I'll Keep Coming

soon i'll come around, lost and never found

waiting for my words, seen but never...

— ты пойдешь через лес. на деревьях будут пометки — следуй голубым, — юнги говорит. они стоят на обрыве, и из-под его ноги срывается камень и падает вниз, вниз, — когда ты поднимешься на холм, обычно там начинается дождь. ты можешь переждать в пещере. 

первые несколько часов тело даже не остывшее. ты чувствуешь, как оно постепенно охладевает. отдает свое тепло.

в глубине души юнги ожидал этого, но, наверно, не хотел признавать слишком долгое время, потому что это в любом случае было бы невозможно предотвратить. может быть, поэтому, когда юнги находит тело, он не чувствует ничего.

он находит его в лесу, висящим в петле неподвижно. его ноги не достают до земли совсем чуть-чуть, всего несколько сантиметров между жизнью и смертью. юнги думает, пытался ли он их преодолеть, когда умирал. хотелось ли ему жить в последние секунды. он не перерезает веревку, но вытаскивает намджуна из петли, кладет его на землю, перекладывает в развернутый белый мешок. это последний раз, когда он видит его лицо. 

намджун всегда был выше юнги, но теперь, согнутый так, чтобы юнги мог нести его на спине, он кажется маленьким. юнги смотрит на его обесформенное тело в белом мешке, пристегнутое к рюкзаку держателями, и это — отдаленное напоминание чего-то некогда живого — то, что никогда не перестанет вызывать у него тревогу. он взгромождает рюкзак себе за спину, затягивает ремешки. трогается в путь. 

— я скучаю по намджуну, — чонгук говорит отвлеченно, — мне кажется, я скучал по нему еще до того, как он... умер. 

— я понимаю, — юнги отвечает, — ты же знаешь, что он бы попрощался, если мог? это не было его выбором. 

чонгук кивает, но юнги не уверен, оттого ли, что он по-настоящему знает. часть его надеется, что чонгуку никогда не придется узнать. то, что они здесь стоят сейчас, говорит об обратном — в конечном счете никто из них не может убежать. 

чем юнги отличается — он чувствует, на какой стадии некроза находится труп. поэтому он может примерно знать, когда человек умер. с намджуном не могло пройти больше пары часов. 

под густой листвой деревьев темно, но свет проникает сквозь проплешины в кронах. земля — мозаика зеленого и золотого. намджун говорил: каким ярким должно быть солнце, если его свет повсюду, хотя мы его не видим? юнги следует за знакомыми пометками на стволах — разноцветные лоскуты ткани на заржавевших гвоздях. он думает, как долго они еще продержатся, прежде чем время проест их под дождем. он вспоминает, как был здесь, когда намджун прибивал свои голубые, чтобы он и юнги не заблудились, возвращаясь со своей первой доставки. юнги следует своим, красным. сперва они висят параллельно голубым, но через какое-то время начинают отделяться на дерево или два в сторону, в сторону, пока последний голубой не теряется, продолжая тянуться чередой деревьев вперед. по дороге, на которую сворачивает юнги, намджуну не приходилось идти.

лес не заканчивается несколько часов — и, возможно, юнги не спешит выйти оттуда, — но в конце холм поднимается резко вверх, к его вершине деревья начинают редеть, уходя в вырастающие по богам камни. дождь начинается где-то там. 

юнги едва успевает сбросить веревку вниз, когда капля приземляется у его ботинка, потом две, три, и он поднимает капюшон, прежде чем они бы достигли лица. в камнях он ищет укрытие — углубление в горной породе, достаточно большое, чтобы сбросить с себя груз и приземлиться, переждать, пока дождь не пройдет. рядом с собой юнги опускает тело, осторожно, хотя повреждение в любом случае не может повлиять на скорость процесса некроза. кладет на бок, к стене, где сел бы намджун, и сам садится у противоположной стены. дождь усиливается. оставленные на мокрой земле следы заполняются темной водой. 

он смотрит за тем, как ребристые борозды исчезают под ней, и неосознанно придвигается ближе. 

почти протягивает руку, оголенную, но капля задевает кончик его пальца, и он отдергивает. кожа сморщивается и сереет. стареет. на руках и шее юнги множество таких же пятен, он не смотрит на новое дольше секунды. думает о том, как легко было бы выйти, раздеться, подождать всего несколько безболезненных минут. думал ли о том же намджун, завязывая на дереве петлю? сколько он ждал дождя до этого или наоборот, не хотел умирать не в своем теле, искаженном временем?

