Хлопок.
Взорвавшийся эхом в немоте пространства.
Появление постороннего ощущалось даже не органами чувств — зрением или слухом, — а интуитивным осознанием слома навеки личного пространства. Этим нежданным вторжением другой физики с её резаным коротким дыханием, шёпотом длинной одежды и расползающимся облаком шипрового аромата, кажется, кедра и какого-то цитруса. Для человека, проведшего столько времени в информационном вакууме, лишённого возможности слышать, видеть, вдыхать мир за пределами ограниченной четырьмя стеклянными стенами комнаты, хоть сколько-нибудь слышимое отклонение от глухого нуля воспринималось резонансно, как голос диктора, многократно усиленный динамиком микрофона. И дерзкий запах духов заполнил всю комнату, вытеснил воздух, стал им. Четыре уверенных удара каблуков пустили вибрацию в пол, мебель, забрались под кожу, вызвали мурашки. Это было непозволительно, грубо, нечестно — вторгаться в интим одиночества. Короткая ярость вскипела самоощущением пленной мартышки, запертой в климатроне прозрачными стенами. О да, не было ничего унизительнее этой невидимой клетки! Они забрали не только свободу — то было в их праве — они отняли само незыблемое право на частность жизни, с которым мы рождаемся и умираем.
Бешенство накатило и отступило волной между вторым и третьим шагом, уступив место одновременно удивлению, любопытству и претензии на надежду. Но, кроме едва скользнувших вверх бровей, ничто не выдало и отблеска волнения. Во-первых, к нему пришла женщина. Во-вторых, едва ли он её знал. Этим выводом был встречен заключительный, четвёрый шаг.
— Лоо… — протянула было женщина, но резко вздрогнувший всем телом Локи остановил её на первом же слоге.
— Мама?! — молниеносно, неосознанно вырвалось у него. Застигнутый врасплох родившимся ниоткуда болезненно знакомым голосом, он невольно изменил выбранной тактике бездейственного анализа ситуации.
Слух его не обманул. Перед Локи стояла Фригга.
— Ты… удивлён? — склонила голову она, внимательно изучая смешавшееся первым порывом изменчивое лицо заключенного принца.
— С чего ты взяла? — его голос принял привычный полунасмешливый, растянутый тембр, а лицо вернуло себе состояние медленной безмятежности, граничащей с безразличием. Хотя цепкие малахитовые глаза так и не избавились от подозрительно-удивленного прищура. Ведь только сегодня…
— А ты не слишком вежлив для человека, обречённого на бесконечное одиночество, — вполголоса заметила женщина, задумчиво осматривая слепящую белизной комнату. На минуту повисла тишина.
Локи длинно, затяжно втянул воздух. Шипр? Не иллюзия или?..
— Кто ты? — открыто вычеканил он, нацелив беспощадно прямой взгляд в глаза женщины.
Настал её черёд растеряться, передёрнуть плечами и, метнув взгляд в сторону, отрывисто выпалить:
— А ты с чего взял? — и, прочувствовав сталь своих слов, добавить полумягкое: — Сын мой.
— Взял что? — лукаво улыбнувшись одной половиной губ, расставил Локи. — Я лишь спросил, кто ты. Потому что… — он чуть улыбнулся, прикрыв глаза, и плавно протянул: — Впрочем, готов признать за собой ошибку. Фригга.
Внимательно всматриваясь в мечущиеся черты женского лица, Локи растянул улыбку шире и, легонько вскинув брови, продолжил:
— Что же привело тебя сюда? — и добавил с постироническим нажимом: — Мама.
О да, он поймал эту гидру за её скользкий изворотливый хвост. Ей придётся соблюдать правила своей же игры, до последнего отыгрывать придуманную роль. И она это знает. А он знает, что она это знает. Он уровнем выше неё в этой информационной рефлексии. Он сможет притвориться кем угодно — ласковым и почтительным сыном или отвязным негодяем — теперь скормить можно любой образ. И она проглотит его без возражений, боясь обличить себя до конца. А он тем временем поймёт её всю, распробует, как опытный сомелье, различающий тончайшие нотки вин; разнюхает, как Гренуй, знавший и слышавший каждый аромат, встречавшийся ему на пути. Это с ним она вздумала юлить и вертеться ужом — с богом хитрости и коварства?!
Не в этот раз.
Яростно раздувающиеся ноздри, выдвинутая вперёд челюсть со скрипящими от гнева зубами, надменно задранный подбородок и… глаза. Страшные, бешеные глаза. Глаза, способные убить. Слишком грозные для женщины внешности Фригги, да и для женщины вообще. Локи, наблюдавший за трансформацией с нарочито ленивым вниманием, ощутил разливающийся внутри азарт. Гордячка.
