У Сережи в волосах солнце

Гром и Разумовский познакомились в тот самый день, когда Сережа получил сухую, черную на белом записку "Олег Волков погиб в Сирии. Выражаем соболезнования".

Хотя, скорее можно сказать, что познакомились они на следующее утро, когда пришло время выпускать Разумовского из камеры, куда он угодил за пьяный дебош.

Он тогда так и не смог вспомнить, что же натворил ночью, но зато хорошо запомнил красивого, пускай и чертовски запущенного мента, который сначала притащил его в полицию, а потом выпускал утром с выражением "опять этим богачам все сходит с рук" на лице. А Гром тогда думал, что тратит он свою жизнь на совершеннейший бред, а еще о том, Разумовский не гений вовсе, а идиот, раз позволяет себе так безобразно напиваться.

А Сережу за ночную проделку вина мучила, хотя он и не помнил совершенно, чем насолил так общественному порядку. Просто лицо у майора полиции было такое, будто Разумовский лично поджег его квартиру. Или может еще чего натворил.

Поэтому спустя примерно двое суток они встречаются снова, когда Сережа совершенно неслучайно оказывается около полицейского участка в конце рабочего дня. И подходит извиниться.

Гром тогда смотрит на него, как на сумасшедшего, потому что впервые видит, чтобы богатые пьяные дебоширы извинялись. Обычно такие наоборот, в суд еще подают за то, что им не дали окончить так славно начавшийся вечер.

И уж тем более он не готов к тому, что Разумовский повезет его в дорогой ресторан, чтобы как то загладить вину. Вину за что? Гром не знает, Разумовский, в общем-то, тоже, но говорить друг другу об этом они не собираются

Первое время разговор не клеится совсем, а Сережа жалеет уже, что вообще ввязался в это. Наверное просто хотел доказать другим и себе, что он вовсе не такой, как эти мажоры. А может просто слишком сильно нуждался в компании. Глупо конечно, да и ситуация у них дурацкая, но назад поворачивать уже поздно.

Гром смотрит волком, будто подвоха какого-то ждет. Да и Разумовский, на его месте, наверно, смотрел бы также. Боже, ну какой же он идиот.

А потом бокал следует за бокалом, а разговор наконец начинает получаться.

Сначала о каких-то незначащих ничего глупостях, о бесконечных извинениях Сережи, о том, что сосредоточение большей части капитала в руках малых групп не ведет ни к чему хорошему, а потом...

- А чего же ты, такой правильный вроде, учудил три дня назад?

Гром о своем вопросе жалеет почти сразу, потому что Сережа вздрагивает, а глаза у него вдруг на мокром месте становятся

Разумовский сдерживаться пытается, но может делает свое дело алкоголь в крови, а может он просто устал держать все в себе, устал, что рядом ни-ко-го нет. И вываливает он на Грома сразу все.

И про детдом, и про лучшего друга, и про Сирию, и про то, что ближе Олежи у него никого не было. Да и не будет, может, уже. Не умеет Сережа с людьми сходиться.

А Гром только по плечу похлопывает утешающе. И совершенно не понимает, откуда вдруг взялось это желание защищать. Может быть просто инстинкт.

А Разумовский успокаивается медленно, глубоко дыша и, немного по-детски, втягивая воздух через нос.

- Я...прошу прощения. Видимо не нужно было сегодня пить

Разумовский голубые глаза опускает стыдливо, и Гром думает, какие же у него чертовски длинные ресницы. Совсем девчачьи

- Да чего уж там. Всякое бывает

А на следующий день Гром сам приходит в офис вместе

Зачем? Да черт знает. Просто свербит что-то внутри от сережиного: "а теперь я опять совсем один", сказанного вчера тихим, будто к земле придавленным голосом.

У Разумовского в офисе странно, интересно и, наверное, самую чуточку непонятно.

А еще Гром думает, что кто бы ни был там, наверху, он совершеннейший кретин, если решил кинуть на хрупкие сережины плечи всю эту ответственность.