юнги прячет руку в перчатку и выставляет флягу под дождь, прислоняется головой к стене, закрывая глаза, пока у его ног образовывается лужа. снаружи растения умирают и вырастают снова. дождь заканчивается через час или два, и юнги успевает задремать, но вскоре вздрагивает изо сна. в эти дни ему сложно спать. он вытирает лицо рукой, смотрит на часы, потом на белый мешок. остаться бы здесь еще на день. он просовывает руки в ремни, поправляет их на плечах и встает, опираясь на выступающие камни. 

юнги забирает флягу с земли, вытирает ее от грязи рукавом, делает несколько глотков, затем убирает в боковой карман рюкзака. грудь намджуна все еще теплая под его пальцами. и хотя это не первая доставка юнги, хотя он знает, что тело может охладевать часами — это делает что-то с ним.

 он решает продолжать идти, прежде чем его рука тянется расстегнуть мешок. 

— если что-то случится и ты наткнешься на МУЛов или… или что-то еще, и на тебе будет тело — есть сорок восемь часов, прежде чем произойдет некроз. ты должен сжечь тело. первая печь около пяти часов отсюда. ты не пропустишь.

под его ногами редкие камни все еще скользкие после дождя скатываются вниз по холму, по траве, когда юнги оступается на скользком склоне. он держится за ремни рюкзака крепко, чтобы груз не смещался в сторону. на полпути он начинает жалеть, что не спустился по веревке. по бокам вновь вырастают каменные хребты, словно стены, разделяющие два мира. за ними скалы превращаются в булыжники странной формы, будто вырезанные чем-то и разбросанные каждые несколько метров по нескончаемой равнине. где-то дальше — первая печь. все это под серым, равнодушным небом. 

юнги не был здесь несколько месяцев, работая в соседнем городе, где произошел взрыв. юнги забыл о том, что через какое-то время мох и трава превращаются в гравий. когда-то здесь стояли горы, может быть, еще даже при его жизни. теперь — выветренные и разрушенные, они лежат камнями. темпоральный дождь убивает и возвращает к жизни вещи, но иногда, юнги думает, он не в силах их вернуть обратно. 

между камней растут белые цветы с желтой серединой на длинных, тонких стеблях. ветра почти нет, но они покачиваются, плавно, медленно, на километры вперед, словно белые призраки. юнги старается осторожно обходить их.

атрихозерис, намджун ответил ему, когда юнги вернулся с первой весенней доставки и спросил про растение. намджун знал много и многом. на его собственных маршрутах он иногда находил книги, но также базы данных были полны информации, и, казалось, намджун прошерстил их от начала до конца. 

о чем юнги думает: намджун был всегда рядом для всех, но он умер в одиночестве, и его сожгут в часах ходьбы от его дома, в месте, которое ему незнакомо, и юнги — единственный человек, который будет с ним в этот момент. юнги думает, попрощался ли намджун с теми, с кем хотел, знал ли он по-настоящему, насколько одиноко умирают люди в этом мире. насколько один он будет сам, когда его семья и друзья не знают об этом часы или дни. подумал ли он, кто его найдет. 

по камням идти гораздо сложнее здесь. стараться не оступиться, не потерять равновесие, и хотя земля здесь прямая, его ноги устают как если бы он шел вверх по склону. юнги останавливается у одного из булыжников, которых начинает становиться все меньше и меньше, чем ближе он приближается к первой печи. облокотившись боком о него юнги застегивает ботинки туже. на них нет шнурков, но две широких липучки крепко держат его ногу на месте. он упирается руками в колени, переводя дыхание, поправляет ремни рюкзака, отодвигая их дальше от шеи, где кожа уже, должно быть, стерлась.

первая печь должна быть уже не так далеко. может быть, час или полтора ходьбы отсюда. юнги разгибается, пропускает волосы сквозь пальцы, убирая их со лба. 

— когда тело сжигается, оно выпускается хиралиум, поэтому рядом с печами почти всегда идет дождь. хиралиум привлекает тварей. 

