Потолок был все таким же белым, трещина в углу оставалась на своем месте и даже едва заметная паутинка над кроватью не сдвинулась ни на миллиметр. Кэсси прикрыла глаза, устав смотреть на этот унылую белизну. За дверью раздался звон посуды, затем стук в дверь. Девочка не ответила. Какой смысл, если за этой дверью она не увидит ни ответов, ни дорогих ей людей?

   Она жила в этом доме уже около месяца и за весь этот месяц едва ли сказала десять слов. Гертруда пыталась поговорить много раз, ловила ее в столовой, робко стучалась в комнату по утрам, но Кэсси просто не могла заставить себя открыть рот. И потому опускала глаза и возвращалась в комнату. Она не знала, как говорить, как дышать, как вставать каждое утро и заниматься повседневными вещами; они обе не знали.

   Пустота была огромной, плотной и всеобъемлющей. Больше комнаты, больше дома, больше всего мира, больше, чем Кэсси могла вынести. Она просыпалась уже уставшей и подолгу не открывала глаза, зная, что увидит этот белый потолок, но втайне все равно надеясь, что на этот раз окажется дома, и спустя бесконечно долгую секунду мама распахнет дверь и позовет завтракать, заодно сварливо комментируя бардак. Она ела по привычке, потому что еда больше не имела вкуса, принимала душ и меняла одежду по привычке, потому что любое действие потеряло смысл. Гертруда хотела ее порадовать или отвлечь, а может все вместе, и на второй день, вернувшись из душа, Кэсси обнаружила на кровати несколько свертков: белье, два платья, белая блузка, брюки и шерстяное пальто. Пальто Кэсси убрала в шкаф, так и не примерив. На улицу она ни разу не выходила.

   Поднявшись с кровати, девочка открыла дверь и забрала поднос с завтраком. Если Гертруда уходила по утрам, она всегда оставляла завтрак у двери. Поставив поднос на письменный стол, она проскользнула в ванную и быстро умылась, не поднимая головы.

Ей было тошно смотреть на себя. Все всегда удивлялись тому, насколько сильно Кэсси похожа на мать: одинаковый разрез глаз, одинаковые носы, одинаковая линия челюсти, пшеничные волосы одного оттенка. Но это все было тогда, а сейчас каждый взгляд в зеркало выбивал весь воздух из легких. Гертруде тоже было тяжело смотреть на нее, и она это чувствовала, хотя не понимала и не стремилась понять причины. В самый первый вечер, когда они ехали на старомодной блестящей машине, Кэсси спросила, как лучше обращаться к женщине. «Гертруда», — ответила она с секундной заминкой, и возле рта появилась горестная складка. Больше Кэсси не задавала вопросов.

   Взяв в руки стакан с молоком, девочка подошла к окну и отстраненно отметила про себя, что деревья начали желтеть. Раньше они с семьей ездили к Мичигану на пикник каждую осень. Вид там всегда был потрясающий: бескрайняя гладь озера и пестрый, ярмарочный лес. Кэсси прислонилась лбом к стеклу. Слез больше не было, как будто в поезде из нее вылилась вся влага. Внутри все сковало неприятное онемение; иногда ей хотелось разрыдаться, забиться в угол и завыть в голос, выплакать всю ту тяжесть, которая день за днем копилась в ее груди, но слезы не шли, ком в горле не уходил, и она со вздохом принималась ходить кругами по комнате. Отняв голову от стекла, Кэсси сделала глоток и поставила стакан обратно на поднос. Голода не было. Ей больше вообще ничего не хотелось.

   Дом был большой и пустынный. Везде царил идеальный порядок, две нежилые спальни на втором этаже были вычищены до блеска, словно с минуты на минуту ожидали гостей. На первом же целую комнату занимала библиотека: запах сосны, достающие до потолка стеллажи, снизу доверху заставленные самыми разными книгами, торшеры с зелеными абажурами. Кэсси так и не притронулась ни к одной из книг, потому что сам процесс чтения слишком сильно напоминал ей о доме и ее собственной кровати с двумя продавленными ее локтями ямками в матрасе. А из библиотеки дверь вела прямиком в крошечную гостиную с камином, пухлыми оливковыми креслами и роялем в углу.

