За Облаками

Госпожа Баошань видела, как страдает ее старшая ученица Цансэ, желая дитя; все чаще грустными глазами та смотрела на маленькую тропинку, убегающую к подножию горы, ведущую в большой неизвестный мир, и сердце госпожи Баошань было не на месте. Внешний мир холодный и безжалостный, без сожалений уничтожит ее милую Цансэ. Не могла отпустить госпожа Баошань ее, не могла!

   Поздно ночью, поколебавшись, она достала из тайника пыльные-пыльные таблички с полустертыми от времени строками…

   — Это тебе, — сказала госпожа Баошань утром сидящей у тропинки Цансэ и протянула ей мягкое лотосовое семечко.

   Цансэ рассмеялась, на миг вернулось озорство в серые глаза, расцвел румянец на щеках, прогоняя болезненную бледность сердечной тоски.

   — Вместо совершенствования духовных сил теперь займемся земледелием? — спросила она.

   — Прекрати смеяться над этой старой женщиной, глупая девчонка! — шутливо заворчала госпожа Баошань. Вид радостной Цансэ был для ее души слаще меда. — Это семечко не простое, не из тех, что зреют на полях и родятся в озерах. Возьми-ка его да посади в цветочный горшок. Увидишь, что будет.

   Цансэ подивилась такому подарку от наставницы, но всегда верила ей. Да и цветок… Цансэ хотела семью, кого-то, кому можно будет дарить любовь, заботиться. Обрести бессмертие не казалось такой уж заманчивой идеей, стоило понять, что вечность ей предстоит провести в одиночестве. Она набрала в глубокий горшок жидкой грязи и аккуратно утопила в ней семечко, сомневаясь, что лотос сможет вырасти в таких условиях. И как же изумилась, когда почти сразу серую комковатую поверхность пробил нежный зеленый росточек! Он рос ^{(райан рос и райан вырос)} на глазах, стебель становился толще, появились маленькие листочки, распластавшиеся по грязи и поддерживающие наливающийся цветом и силой цветочный бутон.

   Нежные розовые лепестки восхитили Цансэ. Она склонилась к еще нерасцветшему цветку и трепетно коснулась его губами.

   — Какой прелестный, — шепнула она. Подхватила горшок на руки, собираясь показать чудо наставнице, но лепестки пришли в движение, раскрываясь и показывая сердцевинку. Там, на желтых мягких цветочных ворсинках, дремал крошечный мальчик чуть больше мизинца Цансэ.

   От неожиданности она почти уронила горшок, успела перехватить в последний момент, прижимая к груди как свое самое большое сокровище. Мальчик от резкого движения заворочался, чмокнул губками и открыл чистые серые глаза.

   — Мама, — улыбнулся он, увидев Цансэ.

   Слезы растерянности и радости навернулись ей на глаза.

   Цансэ назвала его Вэй Ин, своего дорого долгожданного ребенка, появившегося в ее жизни словно призрак. Он стал ей всем миром; кажущийся хрупким из-за своего роста, Вэй Ин был ловким и смекалистым. Наставница в шутку даже сказала, что сделает маленькие розги, чтобы пороть и учить послушанию, но тоже любила его, кликала крошечным внуком.

   Вэй Ин обожал маму и бабушку, однако их опека медленно душила его. Он маленький, но не беззащитный! И с каждым днем он уходил гулять все дальше и дальше, спускаясь к подножию. Там было интереснее, Вэй Ин слышал звуки с далекой большой дороги и страстно хотел узнать кто их издает.

   — Мама, я хочу уйти, — сказал он за ужином, когда сил терпеть больше не осталось.

   Грубые глиняные тарелки с овощными закусками посыпались из рук бедной Цансэ, глухо ударились о деревянный пол, сильно запахло маринованными сливами.

   — Вэй Ин, там опасно! — воскликнула она. — Ты маленький! Тебя обидят, растопчут, сделают потехой для толпы!

   — Вот еще! — упрямо мотнул головой Вэй Ин. Аккуратно обходя крупные черепки, он принялся скатывать рассыпавшиеся сливы в кучку. — Мне тут совсем скучно. Если хочешь, идем со мной!