камни раздвигаются под его ногами, куда он ступает, и они падают с обрыва вниз. вертикальная стена камня встречает почву, встречает траву, где наконец заканчиваются километры серого. юнги втягивает носом холодный воздух. у края вбит якорный крюк, с которого свисает веревка в обрыв. она едва достает до земли, и юнги, смотря на ее болтающийся конец, пытается вспомнить, на какой веревке повесился намджун. была ли это та, которую используют все доставщики? или та, что люди использовали раньше, которая разложилась бы с первым же дождем?

юнги надевает на руки свои старые перчатки и берется за веревку, спускается медленно, медленно, веревка жжет его ладони, и когда он чувствует под ногами землю, снимает перчатки, на его ладонях широкие красные следы, почти такие же, какие не сходят с его плеч последние несколько лет. он надевает их обратно. 

трава совсем скоро сменяется асфальтом, и небо закрывается высокими покатыми бетонными стенами. одна труба, с тросами, тянущимися от нее, возвышается над юнги и над зданием, пропадает где-то в небе, с птицами, парящими вокруг нее. дым уходит в серые облака. хиралиум искрится в их клубах, испаряясь. небо вечно застелено этими облаками — они не сходят с тех пор, как все случилось; где-то за ними есть солнце, знаешь?

юнги сжимает в пальцах ремни от рюкзака, почти оборачивается на тело на его спине, чтобы проверить, но осекается. проходит дальше, по десятку бетонных ступеней, в бетонные стены, которые встречают его холодом и темнотой. 

сквозь узкие, вытянутые решетчатые окна на стенах и на потолке пробивается свет, и густая пыль видна на нем. в полу расположены прямоугольные плиты с рукоятями на одной стороне. на них в последний раз лежит каждый человек, каким бы важным он ни был. юнги все еще ненавидит то, как просто это, как одиноко— как жестоко, что их даже нельзя нормально похоронить. 

терминал активируется, когда юнги подходит, плиты раздвигаются, и из пола вырастает бетонная платформа. юнги медлит, прежде чем снять с себя завернутое в мешок тело. берет его в руки. кладет, медленно, медленно, бережно. снаружи начало темнеть, и юнги не уверен, из-за наступающего вечера ли это. или дождя.

он кладет тело на платформу и ждет, пока она опустится. но этого не случается. 

твою мать, юнги думает, надавливая на поверхность всем телом в надежде, что платформу просто заклинило. он готов это сделать сейчас, не знает, найдет ли силы сделать это позже, но чертова платформа не двигается с места. под его руками тело все еще теплое, и каждый раз это странное чувство — будто он сжигает что-то, что все еще живое. после стольких лет это чувство не длится дольше секунды, обычно. только сейчас юнги уже не уверен, не заберет ли он с платформы тело намджуна, если она заработает. 

за его спиной терминал мигает красным огнем. на улице идет дождь. юнги поднимает голову, и на его лоб с разбитого окна падает капля, и под ногой, куда он встал, на темной воде сверкает перевернутая радуга. он чувствует, как его руки болезненно покрываются мурашками. на полу у входа появляются черные отпечатки человеческих рук. 

— они ориентируются по звуку. ты их не увидишь, но они оставляют следы. — юнги говорит, засовывает руки в карманы штанов. — ты натыкался на них? 

— однажды, — чонгук отвечает, — когда я проходил через заброшенную ферму. их было очень много. 

— если бы они тебя сожрали, произошел бы взрыв, — юнги говорит, — так что старайся обходить. ты знаешь, что делать, если они появляются? 

юнги пригибается за высокой бетонной платформой, на которой все еще лежит тело, и закрывает рот рукой, стараясь дышать как можно тише. он выглядывает из прикрытия, сморит за тем, как существо передвигается по стене справа от него. оно скрывается в тени, и следы исчезают в темноте. юнги не знает, куда это существо направляется, но он чувствует всем телом его присутствие. иногда слышит за шумом огня тяжелые шаги. его кожа болит там, где касается одежда. 

пригнувшись, юнги медленно двигается по периметру платформы, пока ее не обходит, и нащупывает рукой поверхность мешка. он тихо забирает тело, не спуская глаз со стен, прижимает к груди, словно ребенка, и чувствует, как сильно бьется его собственное сердце. юнги поворачивается и смотрит на выход из крематория, пытаясь рассчитать, сможет ли он туда добежать с телом в своих руках, прежде чем существо его догонит. понимает, что нет. 

он пропускает момент, когда все затихает. всего на несколько секунд, но затем он слышит это за своей спиной, где только что лежало тело намджуна, и начинает бежать, зная, что скорее всего даже не достигнет земли. 

