Фэн Синь больше… не мог считать, что это в самом деле дружба.

Фэн Синю было три года, когда он, счастливо прижимаясь к матушке, восторженно удивляясь тому, насколько ласковы ее руки, гладившие его по голове, и хихикая от радости из-за обещаний о сладком, если будет себя хорошо вести, внезапно вспомнил, как злорадные души людей, давным-давно сгинувших вместе со своим государством, вцепились в одежду на его груди и упрямо утянули за собой в лаву, отомстив ему смертью.

Он так и застыл на руках у матушки, заботливо ворковавшей над ним, оцепеневшим от отголосков той боли, что испытал, погибнув в объятьях раскаленной лавы во время последнего боя. Воспоминания о прошлой жизни затем вернулись к нему очень быстро, всего за несколько дней, но на то, чтобы осознать и принять тот факт, что он в самом деле погиб и после смерти очнулся в своем собственном детском теле целые столетия назад, ему понадобилось с десяток лет.

Первые несколько недель Фэн Синь, просыпаясь, в нетерпении себя осматривал, ожидая, что произошедшее лишь дурной сон и что после беспокойной ночи, полной надежды, что всё вернется на свои места, он очнется, и Се Лянь вздохнет радостно, расскажет, что они едва-едва успели выудить Наньяна из лавы, что тот себе даже волосы успел подпалить, совсем как испортивший себе шевелюру Му Цин, который, может, хотел стать д-д-другом только Его Высочеству, но, наверно, немного бы поволновался за Фэн Синя и пришел бы закатить глаза, чтобы взбесить его как следует.

Каждый раз он видел только свои хилые руки ребенка, и это вгоняло в отчаяние, которое не могло побороть даже желание не заставлять волноваться за него семью, которую он не видел столько сотен лет, но которая всё еще занимала в сердце трепетный уголок. Но его было недостаточно.

Он в любом случае не мог притворяться малолетним ребенком, хорошо было уже то, что ему удавалось сдерживать свою отборную ругань из-за обстоятельств, в которых его угораздило оказаться. Точнее говоря, он очень долго не мог вымолвить ни слова, голова была пуста, и душа тоже.

Фэн Синь в самом деле не мог вернуться к тем, кем он дорожил.

Родители разыскивали ему одного за других лучших лекарей Сяньлэ, сходя с ума от беспокойства, но что они могли сделать? И что мог сделать он, восьмисотлетний небожитель, заключенный в теле беспомощного ребенка?

Он послушно ел всё, что ему говорили есть, послушно делал всё, что ему говорили делать, но он в жизни никем не притворялся и не обманывал, поэтому просто не мог вести себя так, как ожидалось от маленького мальчика, не мог заставить себя делать вид, будто ему интересны игрушки, сладости и другие дети.

Приходили не только лекари, но и монахи, однако все их изощренные обряды были тщетны.

Пришла очередь Фэн Синя гладить по голове свою матушку, безутешно плакавшую и не понимавшую, что произошло с ее всегда живым и веселым Синь-эром, раз он в один день стал таким тихим и угрюмым, словно ему жизнь была больше не мила.

Тот чувствовал ужасную вину, особенно из-за того, что когда он, не зная, что делать с этой тяжестью на сердце, спросил, не любит ли его больше матушка таким, какой он есть, она, давясь слезами, начала убеждать его, что он самый лучший ребенок на свете.

Лучше бы не спрашивал.

Когда Фэн Синь чуть подрос, и его тело перестало быть до беспомощного слабым, он выпросил у отца лук, и тот, скорбно смирившийся с тем, что его сын проводит дни в мрачных раздумьях, воспрял духом и организовал всё самое лучшее как можно скорее.

Получив излюбленное оружие, тяжело легшее в руку, он под присмотром спешно нанятого мастера принялся тренироваться. Фэн Синь, краем уха слушая учителя, который был в десятки раз младше его самого, вложил стрелу, натянул тетиву, прицелился, без промедления выстрелил — и промахнулся. Озадаченно уставился на стрелу, которая даже не долетела до мишени, пропуская мимо ушей хвалебные речи наставника, уверенного, что всерьез такого маленького благородного ребенка обучать не следует. Что тот лишь играется, а потом бросит эту затею, как только наскучит.

Отчего-то Фэн Синь ожидал, что попадет прямо в яблочко с первого же раза. Мишень ведь стояла совсем близко, была огромной, а ему не приходилось выворачиваться в какой-то немыслимой позе, свисая над лавой и прицеливаясь. Он с серьезным видом натянул тетиву и выстрелил опять. Еще раз и снова. Только спустя несколько полных раздражения попыток получилось попасть — да и то лишь в самый край.

Непривычный лук. Непривычные тоненькие ручонки и слабенькое тельце. Чем сильнее Фэн Синь желал поскорее вырасти и стать сильнее, тем медленнее текло время, непривычно лишенное склок небожителей, вечной охоты за монстрами и поисков Его Высочества, бесследно исчезшего в мире людей.