   Раньше музыка увлекала Кэсси. Наверное, ни от чего больше она не испытывала такого удовольствия близкого к опьянению, заставляющего забывать обо всем на свете. Теперь она смотрела на инструмент, и он не вызывал в ней никаких эмоций. Над роялем висел отрывной календарь, сообщающий, что сегодня двенадцатое октября. Сев за рояль, девочка прошлась по клавишам. Пальцы были тяжелые, негибкие и в нажатии не было былой мягкости; эти руки давно не прикасались к инструменту, как будто и не было годов усердной работы. Кэсси вдруг стало обидно от того, что она столько времени потратила на занятия, а потом ее пальцы вот так просто одеревенели. Табурет скрипнул под тяжестью тела. Она занесла руки над клавишами и почувствовала, что задыхается. Ей вдруг показалось, что комната сжалась до размеров рояля, потолок начал давить на голову. Она убрала руки и сцепила их в замок на животе.

   Входная дверь хлопнула и в прихожей раздались торопливые шаги: Гертруда вернулась домой. Зашла на кухню, стуча каблуками по паркету, открыла посудный шкаф и звякнула фарфором. Затем все ненадолго затихло, чтобы через минуту шаги направились прямиком ко входу в гостиную из холла. Кэсси замерла. Она не знала, как женщина отреагирует на то, что она села за рояль, но вставать и куда-то прятаться сил не было. Скрипнула дверь, и девочка подняла голову. Женщина на пороге застыла.

   На ней был дымчато-голубой костюм из юбки ниже колена и жакета, а на плечи было небрежно наброшено серое шерстяное пальто. В руке она держала стакан с янтарной жидкостью.

   Она провела рукой по светлым уложенным кудрям, скинула пальто и опустилась в кресло, поставив стакан на столик.

    — Сыграй что-нибудь, — в ее голосе не было ровным счетом никаких эмоций. — Эти стены давно не слышали музыку.

   Кэсси опустила взгляд на клавиши. Белые и черные полосы, бледные подрагивающие пальцы. В голове всплыл ноктюрн русского композитора*, который она нашла весной. Ощущение давящего потолка не проходило, тишина в комнате становилась тягостной, и девочка прикоснулась пальцами к клавишам, извлекая из инструмента звук. Комната заполнилась протяжной и печальной мелодией. По ее плечам побежали мурашки и, нота за нотой, комната исчезла, растворилась в последовательности звуков, и весь мир утонул в какой-то неизбывной, щемящей тоске.

   Отзвучала последняя нота и в комнату вновь вернулась тишина. Гертруда сидела вполоборота, положив одну руку на подлокотник, и невидящим взглядом смотрела в окно. Кэсси проследила ее взгляд; на улице порывы ветра качали деревья, и с их веток срывались желтые листья. В горле встал ком.

   Они так и сидели в тишине, наблюдая, как ветер срывает листья с деревьев. А потом Кэсси поднялась на ноги и вернулась к себе, своему белому потолку, трещине и паутинке.

   Кэсси начала заниматься музыкой. Изредка, не каждый день, но иногда она спускалась к роялю и пробегала быстрыми пальцами по клавишам, наигрывая Чайковского или Гершвина. Гертруда иногда останавливала свои занятия и приходила послушать, но даже когда ее не было в комнате, в дни, когда она запиралась в библиотеке, Кэсси знала, что она слышит. И почему-то это молчаливое присутствие помогало больше, чем могли бы помочь любые слова.

   Однажды Гертруда вернулась домой после обеда с необычайно широкой улыбкой на лице. Кэсси в этот момент сидела за роялем и пустым взглядом смотрела в окно, положив руки на колени.

    — Моя дорогая, у меня замечательная новость!

   Девочка встрепенулась и повернула голову, вопросительно приподняв брови.

    — Я со всеми договорилась, нам не придется ехать в Америку, и в школу ты пойдешь после рождества. Конечно, твоя мать хотела увезти тебя подальше от войны, но я не вижу смысла. Нет на свете места безопаснее Хогвартса.

