Новичка Серёжа быстро выделяет из толпы - жердь на полголовы точно выше всего собравшегося сброда. Интерес вспыхивает почти мгновенно: хорошие бойцы обычно пониже, встанут в позу — и хрен ты его сдвинешь; но мяско для отбивания здесь не держат. 

Новичок интерес замечает и сам, вспыхивает что-то такое в глазах, от чего по спине пробегаются табуном мурашки, да шея сама к плечам притягивается. Серёжа злится, с вызовом в упор смотрит, мгновенно щерясь: спасибо, хватило уже этого дерьма, никто его больше не обидит. Ноги сами несёт к рингу, ближе к Олегу, чтобы... 

Резко оглушивший звон резко выбрасывает в реальность. Разум пару секунд восстанавливает собственную способность дышать и пробивается к рингу уже осознанно. Сейчас Олежа будет выбивать дерьмо из кого-то там, поискать себе безликого спутника на ночь можно и позже, когда получится уже обнять лучшего друга с поздравлениями, хоть так прижаться поближе...

Серёжа головой мотает, точно мысли его глупые так вытрясти сможет. Ему ведь даже не нравится насилие, хоть спортивное, хоть бьют и не его: плечи сами вздрагивают от каждого удара, взгляд стекленеет, а сознание будто отключается. Что был бой, что не было — что элитный закрытый клуб за пределами Москвы, что подворотня МГУ, куда с таким трудом удалось пробиться, — Серёже всё одно забиться в угол хочется, закрыться руками, уши заткнуть и просто дышать. Наверное, именно поэтому он каждый раз с Олегом увязывается, ужом вертится вокруг ринга, цепляя нового парня — обязательно высокого, с короткой стрижкой, тёмненького, чтобы можно было прикрыть глаза и...

Олег налетает со спины, довольно, победно ворчит, не замечает кривой ухмылки, Серёже того только и надо. Поймать чужую эйфорию легко, растворяться в ней привычно, уж лучше так, чем туманить себе разум чем-то более... более. Серёжа как-то внутренне, до истерик не переносит терять над собой контроль, будто боится не вернуть его себе обратно. Точно кто-то только и ждёт, чтобы отобрать. Бред бредовый, тревога подбирается на мягких лапках и отдаётся звоном в ушах. 

Олежа куда-то растворяется, то ли позвали, то ли просто кого-то увидел — дальше их вечер почти не сталкивает никогда. Разум фыркает, мгновенно сбрасывая сопли и нытьё, ему на охоту выходить. Где-то сбоку вслипывает Бык, у ринга восхищённо-поражённо вздыхают зрители. Пробиться трудновато, но оно того стоит. Серёжа в миг забывает обо всём на свете, когда сталкивается взглядами с Новичком: его попросту сносит от жара, от силы. Наверное, так мотылька и влечёт пламя, гипнотизирует, порабощает. 

Серёжа едва ли спрашивает имя, пробившись через таких же бабочек к победителю. 

Вблизи парень выглядит только опаснее, злее, взглядом попросту рубит, для него тут все они — детишки, что вышли поиграть в песочнице, пока там гопник зависал. Только вот внешность обманывает запросто — он едва ли старше, Олежа таким станет лет через пять. Зная Волка, через три.

Серёжа старательно не думает, что вновь выбрал мужика едва ли не копией лучшего друга. И что тот наверняка пошлёт подальше, такие никогда не ведутся, типаж не тот.

Победитель ведётся, привычный сценарий сбоит, — вечер перестаёт быть томным. 

Разум не ожидает, что его неловкие подкаты сработают, не думает, что нагловато-развязная манера и пошлые фразы выделят его на общем фоне. Потому, наверное, когда Победитель небрежно притягивает ближе, Серёжа теряется. В горле сразу комок встаёт, дыхание спирает, а щёки покрываются некрасивыми пятнами румянца. И чувствует он себя ровно на свои семнадцать, смущённым школьником, который пробрался на взрослую тусовку и оказался не готов к последствиям. Именно это читается в слегка насмешливом прищуре, именно это поджигает внутри противоречивый огонёк. 