Нанятый отцом мастер наивно полагал, что он был нужен для того, чтобы развлечь несмышленого ребенка, воодушевленно решившего поиграть в лучника, и оттого оказался совершенно не готов к тому, что юный господин станет тренироваться с раннего утра и до позднего вечера с таким отчаянным усердием, что будет стирать себе ладони до крови.

Фэн Синь знал, что дает родителям очередной повод волноваться, но ничего не мог с собой поделать, не вынося мысли, что он слишком слаб — снова — и никого не сможет защитить.

Близкие друзья семьи, приходя в гости, натянуто смеялись, приговаривая, что ребенок своим упорством очень напоминает своего отца, генерала, служившего государю и принесшего тому немало славных побед, и Фэн Синь знал, что в какой-то момент они начнут говорить, что яблоко от яблони недалеко падает, что он его вылитая копия.

Именно благодаря тому, что его отец находился на хорошем счету у императора, Фэн Синь и в прошлый, и в этот раз вошел в число кандидатов на роль личного телохранителя Его Высочества наследного принца. Дюжина юношей из благородных семей, преуспевших в боевых искусствах, одни ровесники Се Ляня, другие чуть постарше, как и он сам. Более всего их объединяло желание выиграть и занять выгодное место подле будущего правителя.

Среди них всех один только Фэн Синь знал, что прекраснейший и блистательный наследный принц не умеет завязывать шнурки своих сапог.

Среди них всех один только Фэн Синь знал, что горящей воодушевлением Его Высочество пожелает сразиться на мечах с каждым из них, чтобы оценить и выбрать себе в спутники самого талантливого, поэтому он первым вышел вперед, не теряя времени на промедления и колебания, на страх поранить самое драгоценное сокровище империи.

Ему пятнадцать, наследному принцу четырнадцать, и проигрыш подростку, который был младше него, которого он должен был защищать, в прошлый раз заставил его испытать жгучий стыд, который был ему прежде незнаком. Даже то, что Се Лянь с неизменной улыбкой на лице победил их всех одного за другим, не разрешая давать себе спуску, даже то, что не было ничего странного в выигрыше этого чистейшего природного таланта, не уменьшало чувство позора, которое он ощущал. Фэн Синь, не понимавший тогда, почему выбрали именно его, поклялся себе стать сильнее и оправдать оказанное доверие.

Сейчас он полагал, что Его Высочество, должно быть, мог подсознательно чувствовать, способен ли человек вознестись, и просто полагался на свое чутье, которое никогда его не подводило. Наследного принца, в целом, до определенного момента ничто никогда не подводило.

Тем неожиданнее для него в этот раз было проиграть перед всеми собравшимися в первом же из боев, которые он рассчитывал провести как минимум блестяще. Мечи, к которым Се Лянь питал столь нежные чувства, может, и не были излюбленным оружием Фэн Синя, но за его плечами накопилось восемь сотен лет бесконечных сражений, и отнюдь не в каждом из них он мог прибегать исключительно к луку. Между ним и Его Высочеством, которому никогда не приходилось сражаться за свою жизнь, была огромная непреодолимая пропасть.

Глядя в пораженно распахнутые глаза Се Ляня, из неумелых рук которого только что бесцеремонно выбили витиевато украшенный меч, Фэн Синь внезапно жарко пожалел, что не позволил ему забрать победу. Он не выкладывался на полную, сначала откровенно позволил перехватить инициативу, примеряясь к нынешнему уровню силы принца, опасаясь, что ранит, если будет сражаться всерьез, а затем одолел его за несколько быстрых взмахов меча, чувствуя, что спустя годы тренировок его тело наконец хотя бы немного начало поспевать за разумом.

После нескольких секунд колебаний Се Лянь, резко поднявший ладонь, чтобы не приближались стражники, медленно перевел взгляд в сторону, на свой с лязгом отлетевший меч, словно не мог до конца поверить в случившееся, а среди собравшихся гневно и громко забранился мальчишка лет одиннадцати, упорно пытавшийся выбраться вперед и кричавший о том, что сейчас преподаст наглецу урок.

Фэн Синь, бросив на него один короткий взгляд и узнав в нем по зеленым одеждам Ци Жуна, поспешно убрал меч в ножны и опустился перед Его Высочеством на колени, угрюмо понимая, что подвел его, не успев даже стать его телохранителем. Некоторые мало знакомые с Се Лянем, но наслышанные о его талантах люди могли решить после этой недолгой схватки, что все рассказы о непревзойденности принца — всего лишь бахвальство.

Если бы Его Высочество таил в своем сердце хотя бы толику самодовольства и горделивости…

 — Великолепно! — подобрав меч и вернувшись, с восторгом воскликнул наследный принц голосом, свободным от недовольства, и Фэн Синь от этого одного-единственного слова расслабился и чуть улыбнулся себе под нос. — Я мог бы многому у тебя научиться.

