С их первой встречи прошло уже шесть лун.
Был ли Чонин его личным наказанием или же испытанием, посланным Небесами? Кёнсу не знал ответа и, возможно, не хотел его знать, потому что за эти долгие шесть лун разговоры с Чонином стали чем-то привычным, незыблемым, тем, от чего Кёнсу сложно было бы отказаться.
**
Истинное название этой небольшой пещеры затерялось среди веков, а местные жители звали ее не иначе как пещерой демонов. Темная, пропахшая мхами и затхлостью, она таилась среди густых зарослей бамбука на крутом склоне горы Каясан, всего лишь в дне пути от их храма. Наставники предпочитали не говорить о пещере, словно её вовсе не существовало, а в деревнях судачили о демонах, которые почему-то испытывали к этой пещере необъяснимое притяжение. Кёнсу слышал эти разговоры не раз и не два, но пропускал мимо ушей до тех пор, пока в окрестностях не начали пропадать молодые юноши и девушки.
Нужно ли говорить, что все обвинения свелись к тому, что виноваты демоны?
Старухи говорили о сумасшедшем демоне с лазурными глазами, который варит людей в своем огромном котле и пожирает на ужин. Старики — о прекрасной демонессе, соблазняющей мужчин и женщин, уводящей их с собой в Нижние миры. А дети болтали о красивом юноше, что дарит конфеты и предлагает самые лучшие игрушки в Трех подлунных царствах. А еще рассказывали о невообразимых ужасных существах, что съедят вашу печень, сердце и мозги, стоит лишь зазеваться. И абсолютно все сходились в одном — возле пещеры демонов не нужно появляться после заката, если тебе дорога жизнь.
После четвертого случая Кёнсу пошел на поклон к наставникам и попросился помочь жителям.
— Твоя вера должна быть сильна, а разум — чист и ясен, если ты хочешь противостоять тварям из Нижних миров
— Я смогу, только дайте мне шанс.
— Демоны будут искушать тебя, ученик.
— Пока я молюсь, они не смогут войти.
**
Кёнсу не знал, чего ожидать, но пришедший в ту первую ночь демон тварью не был. Он был смешливым, красивым, развязным, соблазнительным и порочным, как и полагается демону, но тварью Кёнсу его не считал.
— Ух ты, какой симпатичный святоша! — воскликнул тогда незнакомый юноша и попытался войти в пещеру, но отскочил с шипением, едва коснувшись ногою порога.
Прошелся вдоль входа в пещеру, попробовал пальцем невидимую границу на прочность и уселся прямо на камни, всем свои видом показывая, что не планирует уходить. Кёнсу продолжал медитировать, стараясь не обращать на навязчивого демона, который срезал один из бамбуковых стволов и начал мастерить флейту, ужасно немелодично напевая при этом.
— Святоша, как тебя зовут? Я Чонин.
В ту первую ночь он больше ничего не сказал, только занимался своим нехитрым делом да посматривал искоса на Кёнсу.
На следующую ночь, едва луна посеребрила острые листья, демон вновь появился.
— Я слышал, что люди не могут укусить свой собственный локоть. Неужели люди такие негибкие? Потому что я могу, тебе показать? — сказал он вместо приветствия, заставив Кёнсу озадаченно моргнуть.
Через седьмицу Кёнсу понял, что привык к настырному демону. Тот приходил, болтал какие-то несусветные глупости, не ожидая от Кёнсу ответа, торчал у входа в пещеры как малый щенок, иногда насвистывал незнакомые мелодии. Он исчезал без следа, стоило только первой заре показаться над восточными скалистыми вершинами, и возвращался каждый вечер. Но самая главная цель была достигнута — люди больше не пропадали.
**
— Меня зовут Кёнсу, — однажды, спустя почти две полные луны, сказал Кёнсу, и это были его первые слова за всё время.
— О, святоша, да ты умеешь говорить! Я уж думал, что храмовые отрезали твой язык, это было бы бы ужасным преступлением с их стороны, ведь у тебя такой приятный голос! — обрадовался Чонин. — Скажи еще что-нибудь, ну пожалуйста!
