Небо было серое и унылое, совсем как настроение у Чонгука. Чимин и Мартель сидели на лавочке и жевали хлеб, при этом Мартель тихо смеялся с рассказов старшего мальчишки и болтал ногами. Отчасти это поднимало Чонгуку настроение, но он все равно чувствовал себя паршиво. Кусок в горло не лез. Он сидел на корточках, прислонившись спиной к каменной холодной стене и смотрел вверх. Над ним сгущались тучи. Клетка стала еще уже. Мальчик тяжело вздохнул и потер красные от недосыпа глаза. Мартель примолк и уставился большими глазками на братишку.

— Почему ты грустишь?

— М? — лениво отозвался Чонгук. Он перевел взгляд на мальчика. Его чудесные длинные волосы были убраны в низкий хвостик, большая шляпка то и дело падала на лоб. Чонгук нежно улыбнулся, привстал и погладил его по щеке. — Я не грущу. Просто задумался.

— Точно? — с прищуром переспросил Мартель. — Если ты устал и чувствуешь себя плохо, я пойду работать на поля, а ты отдохнешь. Хочешь? Мне совсем не сложно. Меня возьмут!

— Не уверен, — хихикнул Чимин и по-братски положил ладонь на макушку мальчишки. — Росточком ты не вышел. Хотя, может, Нил позволит тебе поливать саженцы… Но платить будет гроши. Он нам-то платить не особо намерен, — вздохнул мальчик.

— Выкинь эти глупости из головы, — отмахнулся Чонгук и обнял Мартеля. Мальчик сразу же прильнул пухлой щечкой к его детской груди, казавшейся ему великой стеной, преградой от всех невзгод. — Мы справимся. Мы ведь все вместе, значит, все будет хорошо. Обязательно…

После падения стены прошло несколько недель, а может и месяцев — Чонгук не считал. За это время изменилось немногое. Детей, женщин и омег отправили на тяжелые работы на поля, а мужчины и старики быстро прошли подготовительный курс по борьбе с титанами и скрылись за стенами. Правительство отослало их якобы для сражений, чтобы принести победу для человечества, но все они понимали, что за этим стоит. Голод. Король просто избавился от лишних ртов самым грязным и беспощадным способом. Беженцы кожей чувствовали, что им здесь не рады. Горожане косились на них, как на отбросы, королевская полиция кидала в спину нелестные высказывания, которые многие беженцы предпочитали не замечать, дабы избежать конфликта. Напряжение висело в воздухе — их нужно было кормить, но запасы пищи не пополнялись, а лишь уходили в минус. Назревал экономический кризис.

Но Чонгука это мало волновало. Его вообще в последнее время ничего особо не трогало. Он жил, как заведенный организм: утром вставал и шел на поля, сажал картошку и морковь до самого заката, на заработанные гроши покупал молоко и хлеб и возвращался в барак, чтобы покормить Мартеля. Кормить Мартеля стало его основной целью, которая поднимала веки по утрам. В этом мальчике, который, как и Чонгук, потерял все, он видел свою отдушину, свою миссию, свое предназначение… Но по ночам его мучали кошмары. К нему приходил Поко, плакал и говорил, что соскучился, что хочет к нему. Чонгук вскакивал в холодном поту от этих кошмаров, чувствуя, как его душат рыдания. Пустота внутри не затягивалась. Как только Чонгук думал, что все начинает приходить в норму, и он начинал существовать не как тело, а как человек, к нему возвращались эти кошмары, вина, боль, сожаление…

«Почему я, а не они? Почему я выжил?» — этот вопрос постоянно крутился в голове. Разве он чем-то лучше Исака? Или Адама? Или сестры Карлы? Или… Поко? Мысли терзали его. Даже когда голова лопалась от них, как гнилая плоть от трупных червей, Чонгук не мог уснуть. «Разве я могу засыпать и просыпаться, есть, дружить, любить кого-то, когда все они мертвы?», спрашивал он самого себя. Чонгук часто плакал. Беззвучно, свернувшись калачиком на подстилке и подтянув колени к груди, пока рядом спали Мартель и Чимин. Смотря на них, Чонгук ощущал себя слабаком.

Они ведь тоже потеряли всех. Остались совсем одни, но не опустили руки, не сдались. А Чонгук? Только и мог делать, что оплакивать смерть дорогих людей. Чонгук чувствовал бесконечную вину и угрызения совести. Мартель, этот маленький эмпат, очень чутко чувствовал изменения в старшем. С тех самых пор, как они впервые встретились среди беженцев, они не расставались ни на секунду, найдя друг в друге утешение и покой. Когда сны мешали Чонгуку спать, он просто подползал к Мартелю и обнимал его так крепко, насколько хватало сил, чувствовал его сопение под ухом, его тепло и размеренный стук сердца. Становилось легче. Чонгук не чувствовал себя одиноким, потому что Поко… Мартель был рядом.

Внезапно ребята услышали какие-то крики, шум и смех. В местах с большим скоплением разношерстного населения случалось всякое: бывало, люди начинали драку за лишний кусок хлеба или глоток воды, но было в этом гаме что-то иррациональное. Чонгук среагировал первым. Он оторвался от стены и побежал на звук, ребята ринулись за ним. Мартель бежал самым последним, едва успевая перебирать короткими ножками и придерживать шляпку на макушке. Когда они завернули в грязный переулок, то увидели двух солдат и худощавого мальчонку. Он стоял в боевой позиции и сжимал грязные от пыли кулаки, смотря на смеющихся солдат с праведным гневом в глазах. Чонгуку показалось, что еще немного, и он подожжет их. Его глаз заплыл, губа распухла от ударов, и солдат это явно забавляло.

— Праведная Шина, что они творят? — в ужасе прошептал Чимин.

— Вы, нахлебники, жрете нашу еду, сидите тут и просто жрете. Свиньи, — загоготал солдат королевской полиции, с неприязнью смотря на парнишку.

— От вас никакого толка. И почему титаны побольше не сожрали? — вторил ему другой. Они заржали, как две гиены, издеваясь над своей жертвой. Чонгук стиснул челюсть и крепко сжал кулаки, готовясь кинуться в бой, помочь незнакомому мальчику в этой неравной битве. Ему, наверное, и так уже досталось. Две худые ноги-палки торчали из оборванных по краям штанов, так что Чонгук искренне удивился: как он вставал после таких ударов?

— Уроды, — процедил мальчишка непривычно низким для ребенка голосом. Чимина пробрала дрожь. У него было ощущение, что в маленьком теле сидел огромный, сильный духом мужчина. Он схватил Мартеля за ручку и прижал к себе, чтобы малыш не кинулся в бой, если это сделает Чонгук. — Вы, мрази, не видели то, что видели мы! Вас не жрали заживо, не жрали вашу семью, друзей! Чтоб вы все сдохли! — заорал мальчишка и побежал с кулаками на солдат, прекрасно понимая, что его могут безнаказанно запинать до смерти на пыльной земле.

Солдаты забавлялись. Худой и легкий кулак мальчишки не причинял им боли, зато они наслаждались, пиная его сапогами по ребрам. Все случилось в одно мгновение! Мальчишку завалили на землю и принялись колотить и плеваться в него, а тот только и успевал прикрывать голову от ударов. Чонгук с воплем кинулся в драку, спеша помочь и исправить эту жестокую несправедливость.

— Ублюдки! — заорал Чонгук. — Я вас всех убью!

Ему в глаз прилетел кулак солдата. Чонгук упал на спину, больно приложившись затылком. Перед глазами все поплыло, но он сразу же вскочил на ноги. Кто-то из солдат схватил его за шкирку, как щенка, пока второй бил мальчишку на земле. Чонгука бросили к этому пацану, и тогда он ощутил всю ту боль, которую испытывал незнакомец. Периферией слуха он слышал, как вопил Мартель, отчаянно рвавшись к нему, чтобы помочь. Но тут удары внезапно прекратились. Чонгук, прикрывавший голову, открыл один глаз и увидел перед ними Чимина. Тот стоял, крепко зажмурившись и раскинув руки в стороны, чтобы удары на ребят прекратились. Его коленки тряслись, но он стоял словно Стена Мария, защищая их.

— Пожалуйста, простите моих друзей! — завопил Чимин, боясь открыть глаза и получить удар. — Они не понимают, что несут. Мы слишком устали и голодны, поэтому так агрессивны! Мы больше не скажем ничего плохого, пожалуйста, позвольте нам уйти!

— Отребье, — сплюнул солдат. Он поднял с земли оружие и закинул его на плечо. — Вас спас этот сопляк. Вам повезло, что мы не бьем тех, кто на нас не кидается. Еще раз… — мрачно начал он, окинул двух пацанов взглядом и снова сплюнул: — Пошли, Юри.

Чимин смог выдохнуть, только когда солдаты скрылись за поворотом. Он рухнул на колени так, словно скинул с себя огромный камень. Мартель уже подлетел к Чонгуку и помогал ему присесть. Побитый мальчишка же сел сам, придерживаясь за побитые ребра. Он косо посмотрел на троицу и хмыкнул себе под нос.

— Ты как? — прохрипел Чонгук. — Выглядишь, как кусок лошадиного навоза.

— Взаимно. Но бывало и хуже, — отозвался паренек и потер шею, на которой пестрели синяки.

— Тебя солдаты так побили? — аккуратно спросил Чимин.

— Да.

— Но за что? — удивился Мартель. — Разве они не должны нас защищать? — в ответ пацан рассмеялся и сразу же схватился за ребра.

— Они так не считают. Я Хосок, кстати. Спасибо, что кинулся помогать. Это было тупо, но смело. Они бы и тебя пришили.

— Я здесь, чтобы бороться, — с жаром сказал Чонгук. Он встал и подал руку Хосоку. — Я должен был помочь. Мое имя — Чонгук, — пацан долго смотрел на нее, словно не понимал, что ему нужно сделать, но в конце концов вложил в нее свою грязную ладонь и поднялся. Чимин принялся ему помогать отряхивать одежду от грязи и пыли.

— Мартель, сбегай в барак и принеси какую-нибудь тряпку и холодной воды, — мягко попросил старший мальчик.

— Понял, — пару раз кивнув, Мартель унесся исполнять приказ.

— У тебя, наверное, ребро сломано, — вздохнул Чимин. — Позволишь, я посмотрю?

— Пофиг. Валяй, — махнул ладонью Хосок.

