Некоторые звёзды уже давно потухли, но мы продолжаем смотреть в небо и видеть их сияние.
Если бы Венти мог напиться до беспамятства и хоть раз забыться насколько, чтобы потом не вспомнить ни горя, ни сожаления, он бы точно уничтожил годовой запас вина «Доли ангелов». Больше всего на свете Анемо Архонт хотел потерять память и вместе с тем никогда не забыть самое болезненное воспоминание в его продолжительной жизни.
Его глаза, его хмурые брови, прищуренные глаза, всматривающиеся в серое небо, его побелевшие от решимости костяшки. Никто не слушал маленького барда, усыпанного с ног до головы серой пылью этого тлеющего мира. Разве это не предназначение барда — быть услышанным? Кажется, он был ужасным сказителем, но его никогда это не останавливало.
— Они просто не понимают! — гневался парнишка вслед не унимающемуся вихрю, — они думают, что мои ноты — какофония, потому что ты задеваешь случайные струны, когда я пытаюсь выступать, уймись! — кажется, парень был безумно зол на ветер, он пригрозил ему кулаком, — музыка не делает постоянный «врууум», как это делаешь ты, ясно?! Это твой вой совершенно невозможно слушать! Замолчи!
— Этот чокнутый ругается с ветром, — шептались за его спиной, но мальчик не слушал их.
Он давно понял, что его голос не слышим другими, что его слова не понимает, никто, кроме него самого. Но разве можно почувствовать сердцем ту прекрасную мелодию, что родилась в его сердце, если люди Мондштада день за днём привыкли слушать этот завывающий вихрь?
До такой степени мальчика раздражал этот звук, что он затыкал уши ватой и писал свои песни в гробовой тишине. Он не слышал ни звуков лиры, ни собственного голоса, однако он чувствовал музыку сердцем и понимал её лучше всех остальных.
Венти наткнулся на Сесила случайно, будучи всего лишь шаловливым ветерком, но однажды взглянув на него, не смог больше отвести взгляд.
Юный бард шёл вдоль песчаного пляжа, перебирая струны лиры, шум моря заглушал чарующие звуки, но ему и не нужно было слышать, чтобы писать музыку.
Но скромный Ветерок слышал её, и она была прекрасна. Сердце Ветра трепетало, потоки ласково гладили щёки барда, пока тот вдруг не прекратил играть.
— Кто тут? — он будто бы почувствовал нутром, что кто-то следит за ним, но юный Ветерок был слишком скромен и побоялся показываться.
Музыкант вновь нахмурился, а затем громко хмыкнув, продолжил перебирать струны.
— Если ты хочешь послушать, как я играю, незачем прятаться. Я не потребую денег за своё выступление. Богатые платят золотом, бедные могут поддержать аплодисментами, каждому по силам, — Сесил обернулся, ожидая, что незнакомец покажется, но тот всё же предпочёл отсидеться, посильнее укрывшись в пышной листве, — поступай, как хочешь.
Вздёрнув нос, бард пошёл вперёд уверенной походкой, продолжая играть на лире. Ветерок вновь осторожно проследовал за ним.
— Если сможем мы увидеть птиц, то не раньше, чем лягушки встанут на ноги, возьмут трубы и станут музыкантами! О-да, музыкантами! Видели ли вы когда-нибудь жабий хор? Потеха!
Ветерок невольно затормозил. Музыку этот юный бард писал превосходную, а вот тексты его были ужасны. Странные, неуместные, нелепые.
Слова и музыка сильно контрастировали друг с другом, никто не поверил бы, что у них один автор.
— Эй-эй, почему народ хватает гнилые помидоры, чтобы закидать барда ими до смерти? Умора! — Сесил весело усмехнулся, топнув ногой по влажному песку, — если хотите моего молчания, придётся взять что-то побольше!
Ветерок правда не хотел, чтобы Сесил подавал своим слушателям идеи, он ускорился и невольно начал трепать волосы паренька сильными потоками воздуха.
— Кидайте стулья и столы, я не замолчу никогда! — он поднял руку к небу и засмеялся.