   Кэсси кивнула, чтобы хоть как-то среагировать. Мысль о том, что нужно будет учиться, энтузиазма не вызывала. Гертруда выложила на чайный столик невесть откуда взявшиеся свертки.

    — Конечно, тебе придется пройти часть программы на дому и перед началом учебы у тебя будут экзамены, поэтому я взяла на себя труд купить все необходимое для учебы.

    — Спасибо, — голос прозвучал тихо и хрипло.

   Кэсси сгребла свертки и пошла в свою комнату. Гертруда проводила ее немного диким взглядом, но девочка это проигнорировала. Она все еще не была готова к разговорам.

Сгрузив свою ношу на кровать, Кэсси принялась распаковывать свертки. И немедленно почувствовала, что ее где-то надурили. Тут не было ни одного нормального учебника: ни математики, ни английского, но были какие-то идиотские книги вроде «Стандартной книги заклинаний. 4 курс» или «Магических отваров и зелий» за авторством некого Жига Мышьякоффа. Помимо книг среди покупок оказались склянки и коробочки с сомнительного вида содержимым, а также продолговатая и очень дорогая на вид бархатная коробка. Внутри на красной подушечке лежала отполированная до блеска палка. Кэсси подумала, что сошла с ума. В дверь просунула голову Гертруда.

    — Если не подойдет эта палочка, скажи, я выделю день и мы сходим к Олливандеру за новой.

   Кэсси ошарашенно посмотрела на женщину. Та, видимо, истолковала шок на лице девочки по своему:

    — Никто там не сможет тебе навредить, — между ее бровей залегла печальная складка. Кэсси подумала, что эта женщина над ней издевается. — Маглы до нас не доберутся…

    — Кто такие маглы?

   Теперь настала очередь Гертруды ошарашено смотреть на девочку. Та почувствовала себя неловко.

    — Я ударилась головой и, кажется, многих вещей не помню, — нашла выход из положения Кэсси.

    — Ох, дорогая моя, — Гертруда потерла висок, как будто у нее внезапно заболела голова. — Почему ты раньше не сказала? Тебя нужно показать врачу.

   Женщина выглядела растерянной, а Кэсси подумала, что к врачу ей совсем не хочется.

    — Не нужно, мне скоро станет лучше, — она постаралась добавить в голос уверенности, но вышло не слишком убедительно.

   Гертруда покачала головой.

    — Проверь палочку. Я зайду чуть позже.

   Кэсси откинулась на подушки и закрыла глаза. Вот сейчас, через несколько секунд дверь снова откроется и тишину нарушит низкий и хриплый голос отца. «Чем ты занята?» — спросит он, а она ответит, что сегодня ей принесли какие-то идиотские книжки и сказали, что это учебники. Они оба рассмеются, в комнате повиснет запах табака, он попросит сказать, когда у нее будет концерт, чтобы прийти на него и снять все на камеру, а потом показать друзьям и похвастаться, какая у него талантливая дочь.

   Секунда растянулась в минуту. Она открыла глаза. Дверь все также оставалась закрытой.

   Со вздохом Кэсси поднялась и уставилась на бархатную коробку. Что и каким образом она, интересно, должна проверять? Прут на бархатной подушке был практически черный, около двенадцати дюймов в длину, и один конец его украшал затейливый геометрический орнамент. Она взяла его в руки и покрутила. Ни одной адекватной идеи, как его использовать, не было. Отложив его в сторону, девочка раскрыла верхнюю книгу в стопке. Ей оказалась «Стандартная книга заклинаний» и у Кэсси снова появилось ощущение, что ее дурят. Внутри помимо текста были изображения руки, показывающей движения «волшебной палочкой». Добро пожаловать в секту, невесело подумала она и наугад махнула прутом. Внезапно налетевший порыв ветра снес шкаф и опрокинул письменный стол. Кэсси моргнула.

   На грохот снизу прибежала Гертруда и застыла в дверном проеме, уставившись на учиненный хаос. Кэсси нервно хихикнула и медленно, будто это была какая-нибудь бомба или отцовский пистолет, положила прут на покрывало.