Чимин помог ему усесться на перевернутый деревянный ящик из-под вина, сел перед ним и попросил закатить рубашку. От вида этих худых ребер, на которых тут и там были кровоподтеки и синяки, у мальчика сердце заходилось болезненным стуком. Он прикусил губу и принялся мягкими, почти невесомыми движениями ощупывать его тело на предмет переломов. Хосок иногда шипел сверху, а Чонгук стоял над ними и сжимал пальцы в кулаки, с отчаянной ненавистью понимая, что это сделали те, кто призван защищать их. Ярость зарождалась прямо в его сердце. Мартель прибежал, держа в руках миску с водой, половина которой расплескалась по дороге, а под мышкой сжимал грязные тряпки.

— Чонгук, а ты как? — спросил мальчик. Он, как маленькая белочка, принялся крутиться вокруг старшего брата, разглядывая его боевые ранения. Чонгук лишь слабо улыбнулся и взъерошил его волосы, уверяя, что все нормально. Мартель неудовлетворительно поцокал языком, но все же отстал и вернулся помогать Чимину.

— Так ты Чимин, ага? — спросил Хосок, пока мальчишка протирал раны на его животе и ребрах.

— Все верно. А это — Мартель. Он наш младший братишка.

— Вы все братья? — удивился Хосок.

— Ну, до падения Марии мы ими не были. Здесь подружились, — пожал плечами в ответ Чимин. — Ты уж прости, нам медикаментов особо не дают. Это — все, что есть…

— Да забей, — слегка сморщился Хосок, когда Чимин коснулся травмированного ребра. — Хотя бы переломов нет.

— А ты откуда? Почему мы тебя раньше не видели? — заинтересовался Мартель. Он плюхнулся на землю рядом с Хосоком, подпер щечки и с интересом смотрел на новенького. — Ты теперь тоже будешь нашим братом?

— Э-э-э… Не знаю? Может быть, — уклончиво ответил мальчишка и снова зашипел.

— Прости, прости! Буду аккуратнее, — пообещал Чимин.

— Я здесь по заданию был, мой барак самый дальний в этом районе. Там у меня тоже особо друзей нет.

— Почему? — сложил руки на груди Чонгук.

— Хрен их знает. Не нравлюсь, может. Считают меня хулиганом.

— А ты умеешь материться? — хихикнул Мартель.

— Мартель, — одернул его Чонгук.

— Ну а что?

— Так почему между вами завязался спор? — поинтересовался Чимин, затянув тряпочку вокруг ушибленной руки Хосока.

— Потому что они кретины. Они смотрят на нас, словно мы — мусор под ногами. Обзывают нас, кидают в спину проклятия, прекрасно понимая, что никто нас не защитит. Они должны нас защищать, — Хосок крепко сжал кулак, так, что костяшки побелели. На его лице читалась злость. — Ненавижу таких, как они. Королевская полиция, — скривился он. — Коровье дерьмо выглядит и пахнет приятнее, — Мартель хихикнул и прикрыл рот ладошками, опасливо глянув на Чонгука. Но Чонгук ничего не сказал.

— И они били тебя за то, что ты отстаивал свое мнение? — хмуро спросил Чонгук. — Свою честь и честь тех, кто погиб при крушении стены?

— Да. Такое вот оно у нас, доблестное королевство, мать его, — криво улыбнулся Хосок. От напряжения ранка на губе лопнула, и снова выступила кровь. Ойкнув, Чимин кинулся вытирать ее краешком мокрой тряпки.

Чонгук сжал пальцы в кулаки и отошёл на несколько шагов. Он глубоко вздохнул затхлый запах грязного переулка и прикрыл глаза, успокаиваясь. На смену пустоты приходила злость. Злость на королевскую полицию, на эту ужасную систему, на сломанную стену, на титанов… Чонгук поднял голову, увидев над собой рваный кусок чистого неба. Крыши, как пики, устремлялись вверх, протыкали небосвод человеческим уродством. Почему… Почему все так? Почему они должны страдать? Даже потеряв все, что у них было, перенеся огромные душевные и физические муки, они все равно страдают. Им здесь нет места. Нет? Чонгук так резко ударил кулаком по стене, что ребята затихли и уставились на него огромными глазами. Мальчик сжал челюсти до боли и прошипел самому себе под нос:

— Тогда я выгрызу это место собственными зубами. Докажу… Всем им докажу. Освобожу, — слова скрипели на его губах. Они были полны горького отчаяния, но и невероятной силы. — Уничтожу. Всех до единого уничтожу, — Чонгук криво улыбнулся. Боль в ушибленной руке, по крайней мере, отрезвляла. Мальчик глубоко вздохнул, расправив легкие, позволив горячему воздуху обжечь дыхательные пути. На зубах скрежетала пыль. Чонгук повернулся к друзьям и сказал: — Мы должны работать так усердно, словно от этого зависит наша жизнь. Теперь я точно поступлю в кадеты и докажу, что солдаты могут быть другими.

— А ты не ищешь легких путей, да? — сухо усмехнулся Хосок, спрыгнул с ящика, тихо зашипев от боли, и подошел к нему. Худая ладонь опустилась Чонгуку на плечо. — Ну и пошло все в жопу. Я тоже хочу. Сделаем это?

— Вместе? — подскочил заулыбавшийся Мартель и протянул свою ручку.

— Вместе, — подтвердил Чимин и, завершив, протянул ребятам свою ладонь. — И иначе никак.

Работа на полях была тяжелой. Уже к четырем часам дня у Чонгука так болела натруженная спина, что он с трудом разгибался. Пот ручьем стекал по спине, груди и шее, собирался над губами. Каждый раз, когда мальчик облизывал их, то чувствовал соленый привкус. Перерывов было мало, чтобы успеть закончить всю работу до заката. Кожа на руках мальчишки загрубела, покрылась мозолями, которые постоянно болели, под ногти забилась грязь, которую даже под водой сложно было выкорчевать. Чонгук замахнулся топором, срубая очередной пенек. Он уже второй час пытался справиться с этим противным пнем. «Мы с тобой похожи, да?», начал думать Чонгук после первого часа работы. «Ты уже сломался, но не хочешь сдаваться. Крепко держишься корнями за землю. Но я тебя все равно вытащу, сколько ни цепляйся за жизнь». Чонгук упал на колени и принялся рубить многочисленные корни. «А вдруг моя судьба думает обо мне так же? Вдруг я тоже так цепляюсь корнями за жизнь, хотя заранее знаю, что скоро умру?». Чонгук вздрогнул от этой мысли и решил, что тяжелая работа в итоге сведет его с ума.

Отовсюду слышались тяжелые вздохи, хрипы, удары топоров и звук падающей земли. Люди убирали пни, сажали пшеницу и картошку, поливали саженцы, выдергивали сорную траву — никто не сидел без дела. На изможденных лицах читалась огромная усталость, но жаловаться, — даже друг другу, даже шепотом, — люди не смели. Они боялись, что солдаты донесут их жалобы до короля, боялись разгневать правителя, так благосклонно подарившего им работу и приют. «То есть, рабскую работу и хибары с протекающей крышей», язвительно заметил Хосок. Он никогда не боялся говорить прямо в лицо все, что думал, как и не боялся получить за свое мнение по лицу. «Ты если боишься говорить то, что думаешь, сиди где-нибудь в уголке и делай то, что скажут». Чонгук так и не смог понять, то ли это беспросветная глупость, то ли это признак прекрасного лидера, способного вести за собой людей. Хосок быстро влился в компанию и стал «своим». Теперь они всегда принимали пищу вместе и вели общий бюджет, складывая заработанные гроши в мешочек Чимина. Мартель не работал в силу слабого здоровья и маленького возраста, но и он старался быть полезным — убирал бараки, за что когда-никогда перепадал грош, бегал по городу, как курьер, раздавал газеты. Чонгук любил в нем это стремление приобщиться к заработку, желание быть помощником, а не обузой. Мартель был прекрасным малышом, о котором Чонгук чувствовал необходимость заботиться.

— Задолбали, — проворчал Хосок. Он скинул свою потертую панаму на траву и сам завалился рядом, упав на сухую землю в позе звезды. — Сколько мы тут корячиться будем? Ощущение, словно это поле никогда не кончится.

— Наверное, до конца осени, — вздохнул Чимин и плюхнулся рядом. Его худые от недоедания ноги дрожали от усталости. Чонгук вытер краем грязной рубашки лоб и глянул на друзей.

— Вас уже что, отпустили?

— Ну да. Это ты у нас самоубийца, любишь брать сверхурочные, а эти ручки, — он вытянул ладони вверх, — уже наработались за свою жизнь. На сегодня хватит.

— Мартелю обувь нужна новая. Он растет, ты знаешь, — устало проговорил Чонгук и присел рядом с друзьями. Ненадолго, просто передохнуть. Он взял камень и принялся точить свой топор.

— Подожди, нужно посчитать, сколько у нас денег, — оживился Чимин и отвязал мешочек с пояса. — Может, и хватит на новые ботинки.

— Тогда вам нечего будет есть. Нет, исключено, — покачал головой Чонгук.

— Тц, ладно тебе, — махнул ладонью Хосок. — Жрали же месяц похлебку капустную, не померли. И еще месяц пожрем. У мелкого и вправду обуви нет. Ему эта мозоли натирает, но он не ноет, не скулит. Он же не просит у нас, мы сами хотим купить, — Чонгук улыбнулся после слов друга и потер шею.

— Ну не знаю. Все равно как-то неудобно.

— Неудобно срать стоя, все остальное — удобно, — зевнул Хосок.

— Двести сорок одна монета. Если сможем найти ботинки хотя бы за сто пятьдесят, у нас еще с лихвой хватит на хлеб и картошку.

— А может, даже и на кусочек мяса, — мечтательно сказал Хосок.

— Вяленого, — сглотнув слюну, добавил Чонгук. — И лимонад…

— Я сейчас заплачу от голода и несправедливости, если вы не перестанете, — засмеялся Чимин.

— Не плачь, принцесса. Когда-нибудь мы будем такие деньги зарабатывать, что я смогу угостить тебя всем вяленым мясом, какое только смогу найти, — Хосок закинул руку на плечо Чимина и притянул к себе. Мальчик смущенно улыбнулся и глянул на него из-под полуопущенных ресниц.

— Тогда, получается, мы сможем уже пить не лимонад, а пиво. Или спирт, — поддержал Чонгук. — А еще… покупать клубнику.

— Ну это ты уже что-то из области фантастики говоришь, — сказал Чимин, и ребята дружно рассмеялись.

