Чешуя

Саманта садится на край ванны и открывает кран. Поток воды устремляется вниз и с плеском разбивается об акриловое дно. Небольшая комната заполняется паром. Саманта бросает в воду горсть морской соли, после чего, не сдержавшись, вылизывает ладонь. Вкус приятен, но ничуть не напоминает вкус соли, остающейся на губах после того, как высохнет морская вода.

Одежда падает на пол с тихим шелестом. Саманта ложится в тёплую, мутноватую воду. Кожу тут же начинает пощипывать от множества примесей, от хлора, железа, кальция, с которыми не справляются даже очистные фильтры, но это привычное, знакомое чувство; поначалу Саманта мучилась от боли после каждого купания или приёма душа, а её кожа краснела, шелушилась и облезала кусками, даже несмотря на соль, которую добавляла Саманта. В последние годы её тело перестало реагировать на водопроводную воду так ярко.

Саманта берёт в руки пинцет. Действовать надо быстро. Она внимательно осматривает своё бледное тело, исследуя пальцами каждый сантиметр кожи, и, отыскав начавшие проступать чешуйки, вырывает их пинцетом. Подсоленная вода окрашивается в розовый. Капли крови стекают по предплечьям. Краткий прохладный душ смывает алые потёки. Промокнув кожу полотенцем, Саманта заворачивается в махровый халат и выходит из ванной комнаты, окутанная паром. Вода с тихим звуком утекает в сливное отверстие.

В гостиной сумеречно и тихо, шторы задёрнуты. Её муж Гарри, устроившийся на полу около софы, встречает её лёгкой улыбкой. Саманта сбрасывает с себя халат и ложится на живот.

— Ты готова?

— Да.

Муж медленно проводит кончиками пальцев по её обнажённой спине, затем берёт пинцет и принимается удалять прорастающую сквозь кожу чешую. В этом есть что-то интимное, даже сексуальное. Эта еженедельная процедура всегда заводит его. Саманта сжимает кулаки и прикусывает пальцы, вздрагивает от боли. Она заплакала бы, будь это возможно, но природа не наградила её слёзными железами.

— Вот и всё. — Гарри аккуратно стирает кровь с её спины. Горка бумажных полотенец на полу растёт. — На этот раз их не так много.

Он щедро мажет спину увлажняющим кремом. Его движения вкрадчивы, а пальцы скользят всё ниже, касаются поясницы, блуждают по ней, ложатся на ягодицы и сжимают их. Звук расстёгиваемой ширинки кажется очень громким. Саманта не возбуждена, и слишком утомлена, чтобы изобразить страсть, но его это, кажется, не волнует. Его страсти хватает на двоих.

— Я люблю тебя, — шепчет он, опаляя её маленькое ухо своим дыханием.

— А я люблю тебя.

Позже вечером Саманта лежит в постели на прохладных простынях и разглядывает свои руки. Предплечья воспалены, покрасневшая кожа выглядит болезненной, сухой. Знакомым муж говорит, что у неё незаразная кожная болезнь, что-то вроде дерматита. Такое объяснение всех устраивает. Узнав, что Саманта больна, никто больше не задаёт никаких вопросов. Впрочем, она редко покидает дом.

Саманта проводит пальцем по тыльной стороне ладони, и её ноготь цепляется за острый выступ на коже. Саманта садится и включает лампу на прикроватной тумбочке. Чешуйка крохотная и прозрачная, почти незаметная, неудивительно, что она её пропустила. Саманта трогает её пальцем, а потом, подцепив ногтями, медленно вытаскивает из тела и слизывает выступившую капельку крови.

Новое утро полно суеты. Гарри бреется, выводя рулады в ванной, Саманта жарит бекон. Двадцать минут спустя муж небрежно целует её и уходит, на ходу поигрывая ключами от машины. Саманта остаётся наедине с грязной посудой, горой почты на обеденном столе и бардаком в гостиной. До полудня Саманта снуёт по дому с пылесосом и корзиной для белья, двигает мебель, чтобы протереть под ней пол, натирает зеркала и возвращает на свои места авторучки, покрытые тёмным налётом чашки, журналы и книги, старую почту и раскиданную одежду. Ей привычна эта возня.

Саманта заканчивает мыть посуду, когда слышит шёпот, доносящийся из сливного отверстия. Она ниже склоняется над раковиной, но слова слишком неразборчивые. Она не понимает, что ей говорят, но это невнятное бормотание беспокоит её. Саманта включает воду, и её шум заглушает посторонние звуки.

На следующий день тихий голос заговаривает с ней опять. Саманта выбегает из кухни и захлопывает дверь. Прислонившись к ней с другой стороны, она задыхается; неожиданно остро начинают болеть жаберные щели. Она идёт в ванную. Из зеркала на неё смотрят глаза аквамаринового цвета, слишком крупные, слишком яркие. Нечеловеческие. Из раковины доносится шёпот, и Саманта отшатывается от неё с громким криком.