— Не жди, — прошипела она, давясь раскалённым добела гневом. Образ Фригги расплылся и смазался, явив собой чернокудрую женщину с режущими чертами лица, гордо вздымающейся грудью и высокомерно вскинутыми бровями над выразительными карими глазами с тяжёлыми веками. Небольшой нос с широкими полупрозрачными ноздрями над смелыми, наглыми приоткрытыми губами. Балансирующее на грани неприятойности чёрное, намеренно рваное, корсетированное платье, высокие кожаные митенки, сетчатые колготки и тяжёлые боты с блестящими металлом пряжками.
— Восхитительный бал-маскарад, я впечатлён, — глумливо пропел Локи. — Только скажи на милость, чего ради? Встреча с кумиром? Как лестно.
Точным стремительным движением Беллатриса выхватила из одежд волшебную палочку и взметнула её прямо в блестящую превосходством улыбку, коснувшись тонких гибких губ. Улыбка иссякла. Частое глубокое дыхание против ледяного спокойствия. Сразу не сделала — не сделает после. Что-то держит её. Ха, да она не имеет права. Не должна причинить вред. Это интересно. Короткий взмах в сторону, молниеподобная вспышка и разлетевшийся в щепки стул подтвердили его правоту.
— Ты пришла ко мне мебель ломать? Или есть перспективы позаманчивей? — Сартр врал нам. Другие — рай. Самоутверждение за счёт доминирования.
У-ты, поняла и это. Стоишь, самозабвенно задрав голову, каждым завитком пышных волос выказывая равнодушное презрение. Плохая идея играть в гляделки с человеком, уготованным к вечности. Первой сдашься.
— Тёмный лорд предлагает тебе милость, — начала она тоном непередаваемой надменности.
Локи поперхнулся и закашлялся. Фееричное начало.
— Продолжай.
— Он готов снизойти и освободить тебя из заточения, — она, бесспорно, умела держать планку.
Локи деликатно отставил указательный палец, как делают богатые гости, подзывая к себе официанта, и, скривив мимикой выражение глубокого скепсиса, разжал было губы для не менее демонстративно-язвительного ответа. Но Белла не позволила ему осуществить это, ответив невесомой интонацией на неозвученный вопрос:
— За небольшую плату. Ты просто поможешь нам овладеть одним из камней бесконечности. Любым.
Локи склонил голову на грудь, затем запрокинул её в потолок и раскатисто, вызывающе рассмеялся.
— Простите?! — выжал наконец единственное слово, струящееся свежевыпеченным сарказмом.
— Ни за что, — впервые за разговор кривой суррогат усмешки коснулся женского рта.
— Даже за камешек бесконечности? — хмыкнул тот.
— Стоит подумать, — и впервые градус с отрицательных значений вырос до нуля. — Так что по сделке? — в серьёзной манере продолжила Белла.
— Смеёшься? — однобоко ухмыльнулся Локи.
— Пока только ты.
— Расширим информативность предложения. Почему любой?
— Имеет значение?
— Допустим, я включаю это в условия сделки. Хочу знать, каким целям он вам послужит. Поглоти меня Гиннунгагап, я и сам бы не отказался от «какого-нибудь» камня бесконечности!
— Тёмному лорду нужен артефакт колоссальной силы и прочности.
— Ты верно описала свойства камней, но игнорировала мой вопрос. За-чем? — пропел он со скучающим видом.
Женщина раздражённо отмахнула непослушную прядь за спину и выкинула быстро и рвано:
— Я не знаю.
Мужчина театрально выгнул губы уголками вниз.
— Какая… неприятность. Точно не знаешь? — деланно наивно взглянул он снизу вверх, а затем в очередной раз оскалил зубы в полумесяце улыбки. — Давай проверим.
Она вторглась к нему, он вторгнется к ней.
Вы знаете о правиле трёх секунд? Поясню. Есть событие; оно длится час, или день, или год, или два. А есть воспоминание о нём, и занимает оно три секунды. Раз, два, три. Всё. Можно рыскать в складах памяти, пазлами собирая событие целиком — с людьми, мыслями, словами, предметами. Можно детально воспроизводить причинно-следственную цепочку предшествующих событий и последующих. Можно возродить в органах чувств запахи, вкусы, и тактильные ощущения. Это займёт немало времени. Что-то окажется утеряно, как детальки лего. Что-то повреждено, вырезано, утрированно, скомканно. А Три Секунды не теряют ничего. Они — продукт компрессии всех элементов события в совокупности. Они — в самоощущении произошедшего. Как яркое чувство забытого сна.
Именно так происходит процесс телепатии/легилименции/чтения мыслей — смотря какое название вам ближе. Никогда не задавались вопросом, как за такое короткое время магам удаётся считывание продолжительных воспоминаний? Всё благодаря этому прессованию каждого из миллиардов элементов в единое состояние.
Но поскольку выразить Три Секунды художественными средствами — литературными или кинематографическими — мы не в силах, приходится довольствоваться полной картиной с каждой его деталью, компрессируя их внутри себя самостоятельно.
