— Итак, в связи со сложившимися обстоятельствами, мы должны быть более осторожными, — заунывно начал учитель Айзава. — А, значит, на учения поедем в другое место.
Этими словами было обозначено начало сущего ада. У Айзавы Шоты, строжайшего из всех учителей когда-либо преподающих в UA, было скверное чувство юмора и отвратительные способы спартанского воспитания. Про способы вспомнилось, когда их с головой накрыло земляной волной, — приветственным презентом от Диких-Диких Кошек, — про юмор, когда стало известно, что спать Кацуки будет непосредственно рядом с Деку.
— А, может, я лучше рядом с Иидой? — жалобно проблеял Изуку, а староста с готовностью отодвинул свой футон, освобождая место.
— Правильно, вали, Деку, — буркнул Кацуки, старательно отпихивая спальное место мальчишки от себя. Подумаешь! Будто Кацуки горел желанием слушать всю ночь его бормотание. — Всё равно с тобой спать сущее мучение.
Можно было поклясться, что именно за последнее слово и зацепился Сотриголова. Мужчина задумался, окинул откровенно замученным взглядом кислые лица детей, но не помиловал.
—Тодороки, поменяйся с Серо. Если они тебя ночью разбудят, можешь использовать причуду.
Сынок Старателя плюхнул свой футон на место Ханты, радостно ускакавшего в блевотно-уютное общество Каминари и Киришимы. Кацуки поморщился от их счастливой возни. Приторного сахара в их голосах было достаточно, чтобы Сато смог войти в режим берсерка без допинга.
Фу.
— Только попробуй шмальнуть огнём, и я тебя подорву, двумордый, — предупредил Кацуки, зарываясь в плотный кокон одеял и отворачиваясь. Подумаешь, Изуку попытался сбежать. В первый раз что ли? Они уже не маленькие дети, чтобы с воодушевлением ждать ночи в одной палатке.
Не собирался он тратить своё драгоценное время сна на тупых мира сего. Изуку едва слышно вздохнул, словно мысленно прося прощения перед всеми за такого друга детства, наверняка улыбнулся Тодороки — как же он заебал, блять, улыбаться сраному Тодороки — и принялся методично расстилать футон, разглаживая каждую складочку. Это был первый пункт из бесконечного числа пунктов, которые Кацуки ненавидел в нём. Какой был смысл наглаживать постельное бельё, если всё равно к утру перевернёт и выпнет не только подушки, но даже простыню, чёрт его дери?! На второй минуте возни терпение лопнуло. Кацуки вывернулся из одеял, опрокинул засранца на его спальное место, запеленал в одеяло и рявкнул так, что Киришима тут же упал и принялся послушно сопеть в обе дырочки:
— Спать!
Изуку часто-часто заморгал, словно не понимал, за что. Но хотя бы затих, пока Бакуго вновь уползал в свою пещеру из пяти одеял. Жарко, душно, зато никто в здравом уме не решится трогать злобно рычащий комок.
— Каччан, мог бы просто сказать...
— Сдохни.
Кто бы мог подумать, что через жалких шесть часов они проснутся вжавшись в друг друга, да? Маленькие микровзрывы от потеющих ладоней едва заметно щекотали кожу, жара стояла невыносимая. Все пять одеял, которые Кацуки добыл с таким трудом, перекрутились в ногах и плотным жгутом сплелись с конечностями Изуку. Выпнул, ушлёпок, не только свои подушки с простыней, но и чужую подушку.
— Эй, вставай, — Кацуки потянул руку из захвата, но Изуку лишь промычал и двинулся ближе. Холодное дыхание защекотало разгоряченную кожу. — Деку, пора вставать.
— Ещё пять минуточек, мам...
— Какая я тебе, нахуй, мама? — зевнул он, выпнул прочь плотный жгут из-под бока и затих, снова задремав под чужое сопение. Холодная поясница медленно нагревалась под его рукой. Совсем как в детстве.
Окончательно проснулись они оба синхронно от звонких щелчков фотоаппарата. Засранец Каминари скакал вокруг под сдавленный гогот таких же потерявших инстинкт самосохранения дебилов, даже не удосужившись выключить звук на телефоне. Бакуго живо прекратил безудержное веселье. Жаль, староста слишком рано оттащил его от визжащего Каминари.