Разум надменно сбрасывает с себя руку самоуверенного идиота, будь он хоть трижды Победителем, и едко интересуется:

— За пределами ринга также быстро с проблемами разбираешься? — Серёжа ожидает всякого, контингент клуба научил уже, какой тонкой бывает душевная организация у брутальных мужиков. Но привычной злости нет, кажется, Победитель только успокаивается и предлагает показать. Чтобы лично убедился. 

Дыхание Серёжи сбивается окончательно. Он даже не успевает предупредить Олега перед тем, как садится в тачку. И, судя по крикам, в тот вечер Победитель превращается в Бога.

***

— Прихорашиваешься? — голос Олежи насмешливый, подъёбку только слепой не заметит. Серёжа корчит быстро гримасу и не отвлекается: волосы непослушно пушатся, тоналка отказывается замазывать провалы под глазами и косую царапину на полщеки. — Думаешь, ему ещё не надоело?

— А должно? — Серёжа плечом дёргает, радуясь, что Олег теперь лица его не видит. Шипит, уворачивается в небольшом пространстве общего блока. — Сосу я великолепно, сам мог бы оценить, трахаюсь ещё лучше, плох что ли?

— Серый...

— Что? Да блять...

— Серый?

— Тоналка хуёвая, собирайся сам, я к Марине зайду.

До клуба Серёжа добирается сам и на маршрутке. Волосы ровно лежат по пробору, ссадину не отличить от прилипшей чёлки. Во рту отчего-то гадливо, желчью отдаёт, но думать себе об этом он запрещает. Нахуй. 

Вопреки обыкновению, Разум ищет Победителя, а не лучшего друга, но находятся они оба и рядом. Волк хмуро щурится, взглядом ловит рыжую вспышку и уходит, резко развернувшись.

Вкус желчи сильнее становится, но Серёжа умеет отстраняться, щебечет себе под нос какую-то чушь, легко крутится вокруг, но держится подальше, на шее не виснет. С одной стороны — ссадина, о которой говорить не хочется, с другой — слова Олега горят намного ярче в голове, чем хотелось бы.

Победитель быстро ловит за костлявое запястье и притягивает ближе за шею. Серёжа почти ощущает дрожь в коленях, спасибо, но нужно ещё сосредотачиваться на словах, которые упорно ему говорят, кажется, губы напротив. Мысль о том, что они так и не целовались ни разу отрезвляет получше, чем ведро ледяной воды. 

Серёжа дёргается резко, вдыхает рвано. Вырваться пытается, но куда там бабочке трепыхаться.

— Последний раз повторяю, — немного гнусавый, размеренный голос наконец-то достигает ушей. — Это кто сделал?

Правая рука резко по скуле шлёпает. Легонько, но ссадина болью взрывается так, что шипения не получается сдержать. И смотрит так, пристально, зло, — точно знает, что просто так наебнуться не получится, что нужно дополнительное ускорение и, желательно, перстень с печаткой. Разум не понимает почему, но этот взгляд ему мозги разжижает, ни соврать, ни отказать не получается.

— П-прид-дурок один в универе, — Серёжа нервно сглатывает, кадык под чужими пальцами дёргается, мурашки по спине бегут только быстрее. — Н-ничего...

— А вот это уже я буду решать, — голос всё ещё спокойный, но уже твёрдый какой-то, хер с таким поспоришь. Серёжа, конечно же, не затыкается.

— Сам как-н-ниб-б-будь решу, м-мы даже н-не знакомы! — упрямство не позволяет заткнуться и помалкивать. Олежа не зря говорит, что огребает он вполне сознательно и за дело. В этот раз только система сбой даёт: ладонь медленно с щеки сползает и замирает прямо перед носом.

— Игорь.

— Серг-гей, — от неожиданности он лапку свою даже сам протягивает, а потом тупо смотрит на странное рукопожатие, ладони-то с его шеи никто не убирал.

— Вот и познакомились, — Игорь легко хлопает Серёжу по плечу и отходит к рингу. Бой подкрадывается незаметно, но на этот раз обязательную шоу-программу Разум пропускает потому, что охуение никак не думает проходить. А после новоиспечённый Игорь уже утягивает его куда-то в закрытые помещения клуба.