Три
Его брат Тор здесь, на Земле. Уникальная возможность. Дезиллюминационные чары для маскировки, левитационные для невесомости и захватывающие для надёжной транспортировки в Асгард. Тор держит Джейн, а ветровка Джейн — Беллу. Они не обращают внимания на инородную магию; то ли считают унизительным опускаться до изучения мидгардского колдовства, то ли просто о нём не знают. Поэтому было до скуки просто добыть волос Фригги и опустить его в пузырёк с обороткой, а затем транссгрессировать в подземную тюрьму. Зачем?
Раз
— Мой лорд? — прозвенел раболепный шёпот и женская голова взмахнула завитками чёрных прядей.
Её характер — её волосы — взбалмошные, кудряво-дерзкие, вопиюще-бунтарские; взрывные, непокорные, бешеные. Огненные.
— Белла, — раздалось под сводами залы. Тихо, властно.
Его характер — его голос — хриплый, шипящий, бесстрастный, надломленный; растянутый и по-змеиному ползущий в ожидании смертельного броска. Мертвый.
Она несмело подняла тяжёлые веки, позволив себе отнять взгляд с мраморных плит пола и поймать фанатично-преданными глазами небрежный взор своего повелителя.
— Я вся внимание, — с готовностью прошептала Беллатриса, словно боясь нарушить интимную тишину залы.
Два
Она любила его не как мужчину, но как Бога. Видела в нём не покровительство, а религию. Как свихнувшийся религиозный фанатик, готовый кромсать неверных, она убивала, испытывая святой трепет, — нуминозность. И шла за чувством этой божественной правоты, и убивала вновь, приближаясь к нирване самосозданного вероисповедания.
Не возьмусь утверждать, помнит ли об этом сама Белла Лестрейндж, но так было не всегда. Когда-то в юношестве она была робко влюблена в умного и красивого, но слишком самодостаточного мальчика по имени Том. Ещё тогда он понял, что искусное использование волшебной палочки не сделает его великим. Настоящая сила — в искусном использовании людей. В этом отношении Белла казалась ему идеальным рабом. Гордый, вздорный, непокорный никому другому раб — что может льстить больше? Вряд ли она замечала, как день ото дня становится всё зависимее и всё больше растворяет свою личность в его. А если и замечала, ей это доставляло удовольствие, как глупый детский акт самопожертвования в пылу первой любви. Том понимал также и то, что «любовь, как огонь, — без пищи гаснет». И время от времени подпитывал её, методично, холодно, как опытный зельевар, отмеряющий ингредиенты в безупречной пропорции. И к окончанию школы он получил желаемое — своего собственного человека.
Раз
— Он нам нужен, Белла, — просипел голос. — Сейчас. Отправляйся к нему и добудь артефакт, который они называют камнями бесконечности. Одного будет довольно, — его губы расползлись голодным оскалом. — Он знает, где искать их.
Два
Она так привыкла подчиняться ему безропотно, слепо, отчаянно, что в мыслях не возникало дерзких вопросов «зачем?» или «почему?». Они возмущали слух, препятствовали священнодействию. Как если б монах возроптал на Господа и потребовал объяснений происходящему вокруг.
Раз
— Будет исполнено, мой Лорд, — благоговейно выпела ведьма, на цыпочках пятясь назад, словно даже цокот каблуков мог быть воспринят богохульно.
Три
Хлопок, четыре шага, стул, память.
Всё.
Прежняя белизна комнаты. Напротив выглядящая разбитой женщина. Слёзы. Гнева или обиды?
— Очень странно, — тихо, внимательно произнёс Локи. — Ещё никому не удавалось скрыть от меня мысли.
Слова. Хитрости или жалости?
Беллатриса медленно подняла непонимающий, смешавшийся взгляд. Повелитель? Но… Ладно, не время. Взгляд окаменел. Надменность вновь украсила резкость лица. Голос подул холодом.
— Мне нужен ответ, Лафейсон. Сейчас же.
Локи чуть усмехнулся про себя и, вяло подняв глаза, покорно ответил:
— Принимаю. Но тоже с одним малюсеньким условием, — не оставлять же за ней поле боя.
— Каким ещё? — раздражённо выдохнула Белла.
Адам, вкусивший плод, не улыбался так блаженно, как Локи в следующий момент.
— Почини мой стул.
Ноль
— Слуш-шай внимательно, — грозно змеился голос, — мы имеем дело с умным и сильным противником. Он — бог. Он способен прочитать твои мысли так, что ты этого не заметишь. Он способен уничтожить тебя щелчком пальцев. Но ты будешь знать об этом. У тебя будет полная инструкция действий для практически любой ситуации, — Волдеморт легко провёл палочкой по воздуху, и длинный пергамент опустился в руки Беллы. — Ты должна знать его весь — каждое слово, каждую букву, — он помедлил. — А воспоминание об этом разговоре и содержании бумаги будет спрятано так далеко в твоём прошлом, что ему даже не придёт в голову искать его там. Оно будет продублировано множество раз в разные годы юношества, потому что далёкое прошлое имеет обыкновение не вспоминаться в нужный момент.
— Я законч…
— Обливиэйт.