Остальная адекватная половина присутствующих благоразумно проигнорировала происходящее, только Тодороки как-то странно глянул, уволакивая всё ещё сонного прилипчивого Изуку подальше.
Весь день сынок Старателя таскался следом за Изуку и слишком уж рьяно опекал, когда Кацуки подходил ближе, чем на пять метров. А вечером незаметно для Мидории подтянул чужой футон поближе к своему. Кацуки хмыкнул, но ничего не сказал, с головой накрываясь одеялами. Они всё равно проснулись в обнимку. Он по привычке пихнул бывшего друга, пытаясь разбудить, тот по привычке попросил пять минут, а затем повернулся спиной и вжался теснее, словно пытался накрыться им как одеялом. Как Изуку не почувствовал утренний стояк, Кацуки так и не понял, но решил, что это уже не его проблемы — нехрен к нему жаться. Тодороки беспокойно накинул на их бёдра простыню Мидории и затих на своём спальном месте, сверля взглядом. Бакуго специально положил на чужой живот руку — пусть обзавидуется.
— Да у вас что ни утро, то всё веселее!
Киришима получил пяткой в нос за попытку пощекотать. Амёбный Изуку принялся выпутываться из комка одеял и смятой простыни, двинулся прочь, а затем застыл на несколько секунд, осознавая.
— Ох, Каччан... — он на удивление ловко перебросил на Кацуки одно из одеял, перекатываясь на свой разворошённый футон и намереваясь доспать ещё несколько минут. С одной стороны разочарование от столь скудной реакции на мгновение укололо, с другой стороны горящий ненавистью и презрением взгляд всё понявшего Тодороки обеспечил хорошее настроение на целый день.
— Увижу какую суку с фотиком, прикопаю в этом же лесу, — вечером предупредил Кацуки, отбирая у Каминари его телефон. Остальные мастерски делали вид, что ничего не происходило, но горестные взгляды в сторону Изуку бросали. Даже обычно отстранённый Шоджи внимательно наблюдал из дальнего угла.
Изуку, наконец-то заметивший направленное на него всеобщее внимание, неловко ахнул:
— Всё в порядке. Это потому что мы в детстве часто спали с Каччаном рядом, когда с родителями выезжали на природу, — пояснил тот, сминая в нервном жесте пальцы. — В палатках обычно было холодно, поэтому мы жались друг к другу.
— Они бы и без объяснений обошлись, — Кацуки цыкнул. Судя по мягкой улыбке на роже Тодороки, следующий приступ ревности придётся вытягивать чем-то ещё.
— Иногда лучше рассказать заранее, чем услышать пересуды за спиной, — Изуку потянулся к своей постели, чтобы снова начать свой ежевечерний ритуал наглаживаний, а Кацуки осенило.
Зачем было вдаваться в подробности их совместного детства? Потому что кое-кто уже нараспускал слухов. Кацуки буквально почувствовал, как его лицо застыло. Судя по всему, выражение лица у него было достаточно зверским, раз Каминари с воплями и визгами бросился за спину к Киришиме.
— Поди сюда, Пикачу, — как можно более нейтральным тоном постарался сказать Кацуки, но всё же перешёл под конец на злобный рык. — Иди сюда, быстрее сдохнешь — меньше отмучаешься!
На вопли самосуда в итоге приполз учитель Айзава и мигом уложил всех по местам. Перепало даже кому-то из класса "Б", высунувшемуся на шум.
— Я могу лечь между вами, — едва слышно предложил Тодороки, когда шаги преподавателя стихли в коридоре. — Ну, знаете, чтобы вы не ползли друг к другу ночью. Подсознательная преграда.
Кацуки с минуту гипнотизировал внезапного добродетеля из-под вороха одеял. Очевидно, что сынок Старателя хотел пресечь любые попытки покушения на чистоту и невинность Изуку. С одной стороны, непонятное влечение Тодороки было прекрасным подспорьем для шуток, подначек и возможности дальше издеваться. С другой же, Изуку был прав — слухи раздражали. Кацуки глубоко вздохнул и отполз к окну вместе с футоном. Изуку, хоть и кинул вопросительный взгляд, никаких вопросов задавать не стал. Когда нужно, этот мальчишка умел быть достаточно умным,чтобы промолчать.