С Разумовским бы гулять по улицам, покупать ему колу и какие-то совершенно невкусные чипсы, которые тот захотел. Или вытаскивать его хотя бы иногда на выходные на шашлыки, или просто загород. Но уж точно не глядеть, как он загибается со своим чертовски плотным расписанием. Благо у Грома сегодня хотя бы выходной.

Парню двадцать шесть лет, миллионы на счету, красивая внешность и где-то точно стоит личный вертолет, а он, вместо того чтобы клеить девушек, загибается в офисе

Гром считает, что это чудовищная ошибка

Разумовский считает, что сейчас для него это единственный способ заглушить боль от потери

Гром просиживает в офисе целый день. Сначала просто чтобы показать Разумовскому, что он ну это, готов помочь, если что надо. А потом снующие туда сюда программисты и остальная рутина начинают затягивать своей необычностью и, на удивление, неплохим кофе из автомата.

Потом они не встречаются некоторое время

Серьезно, ну а зачем? У обоих множество дел, а времени слишком мало, чтобы тратить его на почти незнакомого человека. Даже если этот человек кажется давно утерянной частичкой твоей души. Гром слишком много видел, чтобы верить подобным фразам.

А потом среди ночи раздается звонок

Разумовский опять вдрызг пьян и доверительным шёпотом сообщает, что Олег не мертв. И что сейчас он, кажется, вернулся

Гром срывается к нему в офис в два часа ночи

Олега, как и ожидалось, нет

Зато есть упившийся в хлам Разумовский, который на чужое появление улыбается ярко, стараясь подняться с дивана

Гром думает, что жизнь сводит его с совершенно не теми людьми, и что дурак он, если сорваться из дома готов по первому зову едва знакомого парниши.

А еще о том, что если так и дальше пойдет, то сопьется их самый молодой миллионер современности.

Зачем Гром остается на ночь он и сам не знает. Может быть потому, что в три часа ночи нет смысла уже возвращаться домой, а диван Разумовского большой и точно выдержит двоих.

Или, может, потому что беспокоится. Но об этом он предпочитает не думать.

С утра Сережа опять почти ничего не помнит, а на Грома смотрит растерянно, очевидно совсем понимая, что офицер полиции делает в его постели

А Гром не знает, как именно объяснить свое присутствие.

- Пить тебе надо меньше, Серег. А то вон, позвонил вчера, заявил, что твой Волков вернулся.

Разумовский хмуриться почти испуганно, будто стараясь смахнуть остатки вчерашних галлюцинаций. И оба они списывают Волкова на белую горячку.

Дальше они начинают встречаться чаще

В первую очередь потому, что: "такое чувство, что если я отвернусь, ты опять напьешься и дебош устроишь".

Гром и сам не понимает, почему нянчится с этим миллионером, но просто это как-то входит в привычку.

А Сережа открывается ему все больше. Медленно, конечно, совсем неловко, будто бы боясь обжечься.

И Гром его чертовски хорошо понимает. А еще, с каждым днем все больше убеждается, что Разумовский правда крутой. Может быть даже круче всех, кого Игорь знал.

- Знаешь, - Разумовский говорит тихо, пока они сидят в очередном баре, а Гром думает, каким же юным, хрупким и совсем-совсем еще мальчишкой выглядит Сережа, - знаешь, последнее время мне страшно. Будто что-то давит, темное такое, мрачное. И смотрит-смотрит-смотрит. А еще иногда я, кажется, вижу Олега...

Игорь думает, что пить Сереже надо меньше. И работать тоже меньше. И, черт возьми, прекратить спать в офисе, среди этих, нагнетающих (по мнению Грома) мраморных мужиков и баб.

-Ну может ты это...к мозгоправу сходишь? Как у вас там принято. Кабинет, кресла, дед какой-нибудь в очках. Или отпуск хотя бы возьми.

Они оба немного пьяные сейчас, и это в целом ничего. Но пить Разумовскому точно надо меньше.

А потом они идут по ночному уже Питеру, заворачивая в ларек с шаурмой

- Черт знает, как у вас там, у богатых, но зато точно знаю, что лучше этой шавы здесь нигде нет.