   Цансэ подхватила своего драгоценного сына, пряча в ладонях. Такой кроха, как он справится один? И ведь уйдет же! Даже без дозволения! Нежно прикоснувшись к лобику Вэй Ина, она, сдаваясь кивнула:

   — Завтра.

   Вот только «завтра» Вэй Ина нигде не было…

   Вэй Ин проснулся ночью от холодного ветра, поежился и повел руками по сторонам, пытаясь найти лоскуток, служивший ему одеялом. Пальцы наткнулись на грубую ткань, а потом на что-то скользкое.

   — Про-оснулся? — раздался над ухом мягкий голос, тянущий гласные. — Милый ма-аленький друг для моего А-Чэна.

   Вэй Ин сбросил с себя остатки сна, в груди колотился испуг. Вокруг была ночь, небо ярко светило незнакомыми звездами, колоски травы щекотали замерзшие голые ступни. А перед Вэй Ином сидела, важно раздувая бледный зоб, крупная жаба в фиолетовых одеждах.

   — Да-аже не думай сбежать, — предупредила жаба. — Иначе я догоню и съем тебя, ма-аленький друг.

   Жаба даже не спросила имени Вэй Ина, не назвала своего, наказав обращаться к ней «госпожа», и всю дорогу до жабьей пристани расхваливала своего чудесного сына А-Чэна. А Вэй Ин трясся в склизких жабьих лапах и вспоминал маму и бабушку. Он уже хотел домой…

   А-Чэн оказался ворчливым капризным жабенком. Он, так же как и его мама, не узнал имени Вэй Ина, только квакнул что-то и потянул показывать своих дрессированных комаров. Милашке, Принцессе и Жасмин Вэй Ин не понравился. Вся их дрессированность слетела в один миг, а сами они, угрожающе поблескивая острыми носиками, слетелись к Вэй Ину. Тяжело облапили крючечными ножками, стягивая одежду с плечей и обнажая бледную кожу. А-Чэн поквакивал в стороне от довольства зрелищем. Надо сказать, что не очень-то он хотел себе «ма-аленького друга».

   Вэй Ин, поначалу замерший в страхе, тряхнул головой и крепко вцепился в нос ближайшего комара. В руках его была спрятана огромная сила ци, маленький ее импульс, и нос сломался, словно сухая соломинка! Используя его на манер меча, Вэй Ин замахнулся на двух других комаров.

   — Ма-ама! — где-то позади закричал-заплакал А-Чэн, быстро-быстро прыгая в сторону главных зданий жабьей пристани.

   Вэй Ин, к тому времени как подоспела госпожа Жаба, успел отогнать от себя комаров, изранив им сверкающие слюдой крылышки. Госпожа Жаба пришла в ярость, увидев, что любимцев ее сына изувечил какой-то глупый мальчишка. Она посадила Вэй Ина на лотосовый лист и отправила по течению ручья.

   Долго-долго плыл Вэй Ин и совсем обессилел без еды, воды-то у него было в достатке. Днем солнце сжигало его жаром, а ночь обнимала ледяными объятиями. Он уже прощался с жизнью, плакал, прося прощения у мамы и бабушки, как на лист опустился красивый майский жук. Он с любопытством посмотрел на бледного, трясущегося в лихорадке Вэй Ина, и тот напомнил ему далекого-далекого эльфийского принца, в которого давным-давно влюбился жук.

   Вэй Ин совсем не ожидал, что страшный жук нежно подхватит его лапками и взлетит высоко-высоко. Принц тогда не достался жуку, но маленький сиротка подойдет.

   Однако в поселенье жуков их встретило порицание.

    — У него только две ножки! — говорили жуки, разглядывая Вэй Ина.

   — У него даже нет щупалец! — говорили они, тыкая его белые щеки.

   — Какой он слабенький, тоненький! Того и гляди, переломится пополам, — слышал Вэй Ин, пока его бодали рогами.

   — Очень на человека похожа, и к тому же некрасивая, — решили наконец все жуки.

   Даже майскому жуку, который принес Вэй Ина, показалось теперь, что тот совсем нехорош, и он решил с ним распрощаться — пусть идет куда знает. Он слетел с Вэй Ином вниз и посадил его на ромашку.