Она старается проводить в кухне и ванной поменьше времени. Вскоре она ощущает тянущее чувство внизу живота.

— Всё в порядке? — спрашивает Гарри, вернувшись домой.

Он задержался на работе, в последнее время он часто задерживается. Раньше это не волновало Саманту, однако теперь волнует: ей больше не хочется оставаться дома одной.

Но, помедлив, она говорит мужу, что всё хорошо. Она сама не до конца понимает, почему не может — не хочет — рассказать ему о голосах в трубах, преследующих её уже который день, о том, что она начинает задыхаться каждый раз, когда чувствует запах воды, что у неё болит позвоночник в том самом месте, где некогда располагался длинный спинной плавник. И, самое главное, она не рассказывает ему о своих снах.

На следующее утро Саманта просыпается, с ног до головы покрытая плотным слоем чешуи. Гарри молчит, лёжа на своей половине кровати.

— Я могу взять отгул на работе, — медленно произносит он наконец. — Помогу тебе избавиться от всего этого.

— Не стоит, — отвечает Саманта. — Я справлюсь сама.

Она сидит в ванной, подтянув колени к груди. Её тёмные прямые волосы плавают в кровавой воде, словно водоросли. Ободранная кожа пылает. Саманта дрожит. Когда она вытаскивает затычку из сливного отверстия, из трубы вырываются пузырьки, словно тот, кто сидит там, внутри, резко выдыхает. Жаберные крышки Саманты вздымаются. Она с трудом выбирается из ванны и бредёт в спальню, оставляя на полу лужи воды и пятна крови, падает в кровать и заворачивается в простыню.

Ей снится колышущийся лес водорослей. Она скользит вдоль подводных скал, глядя вверх, на солнце, пробивающееся сквозь толщу воды. Она видит дно лодки и кажущуюся крошечной фигуру человека, так храбро прыгающего вниз. Храбро, но глупо. Его ноги путаются в водорослях. Наблюдая за тем, как он судорожно дёргается, пытаясь вырваться, Саманта готовит нож, чтобы разделать тело, когда человек захлебнётся. Она подплывает ближе, зная, что он её увидит, и не беспокоясь по этому поводу — человек всё равно умрёт. У него глаза такого цвета, какой она ещё ни разу не видела: светло-карие, с зелёными крапинами у зрачка, словно изумрудные искры в слитках золота.

Саманта просыпается, дрожа и всхлипывая. Гарри, которого она спасла, в которого влюбилась за один удар сердца, сидит на постели около неё. Взгляд его золотистых глаз кажется мутным, словно он обдумывает что-то неприятное.

— Надо было остаться в заливе, — тихо говорит он, заметив, что Саманта проснулась. — Может быть, там тебе было бы легче.

Подушечкой большого пальца он осторожно гладит её по щеке. В его голосе нет обиды или злости. Он не сердится — он грустит. Сейчас он не помнит, что в большой город они приехали из-за его работы, что в заливе он не мог зарабатывать себе — им — на существование. Гарри не хотел быть простым рыбаком. А она? Чего хотела она?

Саманта накрывает ладонью его руку.

— Прости. Я старалась.

— Я знаю.

Гарри не в силах скрыть разочарование: он думал, его любви к ней будет достаточно, чтобы удержать её рядом, но он ошибся. Впрочем, думает Саманта, в этом нет его вины, он ведь всего лишь человек.

— Ты точно не сможешь остаться?

Она медленно качает головой. Она думала, что сможет, когда он позвал её с собой несколько лет назад. Она легко и почти с удовольствием вышла на берег, избавилась от хвостового плавника, от перепонок между пальцами. Особой боли она не ощутила — в плавниках её народа почти не было нервных окончаний. Единственной сложностью всегда была только чешуя, но даже экзекуция избавления от неё стала привычной. Она перестала быть собой. Она всё вытерпела — ради Гарри, ради взгляда его золотистых глаз. Но теперь у неё есть нечто куда более важное.

Она не может остаться.

Она не хочет. Не теперь, когда её тело вспомнило, чем является в действительности.

— Я люблю тебя, Саманта, — шепчет Гарри.

И что-то в ней вздрагивает от гнева.

— Меня зовут Санох, — почти шипит она.

Гарри молча утыкается лицом в её плечо и плачет. Его слёзы солёные, как океанские воды. Санох ерошит ему волосы кончиками пальцев.

На следующий день она просыпается очень рано, ещё до того, как солнце показывается из-за горизонта. Она готовит завтрак для Гарри, гладит его рубашку, наводит порядок в кухне. Потом она долго сидит на полу около кровати, глядя на спящего мужа. В ней живёт смутная надежда, что у их детей будут его глаза.

Проснувшись, Гарри найдёт в кухне завтрак, записку с указанием того, что и где лежит и что ему стоило бы купить по дороге домой — бутылку чистящего средства, ватные палочки, чай... И он найдёт полупрозрачную рыбью чешую на дне ванны, а на полочке рядом со стаканчиком для зубных щёток увидит обручальное кольцо. Больше он ничего не обнаружит.