Засыпал Кацуки полным уверенности, что о своём решении Тодороки Шото будет сожалеть ещё очень долго.
***
Вот так Шото и принялся внимательно изучать выбеленный потолок общей спальной. Мерно тикали часы на стене, иногда едва слышно хохотали девчонки за стенкой или бурчал во сне Минеда. Удушливая жара медленно наползала со стороны двери, от проветривания перед сном не осталось приятной ночной свежести, и Шото глянул на часы.
Час ночи.
Не спалось. Слева уже весь раскрытый и распинавший всё что только можно было Мидория, справа по-прежнему мерно вздымающийся ворох злобных одеял. Только он задумался о том, не жарко ли Бакуго в его логове, как почувствовал прикосновение к руке. Шото чуть было не активировал неустойчивую причуду от неожиданности, но вовремя спохватился. Это всего лишь Мидория приполз ближе.
— Жарко, — буркнул он в ухо однокласснику и затих. Казалось, даже не дышал.
Два ночи.
Тодороки случайно коснулся холодного бедра Мидории, когда тот подтянулся ближе, и понял, что тот, кажется, замёрз. Шото нашарил простыню Изуку, — он мог называть его по имени? Кажется, Мидория не возражал бы, если бы они перешли к более близкому общению. В конце концов, Бакуго Мидория всё же называл по имени, даже если они не казались такими уж и близкими, — и осторожно накрыл его, положив сверху руку. Шото осторожно активировал отцовскую причуду, чувствуя, как тепло разливается от центра ладони до локтя. Едва-едва, чтобы не зажечь огонь, а просто стать чуть теплее. Мидория в ответ перекинул через него ногу, заставляя руку сползти намного выше колена, случайно пнул тут же рыкнувшего Бакуго и прижался грудью к плечу. Шото дрогнул, отдёрнул руку. Он не ожидал подобного! Чужое бедро прижимало его живот и ощущалось очень смущающе.
Но разве Мидории не было холодно?
Шото медленно опустил ладонь обратно на бедро. Изуку тут же завозился, прилипая ещё ближе и теснее. Сын Старателя впервые поблагодарил отца за тренировки по самоконтролю. Если бы он вспыхнул от смущения, неудобных вопросов было бы очень много.
Три часа.
Сон не шёл, Шото подумывал начать молиться. Мидория тесно жался к нему в поисках тепла, — ночь принесла липкую прохладу, — а нагреть больше свою левую сторону Тодороки не решался. Вдруг переусердствует? Да и отказаться от такого тесного контакта было слишком сложно. Давно уже никто не обнимал его так доверчиво и беззащитно.
Бакуго подобрался совершенно бесшумно и как-то сразу всем телом. По-хозяйски сгреб за талию, придвигая к себе ближе, — Мидория возмущенно пискнул и подполз обратно к источнику тепла. Бакуго буквально пылал. Его тело, ещё больше нагревшееся в одеяльной пещере, источало жар, может, поэтому он притерся щекой к голове Шото, ища прохлады.
Это было ещё более неловко. Даже если к Мидории у Шото была глубокая дружеская симпатия, то, вот, к Бакуго он светлых чувств не питал. Особенно, ему не нравилось, то, что тот постоянно задирал Мидорию. Хотя, кажется, это больше был их способ общения. По крайней мере, Мидория рассмеялся на предложения помощи, и лишь пожал плечами.
Но чужая щека всё еще прижималась к его голове, и Шото попытался сбежать от прикосновения. Едва он двинулся, Мидория снова издал какой-то жалобный мяукающий звук. Шото застыл, а затем медленно расслабился, закрывая глаза.
Хорошо. Подумаешь. Всего лишь дружеские объятия. Киришима и Каминари ведь делали такое постоянно и ничего. В конце концов сам виноват, глупое было предложение.
Четыре.
Тодороки выяснил, что не знал ни одной стоящей молитвы, зато наконец понял, какого черта эти двое так целенаправленно ползли друг к другу. Мид—, — о, нет, он теперь имел полное право называть его по имени. Это была определенно новая ступень их дружбы, потому что они провели целую ночь тесно обнимаясь! — Изуку мёрз по ночам, потому что слишком беспокойно вертелся и оставался спать открытым, Бакуго нагревался, отпуская собственную причуду. Холодный, горячий. Всё просто.