   Вэй Ин фыркнул в удаляющуюся толстую попку жука. Ну и отлично! Главное, ему помогли выбраться из ручья, теперь он может найти маму! Ему совсем невдомек было, что на гору госпожи Баошань нельзя вернуться…

   Он проскитался все лето. Несколько раз его чуть не утащили вороны, колеса повозок и людские ноги угрожали затоптать его такое количество раз, что он и со счету сбился, а горы и мамы все не было. Приближалась осень. Дни становились короче, зарядили дожди, тяжелые капли, падающие с неба, легко могли проломить Вэй Ину голову, и ему приходилось прятаться, пока ливень не заканчивался — это сильно замедляло поиски. Вэй Ин призадумался: а ведь зимой будет еще хуже, как он, такой маленький, сможет пробираться по заснеженным дорогам? Да он замерзнет моментально!

   Большое рисовое поле, все изрытое норами, показалось ему хорошим прибежищем на зиму.

   — Кто такой? — из норы, к которой подошел Вэй Ин, высунулась подвижная мышиная мордочка, покрытая серой шерстью и седая в усах, лоб украшала красная точка. В когтистых лапках Полевая мышь крутила изящный ветер, искусно сплетенный из высушенных до золота травинок.

   — Мое имя Вэй Ин, — вежливо поклонился Вэй Ин. — Ищу приют на зиму.

   Полевая мышь пошевелила носиком, ее черные живые глаза смотрели на Вэй Ина с интересом.

   — Ладно, заходи, — наконец разрешила она, в душе мышь была доброй. — Будешь помогать по хозяйству, а я выделю тебе теплую комнату и одно зернышко риса в день.

   И Вэй Ин остался.

   Он делал все, что приказывала ему старая мышь, и жилось ему совсем неплохо в теплой укромной норке.

   — Скоро у нас будут гости, — сказала Вэй Ину однажды Полевая мышь. — Раз в неделю меня приходит навестить мой сосед. Он очень богат и живет куда лучше меня. У него большой дом под землей, а шубу он носит такую, какой ты, верно, и не видывал, — великолепную черную шубу! Выходи за него замуж! С ним не пропадешь! Одна беда: он слеп и не разглядит, какой ты хорошенький.

   Вэй Ин ошеломленно открыл рот:

   — Я не собираюсь выходить замуж! Весной я уйду дальше искать маму!

   Полевая мышь гневно встопорщила усы.

   — Ах ты неблагодарный мальчишка! — закричала она и ударила веером по земляному столу, сбрасывая рисовую пыль, из которой Вэй Ин собирался сделать суп. — Я пустила тебя жить, кормлю тебя, а ты отказываешься от маленькой услуги мне?!

   Полевая мышь в тайне мечтала породниться с богатым соседом и сильно разозлилась на строптивого мальчишку. Она заперла Вэй Ина в дальнем туннеле и приносила всего половинку зернышка риса, чтобы не заморить голодом, но лишить сил.

   Вэй Ин разглядывал темный низкий потолок и думал, что делать дальше. Драться с мышью он не хотел, та была старая и, все же, заботилась о нем. А платить за заботу черной неблагодарностью ему не хотелось. Но и замуж за слепца-крота тоже! Внезапная мысль озарила грустные мысли — крот же слепой! Удрать от него будет легче легкого!

   На следующий день Вэй Ин со всей горячностью заверил Полевую мышь, что согласен на свадьбу. Мышь спрятала довольную ухмылку за веером.

   Побывав в гостях у соседки, крот прорыл под землей длинный коридор от своего дома до самой норки полевой мыши и пригласил Полевую мышь вместе с Вэй Ином прогуляться по этой подземной галерее.

   Крот взял в рот гнилушку — в темноте гнилушка светит не хуже свечки — и пошел вперед, освещая дорогу.

   На полпути крот остановился и сказал:

   — Здесь лежит какая-то птица. Но нам её нечего бояться — она мертвая. Да вот можете сами поглядеть.

   И Крот стал тыкаться своим широким носом в потолок, пока не прорыл в нем дыру. Дневной свет проник в подземный ход, и Вэй Ин увидел мертвую ласточку.

   Должно быть, бедная птичка погибла от холода. Ее крылья были крепко прижаты к телу, ножки и голова спрятаны в перышки.

