Бордовый вечер

Она лежит в грязно-жёлтой кофточке, вытягивает ноги — джинсы своими красочными всполохами украшают её. Может, на ней серёжки. Может — мне лишь кажется. И всё передёрнуто тёплым светом вечера — он приглушён. Только коричневый диван, расшитый раскинутыми красными листами роз, всё мягок под ней. Мне он стягивает спину.

Всё стягивается. Образует темноту с жёлтым серебром овальным — словно глаз. Но глазницы пусты.

Она по всем перетянутым верёвкам снова расхаживает, перематывая сети. Она настолько же реальна, насколько и вся моя жизнь. От неё — её жизнь. С красками. С листвой. С закатами. С её браслетами, шортами и заколотыми блондинистыми волосами. Она легка настолько же, насколько остёр её нос.

С пёрышком не сравнить — всё легче.

Она протягивает мне свой мир, вырывая. Она им меня клеит-клеит, не хочет оставаться в доме. И в мир выходит. Она меня тянет-тянет, став выше.

Не дотягивается. Я бы ей благодарна.

Она шлёт мне ножи — не с тортом, с чем-то ещё летним. Она облупливает стенки — и улыбается, к ним гармонируя в своём коричневатом пальто.

От её улыбки щёки стягиваются.

Она резвится, когда огни ещё зажжены. Только так ей и жить. И она, ухватившись за мою грудь, тянет прямо в проём, руками легко взмахивая — тонкими острыми пальцами хватая.

Она шлёт „кровью, как в метрополитене”*. Она уходит в ночь — не живёт. Я тоже умираю.

Всё, что было — не для неё. Всё, что моё — почему-то не уберегла я, забралось.

Он выходит из-под зелёной листвы. Кудрями всю природу закрывая, он улыбается.

Я сняла с него шляпу. Разбросала по щекам его светлые волосы — взгляд ещё мягче. И он — в кремовом пальто. Весной. Сливается белым пятном.

Его глаза — хаос и ураган, идеальный порядок. И только бы они упорядочили то, что во мне разбито. Он бы прикоснулся — и всё потекло правильно по моей бы жизни.

Я знаю, что наши с ним миры — параллельны. Оттого и одинаковы.

И он, улыбаясь, склоняется предо мной. Слишком мягкая улыбка. Слишком много непрочувственного мной. Я бы лучше заплакала — как несколько лет назад, до осени.

Он прогуливается в саду. И все деревья в нём теряются, не оставаясь, я так и проводила только такие линии. Я не думала, что среди деревьев — дорога неживая. И что по-неживому нужно её нарисовать.

Я слишком часто дышала.

Он пальцами ведёт — так пусть бы вёл по-другому, пусть бы вёл по израненной моей голове, на которую столько упало.

Он выходит, улыбаясь мне. Он улыбается на каждое моё слово, на каждое движение. Для меня он — „gentle” апрельский дождь**. В моём озябшем мире выдранных ногтей, истерзанной кожи и больной головы.

Она вырывает меня через все провода, она хватает словами — и не отпускает. По нему я провожу плавные линии — и ровнее они никогда у меня не были. Она всегда была обстоятельством, которое я неумело вписывала в свой мир. Он так и не пришёл.

Пусть этот вечер не кончается — только сентябрь.

Осень упала в синюю лужу — все жёлтые краски растеклись