из темного неба все еще идет дождь, когда юнги выбегает из здания, и как только его нога оказывается на мокрой почве, он слышит нечеловеческий звук, словно треск, и его толкает вперед под весом невидимого монстра. юнги едва успевает себя поймать одной рукой, и она утопает в чернильной трясине. к его телу тянутся руки, и трескающий, чавкающий звук теперь повсюду. юнги пытается встать на ноги, но они увязают в болоте, и он снова теряет равновесие, пытается вытащить себя на поверхность одной рукой. чувствует длинные пальцы на спине, на плечах. слышит искаженные чем-то ужасным когда-то человеческие голоса.

на секунду юнги думает, чтобы отпустить тело, дать им их забрать. но он видит край, где заканчивается черный и начинается темно-зеленый, и делает рывок, цепляясь за траву, хотя она рвется под его пальцами, и еще один, и выбрасывает себя на поверхность, чувствуя, где под тканью сложены на груди мертвые руки.

он поднимает себя с земли и бежит прочь от первой печи. в двенадцати часах ходьбы отсюда расположена вторая — построенная про запас, когда людей еще было больше. в ней место лишь для одного человека. 

юнги думает: еще раз я не смогу. 

— затаить дыхание и двигаться тихо, — чонгук кивает, — я же их не почувствую? 

— насколько я знаю, у тебя нет аллергии на хиралиум, — юнги поднимает бровь. чонгук неопределенно пожимает плечами. — ты бы об этом уже знал. так что нет. 

чонгук пинает камень с края. 

— почему намджун умер? 

проблема в том, что тело должно быть полностью уничтожено, чтобы человек не превратился. обычно кремируют в печах, удаленных от городов. после сжигания тело выделает хиралиум, и его большие сгустки не только привлекают тварей, но и имеют негативное воздействие на людей. влияют на гормоны и мозговые функции, иногда необратимо. юнги работал с трупами, но юнги отличался во всех областях в любом случае — это не имело на него таких же эффектов. намджун же выходил на особо опасные доставки в места с большими сгустками хиралиума, и хотя он был по-своему гением, физически его организм не мог противостоять вечно. 

поэтому юнги догадывался, возможно, еще за несколько лет до. но годами ранее, вытаскивая из рук отца пистолет, и после вытаскивая намджуна из петли он знал — это не в его силах. 

он не замечает, сколько проходит времени, прежде чем он достигает места, где земля вновь начинает крениться вниз, уходя в лес. не замечает, насколько устали его руки, все еще прижимающие к себе тело. он смотрит в небо, чистое, будто дождя не было и вовсе, и без радуги, кладет мешок на землю и тяжело опускается рядом, вытягивая ноги. в наполненной утром фляге все еще хватает воды. 

он переводит дыхание, пока остается на месте хотя бы эти пару минут. ослабляет ботинки, снимает с рук грязные перчатки, все еще черные, смотрит за тем, как капли стекают с отпечатков на его штанах. на его рукавах. знает, что на его коже точно такие же. когда он встает, он проверяет ремни на мешке и цепляет его обратно себе за спину. намджуну было смешно, что тела выглядят, будто они сидят на стуле, когда их переносят. провожая юнги там, где в лесу их дороги разветвлялись, он иногда напоминал, что когда-нибудь тоже хочет прокатиться, и юнги не было смешно тогда, но сейчас на его губах проскальзывает улыбка.

лес, где он оказывается — та же полоса леса, на другом конце которой он начинал. если ее пересечь, начнется равнина с редко разбросанными убежищами. иногда он встречался здесь с намджуном, если у того попадались несрочные доставки обратно, и он мог отклониться от обычного маршрута, задержавшись на пару часов, чтобы вернуться вместе. иногда юнги догонял его здесь и составлял ему компанию в убежища на равнине, куда намджун часто доставлял. там была вторая печь. в единственный раз, когда юнги был во второй печи, намджун был с ним.

юнги думает о том, как его семья и друзья не знают об этом. но, может быть, их уже оповестили о подозрениях. может быть, он не будет тем, кто скажет его родителям, что намджун убил себя, но, наверно, ему придется это сделать для чонгука.

— я не знаю, — юнги врет. — это случилось бы рано или поздно. 

— потому что он доставщик? 