— Ты мне надоел. Уходи и не возвращайся больше сюда.
— Ну уж нет, — Чонин уселся на землю у самой границы и подпер подбородок кулаком. — Теперь я точно никуда не уйду.
Кёнсу лишь вздохнул вместо ответа. Но что-то тогда неуловимо изменилось.
— Что ты делаешь, когда я ухожу? — спросил однажды Чонин. — Возвращаешься в деревню?
— Нет, я живу тут, в пещере. Мне не нужно много — спать я могу и на голой земле, а питаться тем, что дают мне лес и горные ручьи.
Чонин с неподдельным ужасом осмотрел пещеру, заметив наконец личные вещи Кёнсу, аккуратно сложенные в углу, и засушенные грибы, подвешенные связкой на небольшом выступе. Но ничего не сказал об этом, предпочитая болтать о птенцах каменного дрозда, который свил себе гнездо прямо над входом в пещеру.
На следующую ночь Чонин притащил Кёнсу немного свежей малины, вяленую рыбу и сладкий картофель.
— Я решил, что ты не станешь есть то, что я приготовлю, поэтому не стал утруждаться, — с независимым видом он протолкнул припасы сквозь невидимую преграду, переступить через которую Чонин все еще не мог.
— С чего ты взял, что я возьму это?
— Потому что я милый и мне невозможно отказать, конечно.
Конечно же, Кёнсу мог отказать Чонину, вот только не хотел этого делать.
**
В один из тех жарких дней, когда казалось бы даже камни начинают плавиться от невыносимого зноя, Кёнсу получил весточку из храма. Наставники хвалили Кёнсу, говорили, что люди больше не пропадают, и предлагали вернуться.
Но разве Кёнсу мог?
Пещера уже не была затхлой — ее наполняли ароматы сушившихся пряных трав, не была стылой — солнце хорошо прогревало ее. Она стала обжитой и уютной, а жители деревни привыкли, что в пещере Демонов теперь живет нелюдимый молодой отшельник.
Кёнсу не знал достоверно, что именно Чонин виноват в тех исчезновениях, а задать прямой вопрос ему все время что-то мешало, но пока оставалась такая вероятность, пока Чонин приходил к пещере — Кёнсу не мог уйти. Поэтому каждый вечер он неизменно возвращался к ней, заходил в ее темноту, которую не могли разогнать ни факелы, ни свет луны, садился в центре и ждал Чонина.
Он больше не молчал, а все чаще отвечал на поддразнивания демона, даже улыбался порой. В такие моменты Чонин радовался так сильно, что Кёнсу подозревал его в какой-то жестокой игре.
Порой Чонин становился откровенным, смущая этим Кёнсу. Иногда — задумчивым. Он был открытым и дерзким, словно порывистый ветер, озорным и хлестким подобно холодной воде в ручье, ярким как утреннее солнце.
Кёнсу смотрел и не мог насмотреться, но очень сильно этого боялся, потому что больше всего Чонин напоминал ему пламя неудержимого лесного пожара.
**
На исходе пятой луны, когда воздух по ночам уже начал быть по-осеннему холодным, Кёнсу решился задать вопрос. Чонин так искренне и долго смеялся, что Кёнсу уж было решил, что сказал какую-то глупость и почти обиделся на развеселившегося демона. Но Чонин, все еще улыбаясь, пояснил:
— Что ты, святоша, — дурацкое прозвище уже не казалось почему-то обидным, — я никого не ел. Первым пропал молодой юноша, сын кузнеца, который сбежал от жестокого отца в ближайший город и стал подмастерьем у мастера Чона. Отец после кончины своей жены начал выпивать и бить сына смертным боем, и тот не выдержал. Спустя пару седьмиц он вернулся и под покровом ночи увел свою любимую. Это было вторым исчезновением. Ну, а третий случай…
На этом месте рассказа Чонин немного замялся, словно не решаясь продолжить, но потом смело посмотрел Кёнсу в глазах и закончил твердым голосом:
— Третью девушку жестоко убили. И сразу же про четвертый случай — убийца уже никому не навредит.
Больше Кёнсу в ту ночь ни о чем не спрашивал.