    — Мы идем к Олливандеру сегодня же, — женщина достала из внутреннего кармана похожий прут и взмахнула им, что-то тихо прошептав. Стол и шкаф вернулись на место, в комнате снова воцарился порядок. — Собирайся.

   Кэсси вспомнила, что раньше в паре улиц от них жила сумасшедшая женщина. Говорили, что она свихнулась от того, что потеряла всю свою семью, и кажется, девочке грозило повторение ее истории.

   Дверь закрылась, и Кэсси поднялась на ноги, попятившись от кровати, словно на ней лежала ядовитая змея. Быстро переодевшись и накинув на плечи пальто, она спустилась вниз. На первом этаже ее уже ожидала полностью собранная Гертруда в странном одеянии, напоминающем широкий плащ. Она смерила девочку строгим взглядом и приподняла бровь. Кэсси мысленно застонала и заправила прядь за ухо: она забыла прибрать волосы, а тут наверняка не принято ходить с распущенными.

    — Можешь просто заплести косу, — сказала Гертруда и жестом поманила девочку за собой.

   Вместо того, чтобы выйти на улицу, они зачем-то зашли в столовую. Помимо длинного обеденного стола и растений в кадках тут был исполинских размеров камин и именно к нему направилась женщина. Кэсси в нерешительности замерла в нескольких шагах, не понимая толком, что происходит. Гертруда взяла с каминной полки цветочный горшок и протянула девочке.

    — Возьми горсть, зайди в камин и брось себе под ноги и четко скажи: «Косой переулок».

   Кэсси в шоке уставилась на женщину. Если это шутка, подумала она, то определенно какая-то несмешная. Но не успела она и слова вставить, как ее схватили за руку и втянули в камин. Мир завертелся во всполохах зеленого пламени.

   Гертруда не церемонилась. Рывком выдернув девочку из камина, она стряхнула с плеча пылинку и двинулась вперед быстрым шагом, пока Кэсси пыталась отдышаться и осознать произошедшее. Увидев удаляющуюся спину женщины, она запаниковала и бросилась догонять. Вокруг было много людей и шума, и девочка вдруг почувствовала стальные пальцы страха у себя на шее. Захотелось забиться куда-нибудь в тихий угол, но она пересилила себя, догнала Гертруду и ухватила под руку, не заботясь о том, что женщина может подумать. Нахождение среди людей после долгих недель затворничества давалось тяжело.

   Немного привыкнув к толпе и шуму, Кэсси начала озираться по сторонам. Люди вокруг были одеты в такие же длинные плащи, как у Гертруды; девочка не слишком разбиралась в моде сороковых, но была уверена, что подобных одеяний на старых фотографиях не видела. Хотя она даже не была уверена, что находится в сороковых, а не в каком-нибудь Чистилище или параллельном мире. Может, она вообще в коме, и все вокруг — всего лишь плод ее воображения.

   И если все вокруг было создано ее воображением, то оно у нее однозначно первоклассное. Все вокруг было волшебным в прямом смысле этого слова: причудливо изогнутые дома, витрины магазинов, наполненные всем подряд, начиная от книг и заканчивая причудливыми устройствами, о назначении которых даже догадки строить не выходило. «Жалко, что родители не видят», — подумала она, и игривый, и любопытный настрой как рукой сняло.

   Гертруда остановилась у лавки, на витрине которой золочеными буквами было написано: «Волшебные палочки от Олливандера». Лавка находилась в небольшом и довольно обшарпанном на вид здании, и контраст между новой вывеской и потрескавшимися стенами царапал глаз.

   Внутри царили полумрак и прохлада. Вглубь магазина уходили стеллажи, снизу доверху заполненные продолговатыми коробочками. Откуда-то из темноты вынырнул довольно молодой мужчина со светло-серыми, практически прозрачными глазами. Кэсси вздрогнула и отпрянула, а мужчина дружелюбно улыбнулся Гертруде.

    — Добрый день, миссис Бернс. Чем я могу помочь вам?