   Крот толкнул ласточку своими короткими лапами и проворчал:

   — Что, небось притихла? Не свистишь больше? Вот то-то и есть!.. Да, не хотел бы я быть этакой пичужкой. Только и умеют носиться в воздухе да щебетать. А придет зима — что им делать? Помирай, и все тут. Нет уж, моим детям не придется пропадать зимой от голода и холода.

   — Да, да, — сказала Полевая мышь. — Какой прок от этого чириканья и щебета? Песнями сыт не будешь, чириканьем зимой не согреешься!

   Вэй Ин молчал. Но, когда крот и мышь повернулись к птице спиной, он нагнулся к ласточке, ловко просовывая руку меж жесткими холодными перышками к коже и посылая импульс ци в окоченевшее тело. Ласточка слабо дрогнула скрюченной лапкой, ее медленное сердцебиение на короткий миг ускорилось, а в полузакрытых глазах мелькнул черный зрачок. Вэй Ин восхищенно улыбнулся и поспешил за Полевой мышью и Кротом.

   По подземному ходу навещать Крота было легко, но Вэй Ин бегал не к нему, а к Ласточке. Он гладил ее серые тусклые перышки, чистил их от земли и мертвых букашек, и, конечно, делился своей ци, помогая восстанавливаться. К первой капели Ласточка уже спокойно могла летать.

   — Помоги мне, — попросил Вэй Ин. День свадьбы был все ближе и ближе, медлить становилось опасно. — Позволь улететь с тобой!

   Ласточка хотела предложить то же самое, она не могла смотреть, как спасший ее человек страдает в темных и сырых норах.

   — Конечно, — радостно кивнула она и подставила крыло. — Куда отправимся?

   Вэй Ин, крепко ухватившись за перышки на шее Ласточки, грустно вздохнул:

   — Знаешь, где гора госпожи Баошань?

   — Нет, — с сожалением вздохнула Ласточка. — Но могу отнести тебя к эльфам. Они такие же маленькие, как и ты, а еще они много знают. Может и про твоих родных.

   Вэй Ину страсть как хотелось увидеть таких же маленьких людей, как и он!

    — Полетели! — скомандовал он.

   Ласточка легко поднялась в воздух. Ее песня слилась со звонким смехом Вэй Ина и яростными проклятиями Полевой мыши.

   ***

   — Вэй Ин, — позвал тихий голос, и Вэй Ин обернулся, встречаясь взглядом с любимыми светлыми глазами.

   Прошло уже три года, как Ласточка принесла Вэй Ина в королевство эльфов. Те ничего не знали о госпоже Баошань, но тут Вэй Ин нашел кое-что другое. Любовь. И Лань Чжаня. Даже странно, как они, такие непохожие, полюбили друг друга. Но это случилось, и Вэй Ин не собирался отпускать Лань Чжаня никуда-никуда. И сам уходить не хотел.

   — Лань Чжань, — улыбнулся он.

   Плечи Лань Чжаня показались ему напряженными, а взгляд немного испуганным и растерянным.

   — Дядя нашел, — Лань Чжань глубоко вздохнул, прикрыв глаза. У Вэй Ина тревожно забилось сердце, — нашел гору госпожи Баошань. Магия эльфов позволит тебе вернуться. Один раз.

   Вэй Ин нахмурился.

   — И?

   — Ты можешь идти. К семье, — голос Лань Чжаня чуть-чуть дрожал, вместо безразличного лица выдавая все волнения.

   Всплеснув руками, Вэй Ин подхватился со своего места, повисая на Лань Чжане всем телом, осторожно обнимая за плечи, чтобы не повредить хрупкие стрекозиные крылышки.

   — Лань Чжань, какой же ты глупый, мой Лань Чжань! Как я могу уйти без тебя! Ты — мое сердце.

   — Мое сердце, — повторил Лань Чжань.

   — Мой целый мир!

   — Мой мир.

   — Ты — мое все! — Вэй Ин закусил собственную губу, смотря, как потухшие глаза Лань Чжаня наливаются счастьем и надеждой. Не удержавшись, он легонько поцеловал тонкие сжатые губы, чувствуя, как они расплываются в улыбке, и рассмеялся прямо в поцелуй.

   — Но на гору, — сказал Вэй Ин, отстранившись, — все-таки вернемся. Покажемся моей маме и попросим благословения на брак.

   — Мм.