Гром ухмыляется почти гордо, а Сережа смеется, думая, что это весело, что входит он теперь в категорию "у вас богатых". У него в крови сейчас две бутылки пива, а мир впервые за, кажется, уже полтора месяца после смерти Олега выглядит совсем не мрачно.

Наверное, они оба хотели бы, чтобы это мгновение длилось подольше.

Прокопенко улыбается ему хитро, требуя познакомить с "зазнобой, из-за которой ты, Игорек, в кое-то веки вовремя с работы уходишь"

Гром только хмыкает возмущенно, отвечая, что нет у него никого.

И знаете, у кого еще точно никого нет? У Разумовского, который, наверное, впервые за последние месяцы не спит в своем кабинете.

Они вообще спят теперь мало. Еще меньше, чем обычно. Потому что работы то меньше не стало, а вот жить...жить захотелось вдруг возмутительно сильно.

Гулять по ночному городу, глядеть на разводные мосты и делать вид, что нет в этом всем совершенно никакой романтики.

Игорь не знает, когда именно он привязался к Разумовскому так сильно.

И главное, совершенно не знает, что с этим чувством делать. Наверное, холить и лелеять, так же, как лелеять и самого Сережу. Такого хрупкого и сильного одновременно.

- Знаешь, а ведь мне немного полегчало.

Сережа смотрит на него как-то мягко, тепло, а Гром зевок давит. Опять не спал всю ночь, обычное дело для полицейского.

- Может, это потому, что я тебя вовремя встретил. Я ведь думал, Игорь, что смерть Олежи не переживу. Чувствовал, что не переживу. Даже не так, знаешь. Я когда узнал, что он.....что он мертв, я почувствовал, будто из тела выхожу, понимаешь. Будто оно не мое больше. Да и зачем мне оно, без Олежи? А потом я тебя встретил. Подумал еще, что ты мент паршивый из тех, от которых мы бегали, когда из детдома на весь день сбегали и шлялись там, где шляться было точно нельзя. А ты вон какой оказался.

Сережа по чужой скуле пальцами ведет и Грому интересно, алкоголь это в нем говорит или Сережа сам этого хотел? В любом случае Игорь, к собственному удивлению, не против.

- Серег, может это, спать? Нам на работу еще завтра. Да и вообще, вон, смотри, как ты уже расклеился.

- Пошли.

Сережа кивает покорно, а Грому кажется, что не донесет он Разумовского до его офиса, ой, не донесет.

Зато дом свой рядом оказывается. Ничего, переживет молодой миллионер ночь в разваливающейся квартире. Чай не из сахара.

Просыпается Гром не от будильника, а от чужих шагов по скрипучему полу.

Сережа смотрит на него, улыбаясь неловко, и говорит, что не хотел разбудить. А Грому кажется, что в его богом забытое царство проник вдруг лучик света.

У Сережи волосы рыжие-рыжие, а из-за утренних лучей совсем золотыми кажутся. И, черт возьми, Игорь эти волосы любит. И глаза голубые тоже. И остальные части сережиного бледного, нескладного тела. Кажется он просто любит Сережу. Чертовски странное чувство. Может быть самое лучше в жизни Грома.

- Чего смотришь? - Сережа хмурится немного, голову в бок наклоняя, будто в вопросе. - У меня что-то с волосами?

- Солнце у тебя с волосами, Серег. Отойди, отсвечивает.

Сережа только улыбается весело, заставляя появиться ямочки на щеках.

- Чая у тебя не было, кофе тоже. Я кипяток заварил. Будешь?

- Буду.

Гром бурчит тихо, и, кажется, ему впервые стыдно за кончившиеся где-то год назад чайные пакетики и за отсутствие двери в туалет.

- Ты как вообще? Не штормит после вчерашнего?

Гром считает, что проявлять заботу он не умеет вовсе. Сережина немного неловкая улыбка, похоже, желает убедить его в обратном.