— Вы можете уже идти домой, если хотите, — мягко сказал Чонгук. — Мартелю наверняка там очень скучно. Мне все равно еще нужно закончить с тремя пнями.

— Нифига, — махнул мозолистой рукой Хосок. — Друзья друг друга в беде не бросают, а мелкий наверняка нашел, чем там заняться.

В западной части города находили дома зажиточных крестьян. Неподалеку располагался базар с маняще пахнущими яствами, будоражащими вкусовые рецепторы, а сразу за ним, прямо по каменному бульвару располагались стоящие вплотную домики. Они были не такими, какие Мартель привык видеть — не было покатых и скошенных крыш, разваливающихся стен и облупившейся штукатурки. Спрятавшись за телегу с тушками зайцев, мальчик присел на корточки и внимательно посмотрел на ближайший дом. Кажется, там жила семья из четырех человек: отец, мать, ребенок и старенький дедушка. На заднем дворе из стороны в сторону трепалось постиранное белье. Дедушка придремал на солнышке, закрыв шляпой лицо, и, казалось, его совсем не заботило происходящее вокруг. Мать и ребенок совсем недавно отправились со вместительной корзинкой в овощную лавку прикупить продуктов, и дома остался только глава семейства. Но он был в доме, и увидеть его малыш не смог. Воровато оглянувшись, Мартель выпрямился, стряхнул с одежды пыль и кусочки грязи, придал себе как можно более непринужденный вид и пошел вдоль забора.

Около крыльца стоял небольшой деревянный столик, накрытый белоснежной скатертью. Ее полы едва заметно шевелились от ветерка, играясь с травой. Мартель пнул носком ботинка камешек под ногой и снова огляделся, вокруг — никого. А на столе, маня сладким видом, стоял свежеиспеченный хлеб и обернутый пергаментной бумагой кусочек поджаренной свинины. Мальчик даже отсюда мог почувствовать привкус специй и зажаристой кожи, от которых слюна скопилась во рту и он с трудом мог мыслить ясно.

Аккуратной поступью, чтобы не разбудить дедушку, Мартель начал красться к столу. Перелез через дырку в заборе, которую уже давно заприметил, прополз на животе и вскочил на ноги, прячась за кустом можжевельника. Газетная бумага, в которую мальчишка собрался завернуть свою добычу, хрустнула в руках. Он не боялся, что его могут поймать, выпороть или отрезать руку за воровство, он боялся лишь одного — его любимый Чонгук так и останется голодным. Он бы никогда не пришел, чтобы своровать и набить свое брюхо, но мальчик видел, как много отдает ему Чонгук и как мало он способен сделать сам. Мартелю не хотелось покорно сидеть в бараке и ждать, когда старшие принесут ему в клюве еду. Нет, он мог доказать, что способен добыть еду сам.

Маленький воришка был уже очень давно рассекречен. Хозяин дома, сложив руки на груди, стоял у окна и наблюдал за немой сценой. Здесь не так часто крадут что-то, но и такое случается — не всем детям повезло родиться в обеспеченных семьях, где всегда есть еда и не приходится жевать траву, чтобы набить чем-то желудок. Не у всех родителей была работа, а если и была, то все гроши уходили на погашение долгов и квартплаты. Конечно, первой мыслью было выйти и хорошенько надрать наглецу задницу, но… увидев этого худого, как тростинка, мальчика, его тоненькие ободранные ножки, обношенную одежду, то, как он ходил туда-сюда, натягивая шляпу, чтобы закрыть лицо, и какими глазами он смотрел на мясо, мужчина подумал, стоит ли ругать ребенка за то, что он хочет есть? За то, что он выживает? За то, что добывает еду так, потому что другой возможности нет?

Поэтому он остался безучастен и дал возможность этому ребенку «украсть» еду. Мартель с такого расстояния и за шторой его не мог увидеть, поэтому на секунду потерял бдительность, практически ощутив победу в своих руках. Мальчик приподнял шляпку, вновь убедился, что никого нет и развернул газету, принявшись заворачивать добычу. На бумаге тут же отпечатались жирные пятна от мяса, его сок стекал по грязным пальчикам ребенка. Он высунул язык и быстро, жадно слизал их. Не теряя больше время, быстро засунул сверток под рубаху и хотел уже уносить ноги, но тут на крыльце появился хозяин дома.

— Что это ты делаешь, позволь узнать? — спросил он. Сердце Мартеля от страха припустилось галопом. Он попятился назад, собираясь уже бежать, но мужчина резво оказался рядом и перекрыл ему пути отступления.

— Вы накажете меня? Убьете? Побьете? — с огромными от страха глазами спросил Мартель.

Шляпка неловко свалилась ему на лоб, но он не смог ее поправить, не уронив при этом хлеб и мясо. Он почувствовал, как жир начал пачкать его живот и рубашку, ясно выдавая, что он там прячет. Мужчина хмыкнул.

— Ничего из этого. Бить детей, а тем более убивать — это последнее дело. Но ты понимаешь, что это мое? — он кивнул на живот мальчишки. — А за просо так ничего не достается. Даже маленьким воришкам, как ты.

— Простите… — тихо сказал мальчик, потупив взгляд: — Но я не хочу вам возвращать еду. И не буду, — мальчик в полной мере осознавал, как нагло с его стороны это звучит, но иначе поступить не мог, ведь тогда Чонгук и ребята останутся голодными. Мужчина заинтересованно склонил голову. — Поверьте, я бы никогда не забрал что-то у других просто так…

— Я понимаю, — спокойно ответил мужчина и вытянул ладонь. — Ты можешь оставить ее себе, но взамен я получу что-то другое. Идем, — он махнул ладонью и повел его к дому. Мартель не сдвинулся с места. — Ну? Еду горазд воровать, а отвечать за свой поступок — нет? — улыбнулся он. — Пошли, не бойся.

Мартелю было страшно, интересно и удивительно одновременно. Он многое ожидал услышать и получить, но точно не… понимание? Что бы ни ждало его за той дверью, он все-таки пошел за мужчиной и решил ему слепо довериться за проявленную доброту. Домик оказался не шибко богатым, но обставленным самым необходимым: в гостиной стоял деревянный стол, покрытый клетчатой скатертью и украшенный свежими яблоками и апельсинами в глиняной вазе, был там и диванчик, покрытый пледом. На потертом ковре мальчик заметил разбросанные куклы и деревянную лошадку. «Я бы тоже хотел лошадку», с детской завистью подумал Мартель. Из гостиной две двери вели на кухню, из которой исходил сладкий аромат выпечки, и в ванную. Мужчина остановился посреди комнаты и развел руками.

— Добро пожаловать. Меня зовут Флоренс, но можешь называть меня дядя Фло, — он замолчал и посмотрел на воришку, выжидая ответа. — Ты не представишься? — мальчик немного помялся, но все же назвал свое имя. — Мартель, — улыбнулся Флоренс. — Очень приятно, — и пожал ему руку, совсем как равному! Для Мартеля это стало в новинку. — Видишь ли, моя жена в положении, и ей очень сложно наводить порядок в доме, а я должен вскоре уходить на работу. Я обещал тебе, что ты сможешь забрать мясо и хлеб, но только если наведешь здесь порядок, — и обвел пальцем комнату. — Подметешь, вымоешь полы и уберешь пыль. Тогда можешь свободно забирать свою зарплату и идти восвояси.

— И все? — с недоверием спросил малыш, прищурив глаза.

— И все. Ты знаешь, как взрослые люди скрепляют договор? — Мартель отрицательно покачал головой. — Они пожимают друг другу руки, — и на этих словах протянул ему ладонь. — Ты взрослый человек, и меня не обманешь, так?

— Да! Да, все верно. Взрослый и не обману, — его крохотная ладонь утонула в руке Флоренса. Мужчина мягко улыбнулся. У него тоже была дочь, и он знал, что значит для детей «быть на равных».

— Чудно. Швабры, ведра и мыло найдешь в ванной. Свой сверток можешь пока положить на стол. Не беспокойся, их никто не тронет, — он слегка склонил голову и отправился на улицу, оставив Мартеля в одиночестве. С крыльца послышалось: — Отец, просыпайся! Солнце голову припечет…

«Все чудесатее и чудесатее», задумался Мартель. Он снял шляпку, положил внутрь газету и по наказанию Флоренса отложил все на стол. В ванне нашлись все необходимые принадлежности, а также большая бочка с прохладной водой. Мартель закатил рукава до самых плеч, набрал в ведро мыльную воду и потащился, едва волоча ноги, исполнять договор. Сначала на совесть подмел и вычистил каждый уголок от мусора, с педантичностью выбил веником коврик, кашляя от пыли и каждые пять минут бегая к раскрытому окну, чтобы подышать. Затем намочил лохматую швабру, с трудом отжал излишки воды и принялся бегать по скользкому полу, намывая его начисто. Он и не заметил, как пролетел уже час. Хлопнула входная дверь, и на пороге появилась супруга Флоренса и его дочка.

— Ой, — удивилась женщина. — А ты кто такой, малыш? Милая, это твой друг? — обратилась она к девочке. Та, смутившись, вцепилась пальчиками в подол маминого платья и огромными глазами цвета неба уставилась на Мартеля.

— Нет, мамочка. Я не знаю этого мальчика.

— Должен представиться, — поклонился Мартель, прижав влажную после уборки ручки к груди. — Мое имя — Мартель, и я хотел украсть у вас еду. Но дядя Флоренс сказал, что я смогу ее взять, только если заработаю ее. Поэтому я здесь, — мальчик думал, что женщина рассердится, но она, наоборот, засмеялась. Ее смех был подобен колокольчикам, переливающимся на ветру. Мартель застыл, вспомнив голос своей мамы…

— Это похоже на него. Что ж, милый Мартель, не станем вам мешать. Доченька, возвращайся на шитье, — она с материнской нежностью коснулась спины девочки. Та беспрекословно кивнула и умчалась на второй этаж, явно смущаясь присутствия чужого в доме. Мартелю и самому стало несколько неловко, но женщина больше старалась не попадаться ему на глаза. Слышно было лишь, как она гремела посудой на кухне и как перемывала купленные овощи.