   Гертруда вытолкнула девочку вперед. В глазах мужчины вдруг промелькнуло узнавание.

    — Вы дочь Оливии Бернс, я полагаю? Вы удивительно похожи на свою мать, — он склонил голову в полушутливом поклоне, а Кэсси застыла. — Удивительная женщина, во время учебы ломала палочки, пожалуй, чаще всех. Как она сейчас поживает?

   Девочка опустила глаза.

    — Она умерла, — сухо ответила Гертруда. Улыбка сползла с лица мужчины.

   Вернувшись домой, Кэсси ураганом взлетела по лестнице, швырнула коробку с палочкой на кровать и приперла дверную ручку стулом. Рванула ленту, которой перехватила косу, и бросила на пол, принявшись топтать ее. Волосы рассыпались по спине.

Почувствовав слабость в ногах, она опустилась на пол и сжалась в клубок. Боль была почти физической, от нее перехватывало дыхание. Она всегда знала, что похожа на мать, ей это говорил каждый первый, но она была похожа на свою мать, на Оливию Ньюболд, а не на чужую женщину из чужой страны.

   — Заберите меня, — просипела Кэсси в пол. — Заберите меня куда угодно, я не хочу, чтобы это продолжалось, пожалуйста, пожалуйста…

   Все вокруг по-прежнему безмолвствовало. Она обеими руками ударила по полу так, что содрала кожу на ребрах ладоней. Из горла рвались рыдания.

   На следующее утро после похода к Олливандеру Кэсси проснулась на полу в разгромленной комнате. Внутри нее будто что-то сломалось, что-то важное, и теперь уже ничего и никогда не могло стать прежним. Она посмотрела на лежащую на кровати коробку, а затем поднялась на ноги и пошла в душ.

   Впервые за долгое время девочка внимательно посмотрела на себя в зеркало и в глаза ей сразу бросилось то, что она умудрялась не замечать долгое время. Ее тело было как будто новым; не было больше шрамов и следов от ожогов, не было истории ее жизни, заключенной в отметинах на коже. Не было следа на плече, полученного после падения с велосипеда, не было шрама от лопнувшей струны и от утюга, который она опрокинула на себя в восемь лет. Осталось только белое родимое пятно размером с монету на животе. Это было как будто не ее тело. Вздохнув, она надела халат, вернулась в комнату и подняла с пола первую попавшуюся книгу. Время снова пошло.

   Все вокруг было слишком ярким. Как будто она надела очки и мир вдруг обрел небывалую четкость. Свет резал глаза, все вокруг было громким, и даже тишина казалась оглушающей. Кэсси теперь не вылезала из книг, потому что они стали единственным, что могло заглушить ее собственные мысли. Она начала узнавать о магии и то, что еще недавно казалось абсолютным абсурдом, превратилось в совершенно необходимую вещь. Магия стала ее убежищем.

   Палочка лежала в ладони удивительно привычно, и руки как будто сами помнили, как творить заклинания. Кэсси с жадностью набросилась на знания: прочитала все учебники, перетаскала книги из библиотеки, часами отрабатывала одни и те же движения кистью. Она приступала к работе сразу после пробуждения и частенько засыпала прямо за столом. Девочка никогда не уделяла много внимания естествознанию в школе, но не нужно было быть гением, чтобы осознать, что магия делает возможным невозможное. Нарушает законы физики. Расширяет границы мира.

   Гертруда пыталась затащить ее к врачу. В первый раз она просто вошла в комнату и будничным тоном сообщила, что записала ее на прием на сегодня. Кэсси, буквально на днях нашедшая в библиотеке учебник за первый курс, подписанный Алисой Бернс, получила возможность отработать запирающие чары на практике. Она просидела в собственной ванной весь день, закрывая руками уши и прочитывая шепотом страницу за страницей, чтобы не слышать, как Гертруда стучит в дверь и просит ее выйти.