Именно таким человеком Се Лянь был тогда — не державшим на людей злобу и легковерным, честным и справедливым, хотелось одновременно сказать, что он ни каплю не похож на то, каким должен быть имперский принц, и что никто другой не может быть более похожим на принца. Именно поэтому он тогда, принося клятву быть верным Его Высочеству до конца своих дней и последовать за ним куда угодно, был серьезен, как никогда в своей жизни.

 — С радостью научу, — пообещал Фэн Синь, зная, что восторг и нетерпение в глазах Се Ляня — настоящие.

Принося в этот раз формальную клятву верности господину, которой так рьяно следовал когда-то, он был больше не уверен, что сможет ее сдержать. Его Высочество рано или поздно вознесется и несомненно привлечет внимание Цзюнь У, с которым никому в этом мире было не совладать, особенно застрявшему в человеческом теле Фэн Синю.

Порой мелькала мысль, что если бы он был хоть немного… хитрее, то сумел бы придумать какой-то план, с помощью которого Се Ляня можно было бы спасти, но все угрюмые размышления приводили лишь к пониманию, что Владыка непобедим и вездесущ, а Его Высочество вовсе не настолько идеален и могуществен, как слепо верившему в него Фэн Синю когда-то казалось.

Теперь, проводя с ним всё свое время и вновь беспрекословно выполняя все его приказы, он наконец отчетливо понимал, что Се Лянь такой… ребенок.

Его Высочество добродушно смеялся над ним, любой ценой избегающим девушек, смертельно бледнеющим при виде Цзянь Лань, и Фэн Синь на все полные любопытства расспросы о причинах подобного поведения лишь раздосадованно хмурил брови, предоставляя тому самому всё додумывать.

Се Лянь казался взрослым, вдумчивым, а на самом деле был дитем не меньше Ци Жуна и мечтал о том, чтобы сбежать из-под надзора родителей и пойти своей дорогой. Фэн Синю, за долгие годы жизни начавшему лучше понимать, насколько сложно управлять государством, хотелось спросить у Его Высочества, понимает ли он, что значит быть наследным принцем, что он должен бы учиться править, чтобы Сяньлэ не скатилась еще больше в пучину нищеты, а не сбегать в монастырь тратить годы на изучение бесполезных для будущего государя вещей. Но не спросил.

Он и так знал, что Се Лянь, выросший в безусловных любви и заботе, ничего в трудностях людей не понимал.

Для Его Высочества слова «должен» не существовало, он шел по какому-то своему пути, который никто другой не понимал, и совершенно не задумывался над тем, что кроме него некому занять место государя.

Год во дворце, за который Се Лянь добился разрешения отправиться в монастырь и за который в кратчайшие сроки для него там возвели роскошное жилище, пролетел не то слишком быстро, не то слишком медленно. Порой Фэн Синь, глядя на свой распорядок дня, вертевшийся вокруг желаний Его Высочества, удрученно вздыхал, чувствуя, что это та еще скука смертная, но с другой стороны он, нервно вспоминая, что последует, когда закончится эта размеренная мирная жизнь без лишений, в которой самым сложным, что ему приходилось делать, было спасение господина от государыни, волновавшейся, что тот недостаточно кушает.

Лишения последуют, когда Се Ляня изгонят с небес.

Мирная жизнь закончится, когда разразится восстание Юнани.

А размеренной ее больше нельзя будет назвать, как только в ней появится Му Цин, который, казалось, не мог заснуть ночью, если днем ему не удалось подначить Фэн Синя.

Его Высочество наследный принц, прибывший в монастырь Хуанцзи поздним вечером и в нетерпении провертевшийся всю ночь, поднялся следующим утром, опасаясь опоздать на самое первое занятие, слишком рано, ни свет ни заря, и порывался пойти самостоятельно изучать усеянную кленами территорию, хотя в его дворец даже не успели прибыть с завтраком слуги, а посылать за ними он отказался, не желая их беспокоить.

Но пройтись ему хотелось, а Фэн Синь не мог выпустить его на улицу в таком виде, потому ему пришлось играть роль слуги, одевающего своего бестолкового господина, который бы перепутал левый сапог с правым и даже не заметил этого.

Раздраженно прикрикнув на наследного принца, который всё никак не мог стоять спокойно, а лишь усложнял ему задачу, восторженно вертясь на месте, Фэн Синь хмуро опустился на одно колено, чтобы завязать ему шнурки и наконец покончить с этим, и внезапно застыл, поняв, в каком положении находится.

Было что-то… неправильное в том, что Се Лянь искренне считал его своим другом, несмотря на разницу в их статусе, несмотря на то, что если бы с Его Высочеством случилось что-то непоправимое, его личного телохранителя, не сумевшего его уберечь, вздернули бы на виселицу или казнили за это как-то иначе, хуже, мучительнее.

Было что-то неправильное в том, что Се Лянь не видел никакой проблемы, хотя его друзья, что Фэн Синь, что Му Цин, служили ему и беспрекословно подчинялись всем его приказам, первым делом исполняя свои обязанности.

Фэн Синь больше… не мог считать, что это в самом деле дружба.