юнги кивает. отводит в сторону глаза. 

— почему он не ушел? 

— кто-то должен это делать, — юнги пожимает плечами. 

юнги думает, может здесь остаться. 

в конце он поднимает себя с земли, поднимает намджуна с земли, и его спина и плечи болят будто сильнее, чем раньше, когда он затягивает ремни.

лес одинаково темный что спереди, что сзади. но юнги помнит это место хорошо, возможно, лучше, чем должен. параллельно ему на стволах моргают фиолетовые лоскуты, которые они оставляли вместе, в первый раз возвращаясь вдвоем на базу. проходит час как он идет, когда путь разрезает горизонтальный ряд голубого — середина леса. еще столько же, и он выйдет на финальную прямую, или по крайней мере на финальные шесть часов. может быть, больше. юнги вспоминает то, как рядом с первым городом, где они жили, был такой же лес, как они сбегали туда в детстве. как намджун был лучшим в навигации даже тогда. 

юнги чувствует, что подошвы его ботинок начинают протираться, гнуться слишком сильно каждый раз, когда он наступает на вспарывающие землю корни деревьев. 

небо было светлым еще некоторое время после того, как дождь закончился, но сейчас по-настоящему наступал вечер. тени, выползающие из земли, из листвы. юнги знает, что нужно найти укрытие, но он также не может терять времени, чтобы сойти с пути. на его спине — тикающая бомба. 

— постарайся вернуться до того, как станет темно. я не понимаю, почему они посылают тебя так далеко, но… просись переночевать, куда доставляешь, если надо. ночью ты не увидишь даже следы. насколько я знаю, с северной частью есть полный контакт, так что они не должны отказать. 

— а намджун доставлял туда? — чонгук спрашивает. 

— да, часто. его там все знают. 

— а ты там был? 

— раз или два. в основном мы шли в разные места. 

через полчаса или больше юнги понимает, что больше не может идти — не в такой темноте. не когда любой шорох напоминает ему начинающийся дождь, и каждый шаг отдается резкой болью у него в спине. с последними остатками света юнги останавливается у большого, высокого дерева, чье сплетение корней образует выемку. почти убежище, почти безопасность. где юнги приземляется на землю, он кладет рядом тело, и то, как оно лежит рядом с ним — наполовину сидя, облокотившись на ствол, с головой, обмякшей, склонившейся чуть в сторону, где юнги чувствует ее на своем плече, — юнги может представить, что они просто в спальных мешках, и намджун живой. 

над местом, где юнги находит ночлег, как назло расползаются кроны деревьев, словно купол, обнажая небо. юнги понимает это, когда уже обосновался. но юнги смотрит вверх на бесконечную темноту, не видит ни звезд, ни луны, ни солнца и вспоминает, что намджун рассказывал про них. думает, насколько больше намджун знал об этом мире, чем он. он хочет заснуть и никогда не просыпаться, но он не может сомкнуть глаз еще несколько часов.

во сне его преследуют тени и время, и когда происходит взрыв, он умирает тоже. 

проснувшись, он ловит мгновение — несколько маленьких, хрупких секунд, когда реальность лишь чувство после ночного кошмара, и он ещё не знает, что случилось. он просыпается, съехав головой еще ниже за ночь, и первое, что он видит, это то, насколько высокие деревья над ним, и что все серое. утренний туман скрывает место, куда тянутся их стволы. только-только начинает светать тогда, и в свете юнги видит, что черная точка на груди расползлась в широкое, неровное пятно, вязкое, как чернила. ему не хочется двигаться, он проверяет часы, смотрит, сколько еще времени остается до того, как произойдет некроз, хотя чувствует сам, что не может быть так много. несколько часов — достаточно времени, если он поторопится, но юнги чувствует себя более измотанным, чем прошлой ночью, и его спина болит от неудобного положения. намджун бы сказал: посылки сами себя не доставят. вставай. юнги встает на колени, чувствует мокрое, застегивает мешок за рюкзак, и рюкзак надевает за спину. 

намджун был неуклюжим, и с его неловкостью могло показаться опрометчивым доверять ему самые хрупкие и важные доставки, но, опять же, намджун был гением, и он был лучшим в своем деле. и, наверно, он любил его больше, чем кто-либо еще. когда им было восемнадцать, намджун обнимал деревья и обходил каждый цветок; местные и другие доставщики его обожали. юнги смеется самому себе, но когда он хочет сделать вдох, он не может втянуть в себя воздух. он склоняет лицо в руки и вдавливает ладони в глаза и сидит так несколько минут. как сильно он хотел бы услышать его голос еще раз. опираясь о корни, изгибающиеся, словно позвоночники, он поднимается.