Протестующий ветерок вновь дунул с силой, да так резко, что поднял над головой Сесила его серый чепчик, закружил в небесах, а затем плюхнул в воду. Чепчик медленно шёл ко дну, пока неудачливый бард задумчиво чесал затылок и думал, достать его оттуда или смириться с потерей и попрощаться.
Пока он думал, головной убор лёг на дно, скрывшись из виду, теперь его точно уже не найдёшь.
Взволнованный Ветерок подлетел совсем близко. Он не хотел этого! Он не думал, что может быть настолько стремительным! Он никогда не верил в себя до того момента, пока не встретился с этими голубыми глазами. Сесил никогда не видел подобного создания, воспарившего над его плечом. Паренёк восторженно смотрел на него, слегка приоткрыв рот.
Ветерок не понимал, что он чувствует и сильно страшился этого разгорающегося внутри огня. Он же ветер, а не пламя, разве он может жечься?
— Так ты мой маленький слушатель? — Сесил мягко улыбнулся, осторожно коснувшись белых одеяний Ветерка только лишь подушечками пальцев, — ах, я был таким глупым! Ты не можешь ни монету дать, ни похлопать!
Ветерок смутился бы, если б мог. Он тонул в этих голубых глазах, разгоняя ветер вокруг них всё сильнее. Сесил не понимал, что находится в эпицентре целого урагана и сообразил лишь когда его косы заплясали перед глазами. В следующее мгновение вихрь стих и Ветерок немедленно скрылся с глаз прочь. Он был таким трусливым.
Бард продолжал писать песни, играть на лире и петь сущую чепуху! Теперь Ветерок по пятам следовал за ним, хоть и держался на почтительном расстоянии. Они оба знали о существовании друг друга и жили бок о бок, изредка встречаясь взглядами друг с другом. Ветерок понял, как благодарить барда за музыку — гладить его лёгким бризом, а также научился гневаться, путая его неряшливые косы.
Сесил смеялся, искренне, чисто, его голубые глаза отражали небо, в которых даже ясным днём Ветерок видел звёзды.
— Сесил, — Венти глотал воздух влажными губами, силясь поднять голову с барной стойки. Его глаза уже не видели ничего перед собой, но он взял себя в руки и поднялся, неровной походкой направляясь прочь из таверны. Кажется, сегодня он в красках вспомнил то, что так силился забыть хотя бы на минуту своей бесконечной жизни.
Кое-как он приволок своё тело к высокому одинокому дереву в Долине Ветров, обессилив он свалился рядом с ним. Конечно, Барбатос являлся Анемо Архонтом и восстанавливал силы быстрее обычных смертных людей, однако он не хотел этого. Венти жаждал чувствовать эту боль, пробирающую его насквозь. Боль по человеку, которого он однажды потерял, а вместе с ним и своё сердце. Ах, если бы Фатуи знали, насколько лет они прогадали. Настоящее сердце Венти давно мертво и похоронено под этим деревом.
Вернее сказать, это величественное дерево выросло на останках маленького барда.
— Я снова стал слабым дыханием, — задыхаясь от давящих слёз, прошептал Венти, — я не способен разогнать тучи, ты слышишь? — Архонт тёрся затылком о старое дерево, — порадуй меня совей игрой, юный бард. Дай мне ещё раз разозлиться на твои глупые песенки, — чем больше Венти молился, тем сильнее сердце разрывала боль.
Он не собирался останавливаться, чем хуже он чувствовал себя, тем приятнее было это ощущение. Уничтожение своей души подобным образом, чего Барбатос хотел добиться?
Он хотел ещё раз вернуться в тот день, в тот злосчастный день, когда Ветерок понял, что его звёзды погасли. Тогда он последний раз видел его голубые глаза.
Казалось, что любовь так ничтожна по сравнению с тем чувством, которое испытывал Венти. Скуля от боли, разрывающей грудную клетку, он, наконец, вырубился, убаюканный нежными потоками ветра, нежно ласкающими его раскрасневшееся лицо.
Некоторые звёзды гаснут, но мы продолжаем видеть их сияние. Для Венти не существовало никаких других звёзд, кроме его единственной, которая, потухнув, заставило небо навсегда почернеть и утратить свою красоту.