— Зараза к заразе! — именно так можно было с самого детства сказать о Броке.
Он был из тех счастливых людей, кто если и болел, то только в самой лёгкой форме, когда даже обычная для детей ветрянка проходит почти незаметно, знаменуясь лишь парой прыщей на заднице, которые, на удивление, не чесались.
Брок мог бегать полдня с мокрыми ногами, шляться босым под дождем, просиживать полночи на крыше с гитарой и обходиться только соплями, которые проходили всего за пару дней без следа. Семейный доктор вздыхал, плечами пожимал и списывал все на врождённый иммунитет, общую неусидчивость и хорошее натуральное питание. Действительно, что может быть натуральнее подножного корма, когда сжираешь все, что сумел увести из-под носа точно такой же полуголодной детворы.
С возрастом эта особенность играла Броку только на руку. Он не болел, не мучался мигренями из-за частых перелетов из одного часового пояса в другой, не страдал из-за похмелья, да и раны на нем заживали не в пример быстрее, чем на любом другом человеке его взвода, а потом и отряда. Брок Рамлоу был практически идеальным солдатом. Но и у него была своя ахиллесова пята.
Пиздец Брока накрыл ровно через час после того, как они разместились в конспиративной квартире. Нос заложило напрочь, в глаза словно кто-то приличную горсть песка сыпанул, гортань опухла так, что дышать тяжело сделалось.
Симптомы были абсолютно понятны, но не привыкшее к такому обращению тело словно сошло с ума, не очень прозрачно намекая на то, что скоро начнёт отказывать, если никакие меры не будут приняты. Однако Брок лишь крепче сжимал зубы и продолжал заниматься планировкой наблюдения.
— Кэп прилетит завтра, и у нас всё должно быть на уровне, — сипло, через силу выдавил он, в сотый, наверное, раз потер глаза.
— Командир. — Рядом нарисовался Лютик, хлопнул по плечу так, что Брок аж присел. — Тебе бы поспать, мы тут и сами справимся. Хуёво выглядишь.
— Я без советчиков как-нибудь…
— Ага, слыхали, — фыркнул бородач, огладил аккуратную бороду, а второй рукой сграбастал Брока, прижал к себе так, что не дёрнешься, и настойчиво повёл в сторону комнаты, отведённой под спальню. — Вот ты сейчас выспишься, в норму придёшь.
— Да не болен я, — попытался выбраться из его медвежьей хватки Брок, но не тут-то было, Лютик держал крепко, да и остальные бойцы его отряда смотрели очень уж внимательно и даже слегка обеспокоенно.
— Не пизди, — буркнул Роллинз. — Отоспишься и простудифилис отпустит.
Броку осталось только устало со всем согласиться. Да и голова действительно болела, неподъёмной тяжестью заваливаясь на плечо. Хотелось принять уже наконец горизонтальное положение и закрыть слезящиеся от ставшего вдруг чересчур ярким света глаза.
Что-то объяснять, особенно заботливым медведям, было бесполезно. Они все знали лучше Брока, что у него болит и как это «что» следует лечить. Некоторые способы были не так уж и плохи. По крайней мере, отказываться от стратегического запаса водки, пусть и зачем-то подогретого, Брок не стал, выпил залпом и улёгся на расстеленный специально для него спальник.
Оставалось надеяться, что к утру хворь действительно отпустит, организм перемелет неведомый аллерген и можно будет вернуть контроль над ситуацией. Ведь это действительно была аллергия, по крайней мере, все симптомы указывали именно в эту сторону, но на что? Что в России водилось такое, что сумело так подкосить его здоровье?
Челюсть неприятно заныла.
Хотя именно в России и могло. Та же Романов отсюда откуда-то родом, да и Зимнему, в последний раз челюсть Броку и выбившему, мозги промывали именно в России, пусть страна и называлась по-другому. Даже поговорка была такая — «что русскому хорошо… всем остальным смерть!». Вот, скорее всего, в это самое «хорошо» Брок и влетел полной мордой как раз на месте посадки джета.
Главное, чтобы утром попустило.
Снилось Броку что-то сумбурное, тяжёлое. Нос почти не дышал, противно хлюпал всю ночь, а в походной аптечке, хранившейся как раз у Брока, как у самого ответственного, блин, антигистаминных почему-то не нашлось. То ли пополнить забыли после того случая, когда Милз словил отек Квинке после лежания под персиковым деревом, то ли кто-то из снабжения отрастил себе лишние зубы и прямо мечтает с ними расстаться. Вот Зимнему побоялись бы чего-то недодать, особенно после того, как он одному умнику за не тот цвет набедренной кобуры руку сломал в пяти местах. А Брок кто такой? Над Броком глумиться можно. Только чувства юмора у него нет и память на удивление избирательная.
