Последнее, что помню — это желание убивать. Мой разум хотел снова ощутить тот вкус человеческой плоти. А душа, если она ещё осталась, думала о Саймоне, чтобы не сорваться, держать все под контролем, как умеет только он.
Резкий хлопок решил все. Пуля, выпущенная из пистолета Джем, решила все. Она на огромной скорости врезалась в тело, прорвала тонкую куртку и кожу и осталась где-то между ребрами в районе сердца. Это не больно, ну может быть совсем чуть-чуть.
Я помню нашу первую встречу.
«Не увидеть нам больше лица твоего, и слова не скажешь ты ни одного». Он произнес это так, будто это — самая нелепая вещь в мире. Хотя не я выбирал надпись на своё надгробье, так что… Да и посмотрел бы он на свою одежду. Какой СЧС вообще носит свитер и пуховик летом? А его лицо. Почему он не пользуется загаром и линзами? Это казалось мне таким неправильным. За девять месяцев жизни среди людей я привык к гриму. Но он научил меня быть собой, научил, не бояться своего отражения в зеркале.
Все начиналось спокойно.
Сначала были рисунки. Сидя взаперти в своей комнате, я все чаще рисовал на серых листах глаза и губы, со временем начали появляться лицо и руки. Это происходило неосознанно и когда я понял, кого я рисую, остановиться было невозможно. Почти все стены были увешаны его портретами.
Затем я увидел его шрам. Большой длинный разрез по позвоночнику, выставляющий на показ все двадцать четыре позвонка и связки, соединяющие их. Это уже никогда не заживёт и будет вечно служить напоминанием об опытах в клинике, о предательстве и одиночестве, о смерти.
«Эй, все нормально. У всех нас есть шрамы.»
Я помню его взгляды. Он всегда смотрел на меня так, будто я был для него всем: семьёй, другом, партнёром и целым миром.
Именно в такие моменты я влюблялся в него.
Саймон. Саймон…
Он всегда так удивлялся, когда я целовал его. Его руки были холодными, а губы потрескавшимися. После поцелуев он обнимал меня или клал голову на плечо и повторял: «Ты невероятный, Кирен. Ты необыкновенный и прекрасный, Кирен.»
Кажется, это длится вечность. Не то чтобы я был против провести ее так, просто думая о Саймоне, переворачивая моменты из прошлого, без проблем окружающего мира, без людей с вилами, пытающимися убить нас. Но я сдержу обещание, я не должен умереть вот так, ещё одной смертью по моей вине. Мама, папа и Джем не потеряют меня ещё раз. Ради Рика и моего лучшего мертвого друга навсегда я буду жить. Ради Саймона…
Реальность возвращается медленно и с болью. Первое, что я вижу — это темный крест на бледной стене и Саймон. Он сидит у моих ног и что-то читает.
— Спасибо. — хрипло шепчу я.
Где-то между ребрами в районе сердца сейчас есть круглое отверстие с зазубренными краями. Ещё один шрам, ещё одно напоминание о слабости. Но Саймон здесь, просто лежит рядом, уткнувшись в изгиб моей шеи и обнимая меня рукой. Он так и не перестал говорить мне комплименты, а я рисую его каждый день.