Мартель почувствовал тоску по своей маме. По теплу ее рук, по нежному голосу и улыбке, так похожей на улыбку этой женщины. Тугой и горький комок набух в горле, но мальчишка изо всех сил постарался его сглотнуть, обмакнул тряпку в ведре и принялся натирать подоконники. Женщина поставила на стол ароматный, только что испеченный коржевой торт. Он был настолько горячим, что вверх поднимался пар, а маковая глазурь блестела в солнечном луче, светящим через окно. Она поправила свежие ромашки в вазе на подоконнике, наклонилась и вдохнула чуть вздернутым носом их аромат. Светлый локон ее волос покачнулся, припав к хрупким цветам, и Мартеля отбросило назад на несколько месяцев…

Ее смех — самое чистое, самое искренне, что было в маленьком мире Мартеля. Его мамочка была молодой, до безумия красивой девушкой, и сегодня наступил ее двадцать второй день рождения. Мартель с самой ночи был в сладком предвкушении двухслойного коржевого торта, покрытого взбитым кремом и клубничным сиропом. Это был мамин фирменный торт, который она готовила исключительно на дни рождения и празднество Восхождения Святой Марии. Их семья не была богатой, постоянную работу имел только дедушка, мамин отец. Он работал кузнецом и ковал подковы для лошадей, которые потом поставлялись солдатам разведкорпуса. Тяжело сводили концы с концами. Беременность свалилась на юную девушку, как гром среди ясного неба, и так же быстро первая и самая сильная любовь ее жизни растворилась в небытие…

Мартель понимал, как мамочке и деду было тяжело. Дед возвращался домой после тяжелой смены с трясущимися черными руками, кожа которых так часто лопалась, что жуткие раны долго не зарастали. Мама помогала ему как могла. Иногда брала подработки с малышом Мартелем на руках, драила чужие дома, разносила почту, бывало, в ночные смены работала официанткой, но и этого им было недостаточно. Но они искренне любили друг друга и Мартеля. Хотя дед не был человеком, который открыто выражал свои чувства, маленький Мартель понимал его любовь даже в самых маленьких жестах: когда он, уставший, читал ему перед сном сказку о внешнем мире, когда на последний заработанный грош покупал сахарный леденец, а сам перебивался сигаретами из маминых сушеных трав, когда поглаживал его по голове и хвалил построенный из камешков и грязи дом. Дедушка был опорой их семьи и не мог позволить себе проявлять слабость. Дочка и внук — все, что у него было в этой жизни.

А его мамочка… Его любимая, неповторимая, совершенно чудесная мамочка была для маленького Мартеля центром Вселенной. Она была всем. Она научила его читать, писать, любить, понимать свои чувства, выражать эмоции, она научила его доброте и всецело отдавала свое тепло. Да, порой им не хватало денег на новую одежду или еду, но они не были бедны, ведь они были друг у друга, и для малыша Мартеля это было богатством.

В преддверии маминого дня рождения малыш всю ночь сидел и старательно вырезал из бумаги золотую корону, ведь принцессы всегда носят красивые короны. А его мамочка как никакая другая принцесса заслуживала ее. Он так был увлечен своим делом, что от напряжения высунул кончик языка. Несоразмерно большие для его ручки железные ножницы то и дело выскакивали из болящих пальцев, но он не сдавался. Карандашами нарисовал на короне рубины и стразы и склеил ее капелькой дедушкиного клея. Все было готово.

— Какая прелестная! — вскрикнула мама, увидев подарок. Она присела на колени, как на коронации, накинула на плечи кухонное полотенце и склонила голову. Мартель залез на стульчик и, держа бумажное украшение над ее головой, объявил:

— Ты провозглашаешься королевой трех стен, единственной и неповторимой! — и венцом украсил ее пышную копну светлых волос. Улыбку мамы в тот момент Мартель не забудет никогда… и ни за что. А затем они ели мамин торт и наслаждались сладким чаем — редким гостем в их семье. Малыш принялся делить сладость и приговаривать: — Это тебе. И еще тебе. И еще раз тебе. И еще, — а себе оставил маленький кусочек. — А это мне!

— Нет, малыш, так не пойдет. Ты растешь и должен есть больше.

— Ты тоже растешь, — возразил малыш. — И ты старше. И ты мама!

Девушка не нашлась что бы ответить и лишь ласково улыбнулась. Спорить с этим карапузом было просто невозможно. Вместе они позавтракали, к сожалению, без дедушки, потому что тот уже с самого утра был на работе, но о нем не забыли и оставили самый большой кусочек торта. Затем Мартель принялся уговаривать маму отпустить его погулять. Они договаривались, что если Мартель будет себя очень-очень хорошо вести, мама отпустит его погулять среди цветов и покидать камни в озеро! Но мама вдруг начала сомневаться, отнекиваться и не желала его отпускать. Мартель взял ее подол в ручки и обиженно надул пухлые губки.

— Ну пожалуйста! Ты же обещала, мама. Можно? Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! — девушка вздохнула, присела перед ним и начала оттирать пальцами крем на щеке малыша.

— Я знаю, что обещала, просто… Не могу я тебя одного отпустить. А если тебя кто обидит? А если сделают больно, а рядом никого?

— Конечно же ты можешь! — помотал головой мальчик и погладил маму по руке. — Можешь отпустить. Я туда и обратно! Никто не сделает больно, просто птенчик вырос и хочет полетать один, — и начал махать руками, подобно птичке. Девушка вздохнула, очевидно не желая отпускать его одного, но в итоге сдалась.

— Хорошо. Хорошо, я отпущу тебя, но только не на весь день.

— А прям сейчас можно пойти? — с горящими глазами спросил Мартель.

— Можно, — грустно улыбнулась мама.

Материнское сердце екало, кричало о неправильности ее выбора, но запретить уходить и расстроить любимого сына было выше ее сил, поэтому она просто смотрела, как радостно он собирает рюкзачок, в детской наивности не осознавая, почему же мама против…

— Мартель! — окрикнула девушка убегающего сына. Он обернулся и увидел, как она бежит, полная беспокойства, сжимая его соломенную шляпку пальцами. Мама протянула головной убор со словами: — Постоянно забываешь ее. Смотри, чтобы голову не напекло, — в ответ мальчик широко улыбнулся и натянул шляпку до самого подбородка.

— Спасибо, мамочка. Не беспокойся так, голову не напечет, никто не сделает больно и не убьет меня, — Мартель отдал честь, подобно солдату, и добавил: — Вернусь живой!

Она стояла, комкая в руках фартук, и просто смотрела на него. Волнение наполнило ее тесную грудь, она чувствовала, как оно просачивается через ребра и пачкает ткань платья. Никогда ей еще не приходилось отпускать сына одного, так или иначе она всегда находилась рядом с ним, чтобы поддержать, поймать, успокоить. А сейчас она стояла и смотрела, как он отдаляется от нее с каждой минутой все дальше… и дальше… На ходу Мартель обернулся и, завидев маму, звонко рассмеялся и вытянул губки бантиком, послав воздушный поцелуй. Мамочка сделала вид, что поймала поцелуй и прижала ладонь к своей щеке. Ее колени подогнулись, и девушка упала. «Господи, только пусть с моим мальчиком все будет хорошо», помолилась девушка, «защити его от зла и убереги, пока меня не будет рядом». Ведь этот мир так жесток…

— Мартель! — вновь вскрикнула она. Ответом послужил переклик птиц.

Днем ее рождения стал день падения Шиганшины.

Больше Мартель никогда не видел маму. Тот день перемешался в кашу клубнично-кровавых цветов, и до сих пор Мартель чувствовал на губах сладкий привкус маминого фирменного торта, а в носу — запах сырой плоти и вони из пасти титана. Когда все произошло, мальчик со всех ног, придерживая цветы в одной руке, а шляпку — другой, помчался домой. Но не нашел там никого, кроме титана. Он возвышался над шокированным мальчиком и улыбался, оскалив мерзкую рожу. Дальше все было словно в тумане.

Мартель не мог пошевелиться и стоял, наблюдая словно со стороны, как титан протянул к нему непропорционально маленькие ручки, выпятил глаза и раззявил испачканный кровью рот, вывалив скользкий язык. «Беги!», услышал он из-под толщи воды в собственной голове. Лишь потом он понял, что это был дедушка… Дедушка оттолкнул его и угодил в пасть титана.

Кровавые брызги окропили щечки Мартеля и нежно собранные цветы, которые он хотел подарить маме…

— Я правильно все делаю, мама? — услышал Мартель чужой голос в своем сознании и вздрогнул, как от удара, лишь сейчас осознав, как неотрывно смотрел на испеченный торт.

— Сейчас проверим, милая, — с присущей материнской лаской отозвалась женщина. — Какие красивые стежки у тебя получились, ты только посмотри!

Захотелось расплакаться. Слабо, с обидой, по-детски, потому что он тоже хотел торт. Мамин торт, который она испекла с любовью и заботой. Хотелось услышать ее добрые слова и еще хотя бы раз, как она зовет его по имени. Нижняя губа мальчика задрожала. Он был ужасно голоден, устал и хотел увидеть мамочку, но мамочки рядом больше нет. И, наверное, никогда уже не будет. Будут только Чонгук и ребята. Женщина заметила его взгляд на испеченную сладость, мягко спросила:

— Хочешь?

— А? — поднял голову Мартель.

— Торт, — пояснила она. — Хочешь кусочек?

— Было бы неплохо, — смущенно улыбнулся Мартель, чувствуя, как жалобно его желудок сворачивается в узелок в предвкушении чего-то съестного. Девочка по просьбе матери принесла холщовую сумочку и несколько листов пергамента. Сладко пахнущий кусочек торта на глазах мальчика переместился в них и, бережно обернутый, пропал в сумке. — Спасибо! Спасибо большое.

— Это тебе спасибо, такую ты чистоту навел в нашем доме. Ступай, — она мягко махнула узкой ладонью. — Флоренс узнает о том, что ты добросердечно завершил свою работу.

Мартель хотел признать, что ему даже понравилось здесь… Эти добрые люди не были похожи на злых солдат, которые пинали их и плевались, отбирали еду и насмехались. В их доме царила приятная, добрая атмосфера. Но его уже ждали ставшие домом трущобы и Чонгук. Мартель, чумазый, словно после хорошей взбучки в грязи, бежал так быстро, что на него с недовольством оглядывались прохожие, которых мальчишка по случайности задевал. Он придерживал одной рукой шляпку, чтобы не свалилась, а другой держался за живот, у которого спрятал еще не остывшее мясо и кусочек торта. Хотя он и был еще мал, но четко понимал одно — ни солдаты, ни другие беженцы не должны были этого видеть. Да, это жестоко… возможно, даже бесчеловечно по отношению к другим голодающим. Но для Мартеля не было ничего важнее Чонгука, и даже если он умышленно шел на грех, чтобы накормить его, малыш был готов и на это.