отойдя от места ночлега на километр или около того он видит через кроны деревьев перевернутую радугу, и начинается дождь, и он едва успевает натянуть на себя капюшон, прежде чем капля достигает его головы. он вспоминает этот участок, здесь почему-то всегда идет дождь, они проходили через него вместе. небо становится почти черным, словно ночь решила вернуться снова, и юнги набирает темп. когда дождь прекращается, небо тоже расчищается, но юнги чувствует, как что-то хуже нависает над ним. что-то, что заставляет его идти дальше, хотя он хочет перевести дыхание. обычно так ощущаются первые стадии некроза.

еще некоторое время, и юнги снова видит на деревьях голубые отметки, которые не заметил, как потерял. вскоре деревья начинают редеть. перед ним — зеленая равнина и десятки ручьев, исполосовывающие ее, словно вены, и, присмотревшись, он видит лестницы, которые когда-то положил здесь намджун. и где земля поднимается в холм, есть убежище, и у дерева вдали есть еще одно, и там, где ручей высох и оставил глубокую борозду — тоже, — люди знали намджуна. это странно, нести здесь его, когда никто не в курсе. прощаться одному. 

чем больше проходит времени, тем тело на его спине начинает казаться тяжелее. юнги чувствует запах и тяжесть смерти и знает, что осталось совсем чуть-чуть. но в тот момент он понимает, что нес сюда намджуна, не думая по-настоящему его сжечь, и хотя он обязан принять решение, он не знает, сможет ли, когда этому придет время. 

в отражении воды он видит небо и лестницу и себя и почти не узнает свое лицо. перейдя на другой берег, юнги становится у воды на колени и снимает с себя ношу. умывается холодной, чистой водой, наполняет ей флягу и смотрит, как тело рядом с ним выделяет черный. без него на своей спине он не может ощущать смерть, но чувство ее приближения больше не уходит. когда он кладет руку, тело уже холодное. всего несколько часов, прежде чем холод просочится в самые кости. 

— мне же не надо говорить про баланс и что нельзя окунать воду, и что не надо подбирать больше, чем можешь унести, и про снаряжение и вот это все, да? — чонгук усиленно мотает головой, не желая слышать об одном и том же по десятому кругу. 

— окей, хорошо. вопросы? 

— как узнать, что ты можешь регенерировать? 

— умереть, — юнги усмехается, — но мало кто может. обычно у таких людей есть хиральная аллергия- но не все люди, у которых она есть, могут возрождаться. 

— у людей вроде тебя? — чонгук спрашивает.

— вроде меня. 

взойдя на холм, юнги видит посреди пустыни камней трубу крематория и его небольшую серую коробку здания, выглядывающую из оврага. проверяет часы, думает: есть время, чтобы отнести дальше, где взрыв не нанесет урона. чтобы пришлось лишь немного подождать. земля уходит в шестигранные каменные колонны, устилающие землю, словно срубленный лес. похоже на— мостовая гигантов в ирландии, намджун показывал, я бы хотел туда. и юнги говорил: ты хочешь куда угодно, только не сюда. намджун отрицал: это не правда, тут мне тоже нравится.

места возле печей всегда пустые, всегда темные — то, что с ними делает смерть и время. все камни, которые их устилают, когда-то были горами. или вулканами. возле больших городов земля вокруг печей была по-настоящему пустыней, песчаной. серой. около печей вроде этой от скал осталось немного больше, но и идти к ним было сложнее, изнурительнее. юнги на финишной прямой, но с телом, почти достигшим некроза, и своим собственным — изможденным, юнги знает, что это будет самая сложная часть пути. камни ведут неровным слоем вниз, где в нескольких сотнях метрах находится печь. все еще мокрые после недавнего, должно быть, дождя. и чем дальше юнги продвигается, тем сложнее это становится делать. тем больше времени занимает обойти расщелину или перебраться через возвышение. 

и юнги видит на темно-серых камнях черные отпечатки гигантских рук. дождь начинается, когда юнги свешивает себя с каменной стены на нижнюю ступень и приземляется, едва не потеряв равновесие. 