Кёнсу вряд ли мог объяснить самому себе, в какой момент всё пошло настолько неправильно. Он должен был думать о себе, о благосостоянии народа, о твердости своих намерений и чистоте души, но вместо этого он думал о Чонине.
Каждый день, когда тот исчезал, Кёнсу не находил себе места и беспокоился, что успел надоесть демону. Он всего лишь скучный храмовый ученик, в жизни которого были только молитвы, благочестие и служение богам, разве мог он привлечь бессмертного демона надолго?
Увидит ли он Чонина еще раз? Но Чонин возвращался неизменно.
— Что бы ты сделал, если бы мог зайти в пещеру? — спросил однажды Кёнсу.
Чонин немедленно встрепенулся и задумчиво постучал указательным пальцем по губам, смеряя Кёнсу внимательным взглядом.
— О, ты наконец заинтересовался! Уверяю, тебе бы понравилось.
— О чем ты говоришь?
— Для начала я бы проверил, на самом деле ты пахнешь так приятно, как мне кажется.
— Ч-что? — Кёнсу отшатнулся к дальней стене пещеры, шокированный.
— Потом я попробовал бы, насколько мягкие твои волосы. Лизнул бы щеку. И, наверное, шею. Всё выглядит таким заманчивым!
— Чонин!
— Не притворяйся удивленным, мой милый Кёнсу, что не ожидал такого ответа, — ухмыльнулся Чонин, демонстративно облизываясь. — Я же все-таки распутный демон.
Вместо ответа Кёнсу сел на пол, крепко зажмурился и прижал ладони к ушам, не желая слышать столь развратные речи. Он просидел так до самого утра, пытаясь усмирить бешеный стук сердца, а когда перед самым рассветом решил все же открыть глаза, Чонин уже ушел.
**
Демона не было несколько долгих ночей, и Кёнсу весь извелся, меряя шагами пещеру до самого утра и не желая успокаиваться. Он чем-то обидел Чонина? Ему не нужно было задавать таких откровенных вопросов? Не нужно было… что именно не нужно было делать Кёнсу, он никак не мог понять, но чувствовал свою вину за то, что больше никогда не увидит Чонина.
— Я бы поцеловал тебя, — сказал Чонин вместо приветствия, появляясь на пятую ночь, словно и не пропадал где-то так долго.
— Я бы облизал тебя с ног до головы, — прошептал он на шестую.
— Я бы заставил тебя излиться, а после взял твою девственность.
— Я мог бы любить тебя всю ночь, пока ты задыхался бы от удовольствия и умолял меня не останавливаться, — Чонин говорил все эти смущающие вещи снова и снова, каждую ночь, заставляя Кёнсу мучиться от эмоций и чувств, которые он не мог и не хотел понимать.
Именно сейчас, в эти минуты, Чонин как никогда походил на тех демонов, которых описывает людская молва, тех демонов, что могут соблазнить одними сладкими речами. Тех, что могут увести за собой.
— Я показал бы тебе весь мир, — сказал он с тихой грустью, когда закончилось шестое полнолуние. — Только позволь.
В эту осеннюю ночь, темную и ветреную, наполненную шелестом опавших листьев и несбывшихся мечтаний, Чонин выглядел совсем юным и ранимым. Кёнсу был готов собственными руками раскрыть грудь и протянуть свое трепещущее горячее сердце Чонину, лишь бы тот не выглядел больше таким одиноким.
Холодный туманный рассвет казался спасением от необдуманных поступков, возможностью отсрочить хотя бы ненадолго необходимость выбора.
Кёнсу знал свою судьбу и знал, что он слишком заигрался в спасение чужих жизней, теряя при этом свою собственную. Он должен попрощаться с демоном, собрать свои вещи и вернуться в храм, закончить обучение… он должен.
Закат Кёнсу встретил, сидя на нагретом последними теплыми лучами камне у входа в пещеру, рассматривая опустевшее гнездо каменного дрозда. И когда Чонин за его спиной слабо выдохнул, не в силах поверить, Кёнсу обернулся к нему с несмелой, тихой улыбкой и протянул руку:
— Ты обещал мне весь мир.