В бараках все было по-прежнему. Голод, смерть и болезни витали в воздухе злобной дымкой. Чонгук переступил через ногу умершего старика, даже не взглянув в его лицо — смерть им была теперь близкой знакомой. Здесь каждый день кто-то умирал от сердечной недостаточности, голода, некоторые замерзали по ночам и больше не открывали глаза. Чаще умирали одиночки. Чонгук сразу смекнул, что держаться нужно вместе. Поддерживать друг друга и оберегать. Солдаты играли в кости за обеденным столом, распивая пенное пиво и закусывая его сушеной рыбой.

— Ублюдки, — сплюнул на землю Хосок. Его крепко сжатые худые ручонки так и чесались, чтобы надрать им рожу. — Специально делают это. Люди дохнут тут, как мухи, а они сидят и жрут свою форель. Уроды… Всех их нужно на корм титанам.

— Хосок, тише, — переполошился Чимин, принявшись закрывать ему рот. Один из солдатов повернулся и в упор посмотрел на них. Еще помня недавнюю стычку, младший поспешил оттащить друга в щель между бараками. — Мало тебе было? Они же прибьют нас и не заметят, — Хосок нервно выдернул руку из пальцев Чимина, хмыкнул и одернул свой рваный жакет.

— А я согласен, — задумчиво сказал Чонгук. — Они тут штаны протирают, да только и делают, что показывают свое превосходство. Куда только смотрит король?

— Извините, — услышали друзья тоненький голос мальчика, который жил в соседнем от них бараке. Он подошел к солдатам, и те даже перестали смеяться и играть. — Можно мне кусочек рыбы? Мой братик не ел уже три дня…

— Ах ты, бедненький, — сокрушился толстый солдат с мерзкой, бородатой рожей. Чонгук услышал, как у Хосока скрипнули зубы. — Конечно, вот тебе рыбка, — у мальчишки в глазах загорелась надежда. Он протянул костлявую, трясущуюся ладонь, а солдат взял твердую рыбу, размахнулся и ударил его по лицу. Шлепок был такой силы, что Чонгук невольно дернулся вперед. Чимин крепко обхватил его сзади и шепнул в самое ухо:

— Не смей, слышишь? Не смей!

Дикая злость наполнила тело Чонгука. Сколько бы он ни учился не реагировать, он все еще не мог не обращать на такую жестокость внимания. Мальчик залился слезами, лежа на земле, а солдаты залились смехом. Чонгука начало потряхивать. «Уроды!», яростно подумал он. «Вы заслуживаете смерти! Вы все!». На щеке мальчика проступил красный след. Он с трудом поднялся и побрел в барак, прижимая ладонь к щеке.

Друзья подметили сразу, что лучше ничего не говорить и лишний раз не заводить и без того заведенного Чонгука. Даже Хосок, любящий подлить масло в огонь и распылиться о бесполезности солдат, молчал. Стараясь успокоиться, Чон сжимал и разжимал ладони, глубоко дыша полной грудью. Некоторые бесцельно бродили, едва передвигая худыми ногами. Чонгук увидел, как старик упал на колени, схватившись за бок, завалился и больше не поднялся. И отвернулся. Горе закаляет. «Так будет правильно», с злобой на себя и весь мир подумал он. «Правильно…».

Мальчик знал, что если не научиться отгораживаться от безымянных земляков, то сойдет с ума, а его и так преследует слишком много призраков. «Ты не продержишься долго, если не научишься абстрагироваться», сказал ему как-то Хосок. «Мы не сможем спасти всех. Мы не боги, Чонгук, мы всего лишь люди, такие же смертные, как и остальные. Тебя должна волновать судьба лишь тех, кого ты любишь. Остальные… Это уже не твоя забота». Чонгук долго рефлексировал об этом. Сначала было сложно не видеть гору трупов, которую сжигали по вечерам. Сложно было не чувствовать запах гниющей и жареной плоти. Было стыдно признавать, что запах жженого мяса лишь будоражил пустой желудок, который давным-давно переварил капустную похлебку. Но со временем он научился игнорировать и это. Хосок сказал, что это нормально… Чонгук в этом не был уверен. Он уже давно забыл, что значит «нормально». Жил лишь мыслью о том, как станет кадетом, а после — разведчиком. Выйдет за стены и освободится. Но пока у него были другие заботы…

— Куда вообще малой делся? — решил перевести тему Хосок. Чимин прищурился и сделал козырек из ладоней, чтобы солнце не светило в глаза, затем вытянул палец и спросил:

— А вон разве не он бежит?

— Ребята, ребята, быстро сюда! — радостно выпалил мальчик, как только оказался на безопасном расстоянии, чтобы не привлечь к себе ненужное внимание. Они забились вглубь своего тайного местечка, и лишь тогда младший вывалил на старую бочку все сокровища, что скрывал под рубашкой.

— Срать вприсядку! — вскрикнул Хосок и тут же закрыл рот ладонью. — Мартель, это то, о чем я думаю?!

— Мясо?! — пропищал Чимин, жадно схватил сверток и глубоко вдохнул его запах. Желудок тут же завыл так громко, что этот вой, казалось, услышал весь лагерь. Чонгук тут же схватил Мартеля за запястье, отвел в сторону и едва успел открыть рот, как мальчишка принялся тараторить:

— У тебя, возможно, есть вопросы, где я это взял. Можно подумать, что я украл… и это будет отчасти правда. Я знаю, что я плохой человек и хотел сделать плохое дело, мне даже совестно немного. Знаю, после своей кончины я попаду туда, где меня будут наказывать за этот поступок. Но это жизнь! И я жив, я не собираюсь думать о том, что мне за это будет. Мы должны выживать! Если мои загробные страдания — это цена того, чтобы ты поел и не засыпал голодным, я ее заплачу! — он резко прижал кулачок к сердцу. — Я приму любое наказание. Если ты не захочешь есть, я тебя заставлю, потому что возвращать ничего не буду! Я добыл это честным трудом, потому что человек, у которого я собирался и уже хотел украсть еду, дал мне работу. Клянусь! Поэтому, Чонгук… — он посмотрел на ошеломленного братишку и надул щеки: — Пожалуйста, поешь. Я рассказал тебе всю правду.

Чонгук еще несколько секунд смотрел на него огромными глазами, пытаясь переварить информацию, и не особо понимал, что испытывает по поводу… этого всего. Он был безумно рад, что сегодня у них на столе, или, вернее сказать, бочке, будет еда, но никак не ожидал, что добыта она будет его малышом, Мартелем! Мальчик сел на одно колено, облизнул край рубашки и принялся вытирать чернолицего добытчика.

— Я так и знал, что общение с Хосоком ни до чего хорошего тебя не доведет, — в шутку заворчал Чонгук. — Глупый, Мартель! А если бы тебя убили? Руки отрубили? Что тогда, а? Ну почему, почему ты не слушаешься меня? — взял его за плечи, вздохнул и улыбнулся уголком губ: — Но ты такой отважный и смелый мальчик. Благодаря тебе мы сможем отведать мяса и хлеба. Я тобой горжусь, — Чонгук так резко его обнял, что малыш охнул. Счастливая улыбка озарила его лицо.

— Я жив, да и руки на месте, это важнее, верно? А если бы даже отрубили, ничего! У меня же ноги есть, я бы все равно добежал до тебя, — тихонько захихикал мальчик. — Я ведь обещал заботиться о тебе, как и ты обо мне. Это тебе, — малыш раскрыл ладонь и протянул брату спелую, иссиня-черную наливную сливу. Все-таки спер.

— Айщ, Мартель, жалко, что ты напиток какой-нибудь вкусный не стащил. Я бы от сладкой газировки не отказался, — мечтательно захлопал ресницами Хосок.

— Не стащил, а заработал, — гордо поправил его малыш. Чимин бережно нарезал кусочек мяса и выложил их бутербродом на хлеб. Второй кусочек снова обернул газеткой и кинул в сумку — на завтра.

— Знаете, я тут подумал… — неуверенно начал Чимин, пиля взглядом сверток с буханкой и мясом. Никто из ребят так и не надкусил свой лакомый кусочек. Он поднял взгляд и понял — друзья думали о том же.

— Да, — кивнул Чонгук. — Так будет правильно.

— О чем вы? — заинтересовался Мартель.

Хосок обошел бочку и положил ладонь на макушку мальчика, ласково почесывая. Ребята рассказали ему о том, что увидели. Наверное, любой другой на их месте не думал бы о двух голодающих мальчишках, которые не могут друг друга прокормить. Но они ведь были сильнее, их было больше… Они не были обязаны их кормить, но могли сделать это. Чем большая сила находится в руках человека, тем большая ответственность ложилась на его плечи. Мартель хмуро, но внимательно выслушал их, поочередно переводя взгляд с одного на другого.

— Но мы не можем просто отдать им нашу еду, ведь это ты заработал ее. Если ты против, никто тебя не осудит, — Чимин слегка коснулся его плеча. — Мы тоже голодны и тоже работаем, поэтому понимаем, как сложно отдавать свое, честно заработанное. Но если ты разрешишь, эти мальчишки хотя бы сегодня будут спасены от голодных мук.

— Я согласен, — без колебаний согласился малыш. — Мы есть друг у друга и всегда можем заработать еще, да? — улыбнулся он и посмотрел на Чонгука. Тот ответил ласковой, но уставшей улыбкой. — Давайте накормим их.

Поужинав бутербродами со свининой, Чонгук и Мартель отнесли голодающим братьям остатки еды и наказали, чтобы те грамотно расходовали ее и не ели все за раз. Старший мальчик, получивший удар рыбой по лицу, едва не расплакался. Оказалось, что его звали Самюэль, а его братишку — Азаръя. Он оказался еще меньше, тоньше и хрупче Мартеля. Было видно, что и до падения стены Мария он плохо питался, а попав в лагерь так и вовсе начал голодать…

— Нам иногда не достается еды, — пожаловался Самюэль. — Солдаты… не всегда выполняют свою работу. Мы с Ази делим мою порцию пополам, — он ласково коснулся жиденьких, истонченных волос брата. Он лежал на колене Самюэля и не реагировал практически ни на что. «Ему недолго осталось», горько подумал Чонгук. — А на работу меня не взяли, сказали, мал и слишком худ. Мы от голода пухнем, — он сжал пальцы в кулак так, что отросшие ногти впились в кожу.