   Второй раз случился, когда Кэсси, устроившись в кресле в библиотеке, тренировала заклинание левитации. Она не слышала, как женщина вернулась домой, и когда та резко распахнула дверь, вздрогнула и уронила маленькую фарфоровую статуэтку слона, которую заставляла парить в воздухе. Статуэтка разбилась. Гертруда замерла в дверях.

    — Почини ее, — потребовала она.

   Кэсси замялась. Она чувствовала себя очень некомфортно под строгим взглядом Гертруды. Женщина повторила свой приказ чуть более громко и требовательно. Кэсси опустила глаза.

    — Я не знаю, как, — ответила она очень тихо.

    — Что?

    — Я не знаю, как, — повторила Кэсси уже громко, с вызовом глядя Гертруде в глаза.

   Гертруда скрестила руки на груди.

    — Тебе нужно посетить врача.

    — Со мной все в порядке.

    — Не в порядке! — женщина всплеснула руками. — Посмотри на себя! Ты днями напролет сидишь в своей комнате и не можешь сотворить простейшую магию!

   Кэсси опустила голову. Гертруда прошла по комнате и села в кресло напротив.

    — Послушай, я понимаю, что я не та бабушка, которую ты хотела. Твоя мать со мной не общалась и у нее были на то причины, ты меня не знаешь, но, Кассандра, нам нужно как-то жить дальше, — она вздохнула и посмотрела на свои руки. — Тебе скоро в школу. Ты уже подумала, как будешь учиться, если ты колдовать не можешь?

   Внутри девочки волной поднялось раздражение. Какая к черту школа, если она в чужом теле, в чужом времени или мире или что это вообще такое, и понятия не имеет, что вообще происходит? Но Гертруда истолковала ее выражение лица по своему.

    — Значит так. Завтра мы пойдем к врачу, тебя там осмотрят. Возможно оставят в стационаре…

    — Нет, — Кэсси вдруг осознала, что если вдруг вскроется, что она выдает себя за другого человека, у нее есть все шансы остаться на улице. — Со мной все в порядке.

   Гертруда вздохнула и провела ладонью по лицу.

    — Хорошо, тогда расскажи мне, как ты собираешься учиться? Как ты до этого училась?

   Кэсси рывком встала и направилась к двери.

    — Кассандра! Не смей вот так уходить, когда я с тобой разговариваю!

   Поднявшись к себе и хлопнув дверью, Кэсси зло ударила ладонью по косяку. Кипящая внутри нее злость не уходила, требовала выхода, а девочка понятия не имела, как ее выпустить. Она в два шага пересекла комнату и, уткнувшись лицом в подушку, закричала.

   Прокричавшись как следует, Кэсси перевернулась на спину и раскинула руки. Нужно было что-то делать со сложившейся ситуацией. Она и без того потеряла слишком много времени, сидя в комнате один на один со своей болью.

   На следующий вечер она тихонько постучалась в спальню Гертруды. Женщина уже готовилась ко сну, светлые волосы были распущены, на губах не было помады.    Вопросительно приподняв бровь, она смерила девочку взглядом. Кэсси замялась на секунду, а затем собрала в кулак всю свою жалкую решимость и посмотрела Гертруде в глаза.

    — У меня к вам предложение.

    — И какое же?

    — Я лишаю вас головной боли с больницей, а вы взамен помогаете мне подготовиться к школе.

   Женщина усмехнулась.

    — Дорогая моя, мне куда легче отдать тебя врачам, чем самой с тобой возиться.

   Кэсси это знала. Видела, как порой Гертруда смотрит на нее за ужином. Ей было тяжело находиться в одной комнате с девочкой.

    — Если вы отдадите меня врачам, мое восстановление может затянуться. Но если вы поможете мне, проблема решится уже к новому году, и вам больше не придется беспокоиться. С учебой я уже точно справлюсь.

   Во взгляде Гертруды читалось сомнение.

    — Я регулярно учила произведения в ночь перед концертом, у меня хорошая память, и я умею собираться и выкручиваться на экзаменах, даже если ничего не знаю.

    — Для начала расскажи мне, что с тобой случилось.

    Кэсси до последнего надеялась, что Гертруда не задаст этот вопрос.