Объятия всё ещё оставались чудовищно неловкими. Шото не думал, что хоть кто-нибудь на свете мог понять его дилемму. С одной стороны, он не слишком любил Бакуго, с другой стороны, будить Изуку было неловко. Да и не особо хотелось. Даже если его обеспокоенность состоянием Изуку понял бы тот же Иида, то вот смирение с прижимающимся Бакуго – вряд ли.
Мидория вдруг мурлыкнул что-то обеспокоенное, судя по интонациям, и тут же чужая рука протянулась через грудь Шото к нему. Легко погладила по спутанным волосам, по плечу и осталась на талии мальчишки. Шото чуть повернул голову, чтобы встретиться с сонным взглядом.
— Ему снится кошмар, обними его.
Окей, видимо, у него были слуховые галлюцинации, потому что тот самый Бакуго Кацуки не мог сказать «обними его», — он в принципе не мог беспокоиться об окружающих, это же Бакуго Кацуки, — но Шото покорно перевернулся на бок, осторожно, словно опасаясь, что Изуку вот-вот проснётся, положил ему на плечо руку и замер, даже не дыша. Бакуго раздражённо фыркнул в затылок и с силой подгрёб к себе друга детства.
— Каччан, аккуратнее...
— Заткнись.
Теперь стало стрёмно. Очень стрёмно, потому что Шото впервые в жизни зажимали с двух сторон. Тем более парни. Тем более ночью. Но Изуку мягко обнимал за шею, перекинув руку и вцепившись в волосы Бакуго, а тот уверенно сползал рукой всё ближе к бёдрам Мидории. Бакуго снова спал, — Шото это слышал по медленному дыханию, — но делал это, возможно, инстинктивно. Стараясь как-то препятствовать, Шото сдвинул чужую ладонь на талию друга, но не прошло и минуты, как неугомонные руки снова пришли в движение. Весь пятый час Шото провоевал с руками Бакуго, целенаправленно ползущими всё ниже и ниже.
Тодороки смог забыться сном только ближе к утру, когда за окном задребезжал рассвет, а он крепко удерживал ладонь Бакуго на месте, вцепившись в чужие пальцы.
— О, господи, вы втянули в это Тодороки!
Именно эта смущающая фраза разбудила его через жалкие полчаса. Она и злой, почти звериный рык Бакуго в затылок. Мидория тут же погладил того перекинутой через бедро Шото ногой, и Бакуго притих, крепче прижав к себе сразу двоих. Стало трудно дышать.
— Кажется, пора вставать...
— Тебе кажется, двумордый.
— Ещё пять минуточек, Тодороки-кун.
Каминари трясущимися от смеха руками фоторафировал на телефон Серо их трио, сбившееся в кучу на одном футоне.
— Большего абсурда у нас не было со времен кафе горничных, — сдавленно прохихикал Денки.
Смущение мгновенно захлестнуло удушливой волной, и причуды отозвались в то же мгновение. К сожалению, активация разбудила Изуку, так что объятия пришлось прервать. Тодороки почувствовал укол сожаления, когда Мидория буквально отпрыгнул прочь, и не стал ни коим образом препятствовать льду, устремившемуся к зачинщику.
Киришима еще долго грел кое-как вытащенного изо льда Денки.
***
— Слышали, они теперь втроём, — плюхнулась на траву Урарака рядом с Яойорозу и Джиро.
— Даже видели, — кивнула Кьёка, подзывая усталую Ашидо. Та тут же просияла и начала судорожно листать сохранёнки в телефоне.
— Ох, девочки, вот это любовь...
— Вот у кого любовь, так у Киришимы и Каминари. Я видел, как они расчесывали друг другу волосы, краснели и о чём-то шептались.
Девушки вздрогнули и медленно обернулись, готовясь к худшему исходу, но Бакуго лишь смотрел на низ сверху вниз, поджимая губы.
Кацуки не было стыдно за разожженный интерес к новой паре. И Киришима, и его карманный Пикачу заслужили в полной мере всё будущие слухи о своей ориентации. Век не отмоются.