— Нелюди, — пробормотал Чонгук, оглядываясь через щель в доске на солдат. Они снова залились смехом и чокнулись деревянными кружками, из которых выплеснулось пиво. — Самюэль, мы не можем кормить вас за свой счет…

— Я понимаю, — тихо сказал мальчик и опустил взгляд на брата. Такой тихий и неподвижный, как кукла… Мартель прижался боком к Чонгуку, чувствуя его тепло, поддержку, братскую опору. Самюэль чувствовал лишь холод его кожи и поверхностное дыхание.

— Но мы вас не бросим. Обещаю. Давайте теперь вместе получать обед. Он скромный, но мы привыкли делить на всех поровну, и вас не обделим. А иногда нам перепадает что-то и съестное, — тихо засмеялся мальчик. — Ты можешь ходить с Мартелем в город, — он положил на светлую макушку руку и чмокнул в лоб. — Не знаю, как, но он всегда находит где-то работенку за гроши.

— Правда? — встрепенулся Самюэль.

— Угу, — поддакнул Мартель. — Но только если ты не боишься испачкаться в грязи.

— Азаръя, ты слышишь? Мы теперь будем питаться! И я пойду на работу, вот увидишь, — обрадовался мальчик и потрусил братишку по плечу. Он не отреагировал, даже не открыл глаза. — Ах, он, наверное, уснул. Расскажу ему утром. Спасибо вам! Спасибо огромное, — он сердечно пожал ладони мальчишкам. — И когда мы начнем?

— Завтра, — кивнул Чонгук. — Теперь нам пора идти. Было приятно познакомиться, Самюэль и… — он посмотрел на неподвижного мальчика. — Азаръя.

Братья покинули чужой барак и вернулись в свой. Чимин и Хосок уже готовились ко сну на жесткой циновке. Чимин в наглую лег на руку старшего и ткнулся холодным носом в теплую шею, но Хосок и не сопротивлялся. Вместе теплее. Чонгук раскрыл застеленное жесткое место, лег и обнял Мартеля. Братишка практически лежал на нем, но его вес даже не чувствовался. Они были сыты, тепло прижаты друг к другу, но какой-то горький, липкий осадок наростом покрывал душу…

— Чонгук, — шепнул в тишине и темноте Мартель.

— М-м-м?

— Азаръя… — договорить мальчик не успел.

— Спи, Мартель. Просто спи…

Ранним утром Чонгук уже не спал. Переложив Мартеля к Хосоку и Чимину, он накинул дырявую ветровку и вышел на улицу. Воздух был холодным и пропахшим горелыми волосами, одеждой и кожей. За бараками снова жгли трупов. Чонгук спрятался за изгородью и издалека наблюдал, как они горят. С каждым днем их становилось все меньше, места — все больше. Солдат принес еще один сверток, снял с него ткань и бросил в огонь. Чонгук узнал эти жиденькие волосы и тонкие конечности… Пахло жареным мясом. Желудок уже привычно заурчал.

Наутро началось какое-то неясное движение. Солдаты непривычно забегали, переставляя вещи на улице с места на место, а полевая кухня снова заработала. Беженцев выставили в ряд, каждому дали по жестяной миске, ложке и кружке. Малыш Мартель стоял позади Чонгука и тер красные после сна глаза.

— Чего нас всех так рано подняли? — захныкал малыш. — Сегодня же выходной! Спать охота…

— Что-то неладное, — заметил Чимин. — Они никогда не переживали о том, чтобы накормить нас завтраком. Может, проверки какие-то?

— Жаль, что о проверках заранее предупреждают. Видели бы они вчера, как эти выродки в кости играли, да пиво распивали, — хмыкнул Хосок. — А так… Вечная бюрократия со своим фарсом. Такие мы хорошие, посмотрите, несчастных беженцев кормим кашей из компоста, который даже лошади не едят!

— Зато поедим, — обрадовался Мартель и похлопал себя по плоскому животу. — Я такой голодный, как титан! Так бы и съел твою руку, Чими-и-и-ин! Ар-р-р, — малыш сделал вид, что начал кусать его руку.

— Фу-у-у! Фу, слюни! — смеясь, вскрикнул Чимин.

Чонгук задумчиво высматривал Самюэля, но его нигде не было. Хотелось выразить свои соболезнования, хоть они и мало чем могли ему помочь. Потерять брата — это… Горло вдруг перехватило. Перед глазами все вспыхнуло! Ярко-красное зарево застелило глаза и сожрало реальность, обсосало ее и выплюнуло наружу обглоданную кость воспоминания. Эта голова колоссального титана, возвышающаяся над стеной, затмила собой солнце… И в ту же секунду — взрыв, хаос, Ад на земле! Чонгук отвернулся лишь на секунду, а, повернувшись, увидел огромный валун, из-под которого торчали ботинки Поко. Окровавленное яблоко откатилось в сторону и стукнулось о разломанный прилавок. Чонгук дышал резко, часто, но не мог сделать ни одного вдоха. Схватившись за грудку клетку, начал ее расцарапывать, желая сломать ребра и открыть доступ кислороду в легкие. Но не мог. Костяная клетка не пускала воздух. У Чонгука в ушах стояли визги, крики и дрожь земли от хлынувших титанов. Мальчик свалился на колени и впился пальцами землю. Комки грязи забились под ногти, но Чонгук скреб и скреб ее, пытаясь дышать. Сердце колотилось в груди, словно сумасшедшее, отдавало эхом в уши, пульсировало в голове.

— Чонгук! Чонгук, что с тобой?! — услышал он крики над самым ухом. Друзья столпились над ним, каждый пытаясь помочь.

— Дышать… тяжело… — прохрипел Чонгук, схватившись за горло. С губ сорвались хрипы.

— Воды! Дайте ему воды, быстрее! — требовательно закричал Хосок. К его удивлению, солдат дал баклажку. Наверное, если бы не какое-то важное событие, бывшее у них на носу, Хосок получил бы удар прикладом в лицо, но сейчас было главное то, что ему дали воды. Он рухнул перед Чонгуком, приставил горлышко к его губам и сказал требовательное: — Пей. Немедленно!

Чонгук пил, хотя сухие губы едва его слушались. Вода лилась мимо рта, но спустя время он-таки смог сделать несколько глотков. Спазмы потихоньку отступили, и ему стало легче. Дыхание постепенно выровнялось, и он смог подняться на ватные ноги — Мартель тут же подал свое плечо, чтобы брат не упал.

— Порядок? — Хосок помассировал ему затылок. Мальчик неопределенно кивнул. — Ладно. Так, хорошо. Мелкий, отведи его за стол. Посидите, переведите дух.

— Да. Мы ваши порции получим, — кивнул Чимин.

Его глаза были полны беспокойства и тревоги. Это случалось и раньше, Чимин видел эти приступы, но тогда обычно что-то срабатывало триггером… Сегодня это случилось спонтанно. По крайней мере, сам мальчик ничего не заметил. Они с Хосоком переглянулись и остались дожидаться компостных похлебок, в которых плавали жирные пятна. Краем глаза мальчик следил, как солдат повел Чонгука и Мартеля за столик, предназначенный для детей. Пожевав губу, осмелился сказать:

— Я переживаю за него. Это так… странно. И страшно. Они даже врача не хотят прислать, а люди тут каждый день страдают.

— Переработал, наверное, — мрачно ответил Хосок. — Ты знаешь его, он никогда не жалеет себя. Тц… Идиот. Завтра ни на какую работу его не возьмем. Пусть отлежится, отдохнет.

— Ты будто Чонгука не знаешь, — проворчал Чимин, чуть сморщив нос.

Повариха шлепнула отвратного вида похлебку в тарелки, налила компот из старых, затхло воняющих сухофруктов в кружки и махнула на них половником, веля не задерживать очередь. Даже не удосужилась обмыть его после супа и сразу же набирала им компот. Чимина чуть не вывернуло от этого вида. Мальчики подошли к друзьям. Хосок подал Чонгуку чистой воды и заставил его попить. С ними за одним столом сидели дети примерно одного возраста. Оказалось, что сегодня их почему-то распределили по возрастным группам и привели людей из других лагерей. А когда они увидели наспех сооруженный помост из грубой брусчатки, все точно стало ясно.

— Когда я теряю контроль, мне помогает дыхательная техника, — послышался тонкий голосок слева от Чонгука. Мальчишки обернулись на него и увидели… девчонку. Очень странной наружности девчонку. — Я делаю вот так: вдох, — глубоко вдохнула полной грудью, — и выдох, — медленно выдохнула. — Снова вдох… и выдох… Помогает, — улыбнувшись, она показала большой палец.

Все переглянулись. До этого ее здесь никто не видел, она материализовалась из воздуха. Усыпанное веснушками лицо было озарено улыбкой, раскосые глаза светились каким-то внутренним огоньком, а волосы торчали в разные стороны, как быстро покинутое птицами разворошенное гнездо. Она взяла кусок вареной картошки, смачно его куснула и, словно опомнившись, протянула его ребятам:

— Хотите?

— Э-э… нет. Спасибо, — вежливо улыбнулся Чимин. — Кто ты?

— А, да. Имя. Имя — это же важный атрибут человечества, — она улыбнулась. Мартель против воли заметил застрявшую в ее зубах картошку. — Именами нарекают все: места, животных, людей… Как думаете, почему? Я думаю потому, что хотят внести смысл в пробегающую мимо кошечку или красивое здание. Или в стены, — она неожиданно серьезным, даже пугающим взглядом посмотрела на стены, которые закрывали кусок неба. Затем снова развеселилась: — Что до меня, то мое имя — Миек. Как суп.

— Суп? — переспросил Чонгук.

— Да. Моя бабуля готовила его, пока стены не рухнули. Вон она, кстати, — странная девчонка Миек указала пальцем на старушку за другим столом. Та заметила ее взгляд и с особой нежностью улыбнулась, озарив девочку счастьем. — Да, ее зовут Мина. Я ее очень люблю. Ну а вы? — она с деловым видом повернулась к ним, хлебнула компот с капустным привкусом и лизнула вишневые губы. — Ха-ха-ха! Вы будто титана перед собой увидели! — все четверо сидели с глазами размером с медяки.

— Она, походу, того, — прошептал Хосок и покрутил пальцем у виска. — С такими лучше не связываться. Они как дикие собаки — в глаза посмотришь, не отвяжешься, — Мартель резко хихикнул и прикрыл губы ладонью.

