это расплата за греховную любовь, и добровольный отказ от бессмертной жизни не сделает его героем для эльфийских баллад. Но делает его человеком, имеющим любящее сердце. Из всех соблазнов, дарованных природой, он выбирает Юкхея, разделяя с ним страсть и печаль.
***
— Какой сегодня день?
— День нашей первой встречи в тени богорощи. Прошло уже десять человеческих лет. Помнишь об этом?
Чону гладит серебристые волосы Юкхея, осторожно спускаясь ладонями к груди. Там, под шёлком одежд, ноет старая рана, прошитая осколком кулона с азалией. Тяжёлое дыхание настораживает — Чону замирает, прислушиваясь к хрипам, но Юкхей сжимает его ладони над своим сердцем, трепетно целуя руки.
— Я помню каждый наш день, проведенный вместе. Ты рассказывал мне легенды и пел баллады, а по вечерам ухаживал за цветами. Кстати… Та азалия, которую я тебе когда-то подарил — как она?
Юкхей приподнимается, поворачивая голову, и настороженно смотрит в глаза Чону. Но слова застряли комом в горле — правда такая же горькая, как и их человеческое существование. Юкхей не знает, что они обречены, и что белоснежный корабль никогда не увезёт их в лучший мир. Они больше не эльфы — не потомки высших сил. Природа больше не подвластна. У них осталась только любовь.
— Она навсегда в моём сердце. Так же, как и ты.