- Все в порядке, Игорь. Вставай с дивана, на работу опоздаешь.

Есть что-то чертовски домашнее во всей этой сцене. Грому кажется, что сегодня его самое лучшее утро.

Они в следующий раз встречаются только через неделю. Гром и забыл, сколько может накопиться дел, если вдруг начать уходить с работы вовремя. И, наверное, у Разумовского точно также. Да уж, в этом они несколько похожи.

- Ну что, куда сегодня? - Гром спрашивает нарочито заинтересованно, будто бы их маршрут неизвестен обоим заранее. Сначала в какой-нибудь бар, а потом гулять по ночным улицам, стараясь не забрести в опасные районы.

- Может, пойдем в парк?

Разумовский смотрит неуверенно, будто и сам чувствует себя некомфортно, отклоняясь от их зазубренного ритуала. И Игорь думает, что только последний козел может отказать этому взгляду голубых глаз.

- Пошли, - он пожимает плечами, и думает, что выглядят они, наверное, чертовски странно - гоповатого вида мужик в потертой куртке и парень в отглаженной белой рубашке. - Я тогда тебе это, местечко одно покажу. Там отличную шаву делают.

- Однажды ты посадишь себе всю пищеварительную систему, Игорь.

- Не худшее из того, что со мной случалось.

Сережа смеется над неловкой шуткой, и Гром думает, что за этот смех он готов продать в пользование Разумовскому все свои глупые детские секреты. Даже о том, как чуть не попался на воровстве яблок в третьем классе. И как боялся жутко, что отец узнает. И придётся ему тогда забрать бедного Игорька в тюрьму. Дурость была, конечно, но может повеселит.

В Таврическом саду светят редкие фонари, а землю опускается, как раз, роса. И Сережа мерзнет, наверное, сейчас в своей безразмерной белой рубашке. Дурак, передавали же в новостях похолодание.

- Держи.

Гром свою куртку на чужие плечи накидывает, и хмурится будто бы недовольно, стараясь накатившее смущение скрыть. Будто он младшеклассник какой, впервые влюбившийся в девчонку из параллели.

- А я тут, это, последний раз месяца два назад был, - идти в тишине неуютно немного, поэтому Гром разговор начинает опять, - Тут тогда банду ловили. Ну знаешь пушки, мигалки, шарахающиеся прохожие. Еще и помощнички попались, настоящие идиоты. Ты им налево говоришь бежать, они стоят. Стрелять, кажись, вообще еще не научились.

Они около пруда останавливаются, а Гром вдруг чувствует себя настоящим идиотом. Разве интересно Сереже слушать про идиотов-напарников, бандюганов и остальную шушеру?

С ним бы, наверное, про картины какие-то разговаривать. Про Боттичелли вон его. Или может заводить какие-то дурацкие, романтические диалоги из мелодрам, которые смотрят по средам в семье Прокопенко.

- Красиво здесь, - Сережа зябко плечами поводит, на воду глядя, - А ты чего замолчал, Игорь? Как же ты бандитов поймал? В одиночку опять?

И они говорят еще долго, глядя темную воду. А потом Сережа вдруг берет его за руку, неловко улыбаясь и пряча взгляд за ресницами.

У Сережи руки холодные и тонкие-тонкие, кажется, нажми посильней и сломаешь, а пальцы его тонут просто в медвежьей громовой лапе.

А еще Игорю интересно, чертовски, ходят ли друзья так, взявшись за ручки, как парочка.

- Это ты со всеми друзьями так за руки держишься? - Гром усмешку давит, а у самого внутри все в ожидании ответа сжимается. - Или это я такой особенный?

Сережа вздрагивает немного, и Игорь последние деньги поставить готов, что румянец на чужих щеках ему совсем не кажется.

- Особенный.

И Гром думает, что Сережа у него тоже совсем особенный. Даже со всеми своими кошмарами, пожирающей все время работой, автоматами с газировкой и совершенно дурацкими способами борьбы со стрессом.

А с этим всем они как-нибудь разберутся. Попозже. Время у них еще есть.