— Ой. Я случайно…

— Так ты говоришь, нужно дышать? — вычленил из потока ее речи Чонгук полезную информацию.

— Да. У меня тоже бывают панические атаки. Бабуля говорит, что, учитывая наш травмирующий опыт, это будет повторяться, потому научила меня так дышать. Вдох, выдох, — она сначала начала глубоко дышать. Замерла на несколько секунд, словно впала в транс. Мальчишки окружили ее любопытными взглядами. Она резко открыла глаза, и те шарахнулись в стороны. — Ха! Трусишки.

— А меня научишь? — полюбопытствовал Чонгук. Она хоть и выглядела двинутой на голову, но, казалось, знала о его состоянии больше, чем он сам.

— Да! — радостно согласилась девочка. — Но будешь мне платить.

— Эй! — возмутился Хосок. — Вообще совесть потеряла, пришибленная?

— Хосок! — осадил его Чимин. — Не обзывай ее, ей может быть обидно!

— Вовсе нет, — лучезарно улыбнулась Миек, отчего ее глаза превратились в щелочки. — Меня такое уже давно не обижает, да и не вижу ничего плохо в том, чтобы быть «пришибленной». Зато ничего не потеряю, если по голове ударят, — она расхохоталась от собственной шутки. Мальчики лишь неловко переглядывались. Казалось, ей и компания не нужна была, она могла развеселить себя сама. — Я яблоки люблю. Половина яблока — цена за один урок. Согласен?

— Да, — кивнул Чонгук. — Договорились.

Уходить Миек и не собиралась. Кажется, ей понравилась новая компания. Она с радостью поделилась своей историей: они жили с бабушкой в районе стены Роза, поэтому им обеим удалось спастись от нашествия титанов. Узнав ее получше, Чонгук уже не думал, что она сумасшедшая. Необычная… возможно. Но в их компании никто не был обычным. Ребята нехотя позавтракали. Чимину пришлось подавить рвотные позывы и отвращение и съесть несъедобное варево. А потом обещали дать пюре! Почему был такой пир, пока оставалось загадкой.

— Чонгук?

Мальчик резко обернулся, заслышав знакомый голос. Голос, который сопровождал его в приюте.

— Чонгук… Это правда ты?

Его глаза расширились от восторга и удивления. Напротив него стояла Ада — изрядно потрепанная, исхудавшая, с тонкой, почти прозрачной кожей и изрядно поредевшей копной рыжих волос, но живая. Живая! Чонгук вскочил и крепко обнял подругу, заключив ее в кольцо крепких рук. Она расплакалась, да Чонгук и сам готов был разрыдаться.

— Ты жива, я не могу поверить! Жива! — Чонгук схватил ее за плечи и заглянул в глаза. — Как я счастлив, я так рад… Ты… Как ты?! Где ты живешь? А где ребята? — он начал высматривать кого-нибудь еще. Еву, Исака, Христофора… Но она была одна.

— Чонгук, — в ее глазах, бездонно погасших океанах, стояли слезы. — Никто… никто больше не выжил. Только я, — по щеке Чонгука скатилась одинокая слеза. — А Поко… его… он не с тобой?

— Поко, он… — слова комком застряли в горле. Поко умер. Но разве мог Чонгук сказать это вслух, а значит, придать словам силу? — Он пропал. Я его искал, но так и не нашел. Может быть, он где-то в другом месте. В другом лагере. Я не знаю… — Ада все поняла. Ее глаза стали еще более пустыми, чем были до этого. Она выдавила улыбку и посмотрела на спутников друга.

— Можно к вам?

— Конечно, — резво отозвалась Миек. — Мы не против!

— «Мы»? — выгнул бровь Хосок. — С каких это пор ты тоже стала нашей компанией?

— А ты чего злюка такой?

— Ребята, ребята, смотрите! — переполошился Мартель, указав куда-то пальчиком.

Вскоре их увидели все. Солдаты. Не те, что пинали и обзывали беженцев, обирая их последние гроши и заставлявшие кормиться помоями. Настоящие солдаты! Чонгук выдохнул от восхищения и вцепился пальцами в край столешницы. Шествие возглавлял человек с нашивками розы на плечах и спине. Они алели на фоне светло-коричневой кожи униформы, как пятна крови. Что-то, скрытое в нем, говорило, что он не был обычным солдатом гарнизона. «Главнокомандующий!», ахнул про себя Чонгук. Но что главнокомандующий забыл в их дыре? Его жесткий взгляд был направлен прямо, ни один мускул на лице не дрожал. То был мужчина средних лет и крепкого телосложения, на гладко выбритый и ухоженный. Его аура кричала об имеющейся силе, а глаза — о муках, через которые ему пришлось пройти. За ним следовало еще трое солдат, одного из которых Чонгук знал… Это был Фогель! Но и он был мрачен, еще мрачнее обычного. Брови низко нависали над потемневшими глазами, уставшими и видавшими явно не одну сонную ночь. Двух других солдат мальчик тоже видел впервые, но на каждом из них были разные нашивки. По рисунку зеленого единорога он понял, что за Фогелем следовал солдат из королевской полиции. Захотелось фыркнуть, видали они уже эту «мощь» королевских приспешников. То были ужасные люди. Но человек, который шел за ним… Чонгук готов был вскочить в ту же секунду, вцепиться в его укороченную зеленую мантию и умолять, чтобы его взяли в строй прямо сейчас. То был солдат разведкорпуса.

В гробовой тишине они взошли на помост, солдаты гарнизона окружили их, словно личная охрана. Чонгук насчитал не менее двадцати человек. Было настолько тихо, что было слышно крики птиц где-то вдалеке… Фогель стоял неподалеку от Чонгука и мог его видеть, но даже не опустил глаз. Наконец, главнокомандующий гарнизона кашлянул, прочистив горло, подошел к краю помоста и грубым, властным голосом представился:

— Петер Бергман, главнокомандующий гарнизона южной части стены Роза, города Трост. Мне приятно видеть вас всех здесь сегодня, — его взгляд прошелся по рядам, но задержался на молодых и детях. — Спасибо, что пришли, — словно у них был на это выбор. — Для начала, я хочу выразить свои соболезнования. Кто-то из вас потерял мужа, жену, брата, бабушку, любимого… родных. Каждый здесь сидящий прошел через ужас и Ад, но выстоял и сегодня находится здесь, передо мной. Я разделяю ваше горе. При крушении Шиганшины, а после и стены Мария, я потерял своих бойцов, которые стали для меня второй семьей. Многие из них встретили свой последний день в пасти титанов, но никто из них не дрогнул и с честью отдал свой долг человечеству. Наверняка вам интересно, почему я и мои коллеги находимся сегодня здесь… Что ж, — лишь на мгновение он опустил взгляд в землю, но тут же высоко вскинул голову и сказал так громко, что у Чонгука заложило уши: — Сегодня я пришел сюда, чтобы найти новобранцев! — наступила долгая тишина, а затем, словно лопнул нарыв, наружу полезла гнойная злость.

— Вы рехнулись! — закричал какой-то мужчина.

— Вы хотите скормить нас титанам?! — завизжала женщина, подскочив со своего места. — Я чудом спаслась! Нет! Я ни за что не встречусь с этими монстрами вновь!

— При мне сожрали моего ребенка, и теперь вы просите меня самому полезть им в пасть?!

— Вы — нелюди!

— Лучше дайте нам еду и рабочие места!

Солдаты стояли и никак не реагировали на оскорбления. У Чонгука внутри вновь начала закипать злость. «Как они могут так говорить? Солдаты защищают нас! Да, не все, но главнокомандующий не сделал ничего, чтобы получить такие жестокие слова!». Хотелось вскочить и наорать на них, показать, насколько они ужасно не правы, но тут Чонгук заметил, что Фогель смотрит ему в глаза. Он словно говорил: «Успокойся. Держи себя в руках», и только сейчас Чонгук понял, что согнул пополам ложку, которую держал. Постепенно гул голосов стих, и Петер продолжил:

— Для того, чтобы понять, как устроена работа солдата, я пригласил трех командиров. Расскажите о своей работе.

— Фогель Коэн, командир шестьдесят пятого отряда гарнизона, — громко сказал мужчина, с глухим стуком приложив кулак к сердцу. Он смотрел вперед, поверх голов гражданских, смотрел на всех и ни на кого одновременно. — Мы — передовой отряд при нападении титанов. Когда была сломана стена Мария, мой отряд одним из первых бросился в бой. Выжили немногие, но ценой наших жизней мы спасли мирных жителей и эвакуировали большую часть населения, — Чонгук заметил еще одну девушку с розами на плечах. Ее взгляд был такой же уставший и безжизненный. Она стояла возле Фогеля, жестко сложив руки за спиной. Не нужно было даже спрашивать, была ли она в той бойне. По глазам сразу видно. — В мирное время наша обязанность — патрулировать стены. Я готов посвятить свое сердце человечеству!

— Даррен Смит, командир сорок второго отряда королевской полиции, — представился второй и прижал кулак к сердцу. — Мы — элитные войска, призванные сохранять порядок внутри стен. Наши войска наиболее трудны для поступления, и лишь десять лучших учеников Кадетского училища получат право вступить в наши ряды. Именно под нашим началом беженцы получают пропитание и работу, мы не жалеем времени и сил на восстановление численности и правопорядка населения, — по рядом прошелся гул неодобрения. Все знали, что королевская полиция — заносчивые, коррумпированные свиньи, и каждое сказанное слово — ложь. Даррен Смит сделал вид, что ничего не услышал, и громко прокричал: — Я готов посвятить свое сердце человечеству!

— Мое имя, — сказал следующий. Чонгук подался вперед, огромными глазами, полными надежды и обожания, впершись в солдата с крыльями свободы на спине. — Ким Намджун, командир сто двадцать третьего отряда разведкорпуса. Из всех представленных войск мы — наиболее обученные, и наша задача — отвоевание захваченных титанами территорий, а также изучение земель за пределами стен.

— А также набивание их брюх своими тупоголовыми телами на наши налоги! — послышался недовольный голос с задних рядов. Чонгук так резко обернулся, опалив кричащего ядом злых глаз, что у него хрустнула шея. Ким Намджун не обратил внимания на гневные окрики.