***

День у Волка выдаётся откровенно паршивым. Мало ему проблем, так Серый умудрился отхватить леща от какого-то там мецената, соизволившего почесать собственное ЧСВ о студентов-первогодок. Как не вылетел ещё, язва мелкая, никогда вовремя заткнуться не могу.

Олегу не нравится его план, не нравится Москва, которую он толком и не знает, но бросать Серого одного тут — заранее провальная идея. Милосерднее было тогда ещё в первую встречу просто и гуманно свернуть рыжему его миленькую шейку. Сейчас-то уже сколько сил вбухано, чтобы тело это наивное не сдувало ветром. Жалко.

Олег привык защищать его даже от себя самого, с того самого момента, когда глаза эти увидел. Испуганные, наивные, но бесконечно упрямые, полные жажды жизни, веры в перемены. Не той тупости, от которой только одни разговоры, а реальной веры, когда падаешь и каждый раз поднимаешься вновь. Олег тогда пообещал себе, что больше он падать не позволит.

Олегу не нравится Москва, потому что его блаженная ответственность как назло стремится осложнить его жизнь: мальчишка лезет за ним всюду, истериками изводит, ноет двадцать четыре на семь. Вот, чувствовал же, не стоило тащить в этот клуб сраный. 

Волку это нужно — что бы там Разум ни задумывал, разгребать за ним придётся именно ему. Значит, нужны деньги. Значит, нужны связи и авторитет.

Кто ж, блядь, знал, что в какой-то момент Серого подцепит зверь помощнее? Он, блядь, Олег Волков, восемнадцать лет, знал!

В Громе ощущается не сила, в нём скрывается целая буря. Олег ощущает опасность, чувствует чужую мощь и старается не приближаться. Серёга тоже чувствует — и, естественно, вляпывается по самые уши. И ладно бы разовая акция, с кем не бывает. Как же, куда там! Серый стабильно три раза в неделю съёбывает с клуба вместе с неадекватным Громом, который уже отпиздил половину старожил.

Олег ведь и просил только об одном — предупреждать, с кем, куда и откуда забрать. Он ведь знает, с чего тащится Серёжа, ему же потом последствия обрабатывать. Гладить по голове, дуть на ранки. 

Олегу не по себе — как ладно сочетаются ряды синяков на шее с блестящим взглядом, полным той самой жажды. Олег просто боится, что однажды... что Серый не вернётся. 

В первый раз он сам едва не отпиздил придурка, когда тот вернулся в общагу сам и под утро. Во второй раз подивился, повторной встречей никто до осчастливлен не был. В третий раз в груди кольнуло неприятным, заворочалось что-то тёмное, выброшенное давно из головы. Серый ведь даже имени Грома не знает! Вздыхает только по его хую, видимо, волшебному, да и всё, мозги последние теряет, смотреть тошно!

Волк ведь пытается достучаться, для его же благополучия старается! И в итоге прётся один в клуб. Не будет он извиняться перед идиотом, хоть сотню раз тот будет обиженно хохлиться. Лучше больно Серому сделает сам Олег, чем неожиданно он откроется обмудку какому-то.

Найти Грома легко, на фоне остального сброда он выделяется. Чистенький слишком. Правильный. Снова становится тошно. Ноги сразу несут к нему, самое время договариваться.

Разговор не задаётся с самого начала: Гром смотрит насмешливо, не воспринимает всерьёз. Волка это доводит, бесит неимоверно, но лезть вне ринга — прямой путь на вылет.

На ринг Гром идти не желает принципиально, говорит:

— Хороший ты парень, Волк, не буду я тебя ломать, — качает головой грустно, будто видит что-то, чего Олег пока не сумел распознать. — Сброда здесь по горло, дави не хочу. Другой ты, понимаешь, чем честь от понятий отличается. Только я иначе не умею: пелена перед глазами, шум в ушах, я глаза твои увижу и разломаю тебя к хуям. 