Перевернувшись на другой бок, Брок открыл-таки глаза и сразу пожалел об этом. Тусклый предутренний свет резанул по сетчатке так, что слезы выступили, и глаза снова адски зачесались.
Аллергия и не думала никуда деваться.
Поднялся Брок с трудом. Потер лицо, едва удержавшись, чтобы не начать чесать глаза, и побрел вон из комнаты, в которой за ночь, сменяющие друг друга бойцы, надышали так, что стекла запотели и змеились сейчас тоненькими ручейками стекающей на подоконник влаги. Тут Брок даже возблагодарил собственный насморк, потому что именно из-за него не чувствует сейчас все оттенки аромата носков, собственного перегара и кулинарии Глазго, которому как раз и выпала сомнительная честь готовить завтрак на весь отряд.
В гостиной на пододвинутом к окну диване восседал Джек с карабином в руках и неплохим биноклем, валяющимся рядом.
— О, с воскрешением тебя, — отсалютовал он кулаком, широко зевнул, а когда Брок плюхнулся рядом, присвистнул. — Гляжу, тебя конкретно прижало. Где словил?
— Аллергия! — каркнул Брок, чувствуя, как у него зачесались не только глаза, но и все лицо, вместе с гортанью, а ладони почему-то покрылись неприятно-чувствительными то ли мурашками, то ли волдыриками.
— Да ладно? — удивился Джек. — Ты ж бессмертный, под стать его Гидрейшеству.
— Прохладно, — выдавил Брок и вспомнил — Роджерс! Его же принесет именно сегодня. — Блядь!
— О, вижу, и ты проникся! Чего колес не выпил?
— Умный самый? — Брок поморщился, что было сил сжал ладони в кулаки, чтобы не начать натирать слезящиеся и страшно чешущиеся глаза. — Нет у нас антигистаминных с собой. И до аптеки не метнуться. Городок маленький, тут все друг друга знают, да и кто из вас по-русски хоть слово скажет? Ты, что ли?
Джек пожал плечами и снова приник к окулярам бинокля.
— Кэп не обрадуется.
Отвечать на это Брок не стал. Он и сам знал, как Роджерс относится к болеющим бойцам. В его армии все должны быть идеальными или хотя бы к этому идеалу всячески стремиться. И получалось, что проебался именно командир. Ладно командир. Так ещё и любовник самого Капитана Гидры! Что прощается солдату — никогда не спустят тому… Броку, в общем.
Оставалось надеяться, что его хотя бы уволят, а не спишут, свернув шею.
— Если что, примешь командование на себя. — Брок хлопнул Джека по колену.
— Вот нихуя не смешно, — хмыкнул тот, не отрываясь от наблюдения.
— Нашел юмориста, — усмехнулся Брок и побрел в сторону ванной.
Роджерс явился точно в заявленное время, бесшумно вскрыл дверь, прошел в квартиру, не потревожив ни одной секретки, и удовлетворённо сложил руки на груди. Надеяться на что-то другое в его исполнении было глупо, а так хоть никто не получил моральных и отчасти физических пиздюлей за неправильно обустроенную лёжку.
Получалось, что если никто не пострадал, то начальство вполне довольно происходящим. Так думали все, и Брок в том числе, пока Кэп не нашел его взглядом.
Сразу захотелось зажмуриться, отвернуться или вообще пропасть куда-нибудь из квартиры с концами, но Роджерс не дал Броку ни единого шанса. Он в одно мгновение оказался рядом, сжал подбородок Брока мозолистыми пальцами и заглянул с каким-то непередаваемым выражением лица в глаза.
Долгие пару секунд ничего не происходило.
— Ясно. — Кэп был лаконичен, как и всегда, и, выхватив из кармана на бедре инъектор, приставил его к шее Брока и нажал. — Давно это нужно было сделать.
Что именно, спросить не вышло. Мир странно закружился, звуки отдалились и вовсе смолкли. Но Брок продолжал смотреть в синие глаза собственного божества, принимая от него все, даже собственную смерть.
Мир вокруг померк.
Роллинз проводил Кэпа с Броком на руках взглядом и снова вернулся к наблюдению за единственной дорогой в этот поселок.
За командира он не волновался. Брок в надёжных руках.
А под окном, раскинув ветви, буйно пенилась кипенно-белыми цветами черемуха.