    — Я… я не помню. Помню грохот и как меня швырнуло. Больше ничего.

    Женщина запахнула халат и поманила девочку за собой на первый этаж. Взмахнув палочкой, зажгла свет. Из шкафа на кухне выплыли чашки, чайник подплыл к раковине и наполнился водой, а затем встал на огонь. Девочка смотрела на это во все глаза и не понимала, как она раньше умудрялась не замечать.

    — Завари чай, — попросила Гертруда.

   Размышляя, какое из четырех выученных заклинаний тут может подойти, Кэсси достала из кармана палочку и застыла в нерешительности.

    — Нет-нет, руками. Чай нужно заваривать руками, когда ты делаешь это магией, получается без души. Подойдет для вечера с гостями, но не для серьезного разговора.

   Девочка открыла шкафчик и достала жестянку с чаем. Как чай может быть с душой, она откровенно не понимала, но сейчас сочла за благо промолчать.

   Поставив чайник и тарелку с печеньем на поднос, она взяла его в руки, но Гертруда снова подала голос.

    — А теперь магией.

   Кэсси со стуком опустила поднос на столешницу. Достав из кармана палочку, она направила ее на тарелку с печеньем, выписывая кончиком рисунок заклинания. Тарелка не сдвинулась с места.

    — Ты проглатываешь окончания.

   Вздохнув, она снова подняла палочку и четко произнесла:

    — Вингардиум Левиоса.

   Тарелка поднялась в воздух и, ведомая движением палочки, поплыла к столу. Кэсси победно улыбнулась. Мистер Чедвик, ее учитель по естествознанию, съел бы собственный галстук, увидев это.

   Проделав то же самое с чайником (она даже почти ничего не пролила на ковер), девочка опустилась на стул напротив и сцепила руки в замок. Гертруда отпила из своей чашки и со стуком поставила ее на блюдце.

    — Итак, ты ударилась головой. Что ты помнишь?

   Кэсси задумалась.

    — Немного. Помню раннее детство, помню маму, помню, что у меня была подруга, а дальше все как в тумане.

    — Неудивительно, — женщина потерла висок. — На твою долю выпала куча того, чего детям переживать не положено.

   Девочка открыла было рот, но Гертруда ее перебила.

    — То есть, школу ты не помнишь совсем? — Кэсси покачала головой, а женщина вздохнула. — Тогда какой у тебя план? Не смотри на меня так растерянно, ты дочь Оливии, а у нее всегда был план.

    — Я подумала… Я подумала, что можно для связаться с теми, кто уже там учится, и ненавязчиво выяснить, к каким вопросам их готовят преподаватели. И написать нескольким учителям с просьбой порекомендовать, например, дополнительную литературу или ответить на вопрос, чтобы они думали, что я ответственная и нацелена на учебу и были более лояльными на экзамене.

    — Ты осталась сиротой, они и так будут лояльнее некуда.

   Кэсси запнулась. Гертруда надавила на незажившую рану.

    — Не надо делать такое несчастное лицо, я тебя умоляю. Ты потеряла мать, а я потеряла обеих дочерей в одну ночь, однако я не сижу тут, как побитая собака.

   Втянув воздух сквозь зубы, девочка продолжила.

    — Они будут теплее ко мне относиться, если я сразу покажу, что не нуждаюсь в каких-то поблажках и готова много работать несмотря ни на что.

    — А ты готова?

    — Да, — нет, Кэсси не была готова, но не то чтобы у нее был какой-то другой выход.

    — Хорошо, я тебя поняла. Ты уже определилась, на какой факультет хочешь?

   Девочка непонимающе на нее уставилась.

    — Ладно, — Гертруда вздохнула. — Не бери в голову. Я тебе помогу, но большую часть работы тебе все равно придется проделать самой. Часть с письмами оставь мне.

   Она допила чай, взмахнула палочкой и вся посуда отправилась в раковину.

    — Завтра утром я уйду и вернусь поздно вечером. Оставлю тебе в библиотеке книги и письма твоей матери. Я думаю, они должны быть у тебя.

   А затем она ушла, оставив Кэсси сидеть в темноте.