— Несмотря на угрозу расформирования, мы всегда будем сражаться за свободу человечества — внутри стен или за их пределами. Благодаря отваге и мужеству солдат разведкорпуса титаны были задержаны до тех пор, пока население не скрылось за пределами стены Роза, — он резко вскинул кулак и прижал его к груди, к сердцу. Полные решимости глаза посмотрели вперед: — И я всегда буду посвящать свое сердце человечеству!

— Теперь вы знаете о том, какие войска у нас есть, — главнокомандующий Бергман окинул взглядом присутствующих. — Мы солдаты, не тираны. Мы не станем принуждать вас поступать в Кадетское училище. Но, поступив, вы будете хорошо питаться и жить лучше, чем в этом всеми богами забытом месте. Да, когда вы станете солдатами, каждый ваш день может стать последним. Но знайте: никто не спасет человечество, если вы его не спасете, знайте: никто не убьет титана, если вы его не убьете. Теперь каждый, кто готов поступить в Кадетское училище, подойдите к солдату Лизе Леманн, — он указал ладонью на девушку с потухшим взглядом, — и назовите свои имя и фамилию.

Никто не решался встать. Каждый думал, размышлял, взвешивал шансы… Никто не хотел умирать, никто не хотел пойти на корм титанам. Солдаты терпеливо ждали, ни на кого конкретного не смотрели, чтобы не создавать давления. Чонгук встал первым, обратив все взгляды на себя. И тут же Ада схватила его за запястье, закричав:

— Что ты делаешь? Чонгук, не смей!

— Отпусти меня, — настойчиво, почти грубо ответил мальчик.

— Ты видел, что они сделали! Ты видел, как титаны жрали людей, ты чуть не умер сам! Оставь свою глупую, детскую мечту и живи спокойной жизнью, — она кричала, не обращая внимания на глазеющих гражданских и солдатов. Чонгук стиснул зубы и с силой вырвал свое запястье.

— Именно поэтому я и стану солдатом, чтобы другие люди жили спокойной жизнью, — Ким Намджун одобрительно хмыкнул, но этого никто не услышал. Твердой походкой мальчик подошел к Лизе и громко произнес: — Чон Чонгук.

— Записала, — механически ответила девушка, сделав пометку. Следующим подбежал Мартель.

— Чон Мартель! — он посмотрел на брата, взял его за руку и слегка сжал. — Куда ты, туда и я. Захочешь жить спокойно, и я буду. Пойдешь в солдаты, и я пойду. Станешь разведчиком, я пойду за тобой.

— Записала. Отойдите в сторону и не мешайте записи, — Лиза указала им, куда встать, и они отошли. Чонгук посмотрел на Аду, которая рыдала и не скрывала этого. Он был жесток, но иначе поступить не мог. У него не было выбора. Его не было, как только он родился в этом мире.

— Чон Хосок.

— Записан. В сторону.

— Пак Чимин.

— Записан. К остальным.

— Ча Миек.

— Записана.

— Че? Мелкая, и ты туда же? — удивился Хосок.

— Ага, — перекатываясь с пятки на носок, заулыбалась девочка. — Поступлю в королевскую полицию и перевезу бабушку за стену Сина. Она ни в чем не будет нуждаться.

— Самюэль Гаан, — Чонгук увидел, как мальчик приближался к ним. Такой же сломанный. Убитый. Он без слов положил ладонь ему на плечо и сжал. Теперь они все были в одной лодке. Через полчаса запись закончилась, желающих больше не осталось. Теперь уже будущих кадетов выстроили перед помостом, и Петер Бергман вперил в них жесткий, командирский взгляд.

— Семнадцать молодых людей. Это даже больше, чем я ожидал. Спасибо, — он опустил голову, выражая им благодарность. — На ваши еще маленькие, но уже такие мужественные плечи ляжет нелегкая доля — истреблять титанов и защищать людей. Так убейте же хоть одного! — закричал главнокомандующий. — Так убейте его скорей. Сколько раз увидите его, столько раз его и убей! Настал ваш черед посвятить свое сердце человечеству!

— Мы посвящаем свое сердце человечеству! — хором заорали дети и все, как один, с громким стуком прижали кулаки к сердцу. Чонгук смотрел на стены, и взгляд его пылал яростью, жаждой и непоколебимой волей.

***

В церкви так сильно пахло сладковатой гнилью и ладаном, что кружилась голова. У алтаря догорали длинные свечи, отбрасывающие на пол уродливые, изогнутые тени, пугающие и скрывающие одновременно. Мальчик поднял взгляд на выложенный портрет короля Фрица — осуждающие, злые глаза словно следили за ним, знали о его мыслях и хотели наказать за это. Мальчик закусил губу и резко отвел взгляд. «Сейчас не время для сомнений», одернул он себя. Он понимал, что, если начнется сомневаться, то наверняка труханет. Не сможет пойти дальше, не оторвет ступни от пола и не скроется в зарослях деревьев. Как переберется за Сину — подумает потом. Если придется убить солдата и украсть его УПМ, он пойдет и на это. Но для начала нужно было покинуть территорию поместья.

— Мальчишка пропал, — послышался приглушенный голос со стороны улицы.

«Тц, значит, все уже в курсе», стиснул мальчик зубы. Он натянул шапку, скрывая характерные его роду волосы, припал на живот и по-пластунски пополз под сидениями. Ледяной мрамор холодил горячую от волнения кожу, но не помогал успокоить бешено колотящееся сердце. Страх сковывал движения, но мальчик не позволял себе долго думать. Просто полз вперед, стараясь держаться близ уродливых, черных теней.

— От короля влетит по первое число, если к утру не найдем. Обыщи церковь, я пойду в гостевой домик. Он не мог далеко уйти, слишком мал еще. Приказ ясен?

— Так точно, — раздался до боли знакомый мальчику голос.

Сердце екнуло. «Ну почему именно ты?», застонал он. Почему поставили того, кто больше остальных ему небезразличен? Почему не одного из тех, кого мальчик ненавидел и желал порой зарядить ботинком в глаз? Он услышал, как отворилась дверь, и на пороге появился свет факела. Сразу же застыл и прижал ладони ко рту, скрывая дыхание. Он был чутким охотником и прекрасным стратегом. Даже малейшее изменение в пространстве не оставалось без его внимания, и мальчик знал это, как никто другой.

Вместе они провели не один год. Он рос рядом с этим солдатом, караулившим у его двери. Порой он приносил мальчику завтрак, когда тот болел, и напоминал принять лекарства. Он учил его стрелять из арбалета, затем, тайком, из пистолета. Мальчик был к нему привязан больше, чем к отцу, у которого практически не оставалось на него времени. Жаль лишь, что он так и не успел научить его играть в шахматы… И всегда выигрывал. Он был на десять шагов впереди мальчика, сильный и неуловимый, потрясающий. Мальчик хотел быть, как он. А теперь они враги.

Капелька пота потекла по виску. Он уже мог видеть, как дрожащий огонь факела лизнул пол совсем рядом с ним, словно его солдат чувствовал, где он. Чувствовал запах его кожи в воздухе, слышал биение сердца. «Абсурд, такого не может быть!», ругал он себя, но паника накрывала с головой. Он служил отцу, а не ему. Он был солдатом королевской полиции, и его задача — вернуть мальчика домой, даже против его воли. И вот он уже мог увидеть его сапоги… Он шел осторожной поступью, словно с каждым шагом прислушивался к своим ощущениям, которые никогда его не подводили. Сердце клокотало у мальчика в горле, паника щупальцами обхватила лодыжки и пробиралась наверх, к сердцу. Бежать нет смысла. Он не один из этих разожравшихся псов отца, которые никогда не смогут его догнать, сколько бы ни старались. Он быстрый, ловкий, его не обманешь, не проведешь дешевым приемом, бросив камень в сторону. Мальчик знал: если его солдат напал на след, значит, пиши пропало. Он так и записал мысленно «Я пропал». Послав его сюда, ему полностью отрезали шанс на побег.

Мальчик поднял голову, и его замутило. Внутренности свернулись в комок, захотелось согнуться и сплюнуть желчь пустого желудка. Он увидел его щиколотки, затем бедра… Солдат остановился, потянул носом воздух и подписал мальчику смертный приговор. «Он знает, что я здесь! Знает, где я!». Мальчик вжался спиной в ножку скамьи и с ужасом обнаружил, что солдат сел на корточки. Медленно, как в самом худшем кошмаре, он опустил голову, и мальчик увидел его глаза. Черные, как сама ночь, глубокие, как бесконечная дыра, поглощающие и подчиняющие… Он замер. Сердце так дико стучало в груди, что билось о ребра тупой болью. Вот и все. Он попался с поличным. Противные слезы выступили на глаза.

— Эй, нашел что? — окрикнул его другой солдат. Пауза затянулась, но вот он открыл рот и, смотря мальчику в глаза, ответил:

— Нет. Ничего.

Встал и пошел дальше. Мальчик осознал, что все это время лежал и не мог сделать вдох. Солдат шел, показательно заглядывая под лавки, а мальчик шокировано смотрел ему вслед. Он не понимал, что произошло, мысли путались, сознание затуманилось. Он не мог его не увидеть. Он смотрел ему прямо в глаза, но прошел дальше и не выдал его! Не понимая, что происходит, мальчик в быстром темпе дополз до кадки с цветами, активно работая локтями. Увидев возле них его сапоги, он чуть не вскрикнул, но вовремя зажал рот рукой.

— Стоит проверить лес, — вновь услышал мальчик его голос. — Тут никого. Займусь этим.

— Черт бы его побрал, — заворчал другой. — Приспичило ж ему в мою смену свалить! Ладно, иди. Я вернусь в дом и еще раз опрошу служанок, — постепенно шаг стихли, и солдат с мальчиком остались одни.

— Вылезай, — сказал он спустя некоторое время, теперь уже точно обращаясь к мальчику.

— Почему ты не сдал меня? — прошептал он. Солдат опустил голову и посмотрел на него с нечитаемым в силу десятилетнего возраста взглядом.

— Я обещал защищать тебя. А теперь пошли.

Он затушил факел, обхватил ладошку мальчика своей, грубой и большой, и вместе, перебежками, они двинулись окольными путями в лес. Дальше от от дома и его ужасной судьбы. Мальчик бежал без оглядки, крепко сжимая чужую руку. «Он пошел на преступление, чтобы не предать меня», крутилось в его голове. Солдат прекрасно играл в шахматы, но, наверное, впервые сделал иррациональный, но самый правильный в своей жизни ход.

 Редактировать часть