Тушь ложилась на шелк, от тонких штрихов переходя в резкие и четкие линии. Уверенная рука мастера, непоколебимая решимость и людская молва создали невообразимо прекрасную ложь, имя которой Мингуан. Образ был выписан настолько умело, что никто не различил грань между деяниями одного и волей другого.
«Генерал ломает меч». Люди видели мужество, доблесть и преданность государству, взявшую верх над личной привязанностью; Пэй Мин – запекшуюся кровь тех, кто ему доверял. Жертва, достойная генерала, подавляющего мятеж, но не допустить такого развития событий было бы в разы достойнее. Жун Гуан слово за слово переиначивал его намерения перед армией и чиновниками до неузнаваемости; и никто не заметил, как эти пара штрихов, добавленные к образу, расползлись в чернильное пятно. Слепы не небеса – слепы люди.
Оставалось лишь принять ответственность за подчиненных. Пэй Мин не простил бы себе, если б хоть кто-то остался в живых – и готов был разделить их участь, если б не воля небес. Много времени прошло с тех пор; от той резни осталась лишь прекраснейшая картина да старый шрам, кровоточащий всякий раз, когда она попадается на глаза.
Эхо звона расколотой стали – Мин, Гуан – до сих пор звенит в чертогах памяти. Ни донесшие историю, ни художник так и не прозрели.