Олег рычит, злится, но вывести Грома не способен, рычагов его не знает никто, разбег от безмятежности до берсерка там меньше секунды, справившиеся с миссией редко когда в сознании пребывают.

Уходить ни с чем обидно, но Разум уже хмурой тучей нависает рядом, портить вечер ещё больше не хочется.

Без поддержки Серого — безмолвной, простого ощущения чужого взгляда между лопаток, побеждать гораздо труднее. Жилкой на виске бьётся мысль: «глаза твои увижу и разломаю к хуям». Олега трясёт, первый бой, который почти в молоко, едва до ничьёй довести хватает. 

Тошнота сильнее становится, когда замечает рыжую макушку, что куда-то целеустремлённо покачивается. Ноги снова своей жизнью живут, тянут, тащат следом, как щенка упирающегося на привязи, за хозяином.

Олегу хватает мозгов не отсвечивать. Он мантрой про себя повторяет: нужно просто убедиться, что Серому хуже не будет, что Гром с катушек не летит от секса (и откуда вообще в голове инфа о том, что и как нравится его идиоту).

Впрочем, отсвечивать, наверное, даже можно, как минимум потому, что дебила таки два: озаботится закрытыми дверьми не догадался ни один. 

Олег осторожной тенью заглядывает внутрь — отличный вид на бильярдный стол, аж с подсветкой, не хватает только камер, блядь.

Серый раскинулся на зелёнке уже без рубашки, прикусывает губы, моргает часто. Рук не тянет, изгибается только легко. Гром над ним реально возвышается — стой вот и думай, реально такая машина или кое-кого опять ветром сносить по Москве по весне будет. 

Мышцы на спине перекатывают неспешно, рукой правой тянется к щеке, медленно, мягко даже, дотрагивается до ссадины, гладит. Олег физически почти чувствует, как закатывает Серёга глаза, как со злостью плечи вскидывает. Гром будто и не замечает, мягко ведёт ладонью вниз, по шее, через ключицы к соску. Дрожь губами собирает с шеи, бок оглаживает, по рёбрам проходится. 

Олегу не видно с чего, но Серый вздыхает потерянно так, удивлённо, во все глаза наблюдает за Громом — только для того, чтобы дёрнуться, отстраниться и зашипеть. Намеренно ведь бесит, паршивец, того и гляди глаза расцарапает. Олег медленно подбирается, чтоб если что...

— Хватит сопли разводить, ебать будешь или мне кого другого най..? — Серёга не терпит, когда с заботой, ему подавай жёстко и без смазки, только всегда ведь ревёт, да дёргается, когда получает своё. Что идиоту надо-то, хуй поймёшь. Олегу привычно, он давно игнорирует придурка, но Гром?

Быстрым движением руку отбрасывает, рывком вперёд в горло впивается, перекрывает доступ к воздуху. Серёжа дёргается в первую секунду. И тут же расслабляется, куклой без ниточек валится на сукно, подставляется. Зря только, Олегу видно и со своего места: злостью тут и не пахнет. 

Комната пустая, что крики, что шёпот тут слышно прекрасно, хотя Гром и не старается быть тихим:

— Тебя кто спрашивал, Пташка? Твоё дело лежать и слушать, — быстрым движением, кажется, кусает жилку на шее, вон как дёрнулся Серый, задрожал весь как-то. — Вздумал диктовать правила? Я тебе сопляк, чтоб вестись?

Второй рукой Гром фиксирует голову, за волосы рыжие тянет до всхлипов, губы своими накрывает, сразу язык проталкивая глубже. Ладонь с шеи медленно ведёт ниже, пальцами пупок обводит мягко и скользит в джинсы. Серый дёргается слегка и тут же мычит: просит, ластится. 

Тошнота почему-то подходит к самой глотке, что и вдохнуть сложно. Олег головой качает и осторожно выходит, поплотнее дверь прикрыв. Серёжа тот ещё идиот наивный, ещё ничего не понимает, не видит очевидного: к Грому не привыкать не получится, уходить и оставлять идиота он явно не намерен. Значит, привыкать нужно и Олегу тоже. Что ж, лучшего олицетворения ненавистной столицы не найти уже. Только смириться. Снова.