он чувствует их до того, как слышит. по телу пробегает дрожь и будто там и остается, на поверхности, красными пятнами — он знает, что увидит, сняв ночью одежду. его пальцы сжимаются на лямках рюкзака, натягивая на плечах, и он начинает идти быстрее, не оборачиваясь на то, где раздвигающиеся камни бьются друг о друга. тварей привлекают мертвые, чем ближе они к некрозу. но еще больше их привлекают живые. 

потом все затихает, ненадолго. несколько минут он слышит только свои шаги и дождь и ровное дыхание. он почти предугадывает момент, когда за его спиной существо издает нечеловеческий крик, и замирает в полушаге, не дыша. осторожно ставит вторую ногу на землю. в сантиметре от нее появляется черный след, разорванный расщелинами между камней. у своего уха юнги слышит хриплое рычание, но вскоре оно удаляется — на земле перед ним медленно появляются следы, ведущие прочь. юнги остается стоять еще несколько минут, и когда дождь прекращается, он бежит, потому что камни переходят в гравий, и печь совсем близко.

у порога он спотыкается и приземляется на руки и колени и не пытается себя поднять. перетаскивая тело со спины к себе на колени, юнги замечает, как отпечатки описывают вокруг него широкий круг. тело в его объятиях извергает черный, и это невозможное решение. то, которое он не может сделать. то, которое он сделает, для намджуна.

северная база находится между степью и лесом, снаружи размером с обычное убежище любого жителя, но гораздо больше под землей. юнги был здесь нечасто, оба раза с намджуном. база на юге, в которой они жили последние несколько лет, находится в столице, рядом с заброшенным городом. одна из первых. эту же построили не так давно на основе всемирного семенохранилища, намджун говорил, когда они проделывали путь сквозь редеющий лес, 130 метров под землей в норвегии, чтобы сохранить семена в случае катастрофы. юнги встречает терминал. когда датчик регистрирует движение, он активируется, считывает его данные и пропускает юнги внутрь. 

юнги раздевается в темноте. по периметру потолка и полка — широкие панельные светодиоды, горящие голубым, и маленькие лампы, встроенные в плоскости на кровати и умывальника, но их света достаточно лишь чтобы обрисовывать силуэты. в любом случае — эти комнаты одинаковые в каждой базе, так что юнги может свободно передвигаться по ним с закрытыми глазами — он никогда не жил в обычном доме. у стены кровать, рядом стоит металлический круглый стол. стена напротив — стеклянные шкафы для экипировки, но юнги скидывает одежду грудой на пол. карабины веревки ударяются о пол с характерным звуком. душевая кабина в дальнем углу до самого потолка, чтобы пар не выходил наружу, и слева от нее умывальник c яркой подсветкой вокруг него. юнги не смотрит, проходя мимо. 

он перекидывает через перекладину полотенце и переступает внутрь на холодный пол. ряд кнопок настроек обрамлен ореолами света, юнги нажимает на них, и широкая лейка мигает голубым, на секунду окрашивая в него воду. затем все снова погружается в темноту. глаза юнги уже привыкли к ней достаточно, чтобы различить силуэты рук, но он зажмуривается, запрокидывая голову, позволяя воде биться прямо о его лицо. она гремит у него в ушах и на мгновение заглушает все остальное. на мгновение юнги чувствует, как мир вокруг него исчезает. все, что остается — это звук воды, грохочущей в его барабанных перепонках, кровь, бегущая по его венам. 

он крутит ручку вправо, и из душа начинает лить кипяток, но это приятная боль. это успокаивает — это можно контролировать. мыло жжет ладони, уже начавшие заживать, и тело расслабляется против воли, мозг становится таким же пустым, как темнота перед глазами. юнги смывает с волос грязь, которая стекает с него черными потоками. трет жесткой губкой тело, руками лицо, ссадины на плечах, с которых не сходит чувство фантомных ремней. разум может забыть, но тело — никогда. вода смывает с его стертых ног кровь. сквозь шум он слышит, как дверь механически отодвигается и задвигается, когда человек проходит. шорох за стеклом кабины, шаги до кровати. чонгук садится с тихим вздохом, наверное, заламывает свои пальцы. 

юнги выключает воду. 

— привет, — он говорит, слыша свой голос впервые за два дня. это странно, ему кажется. он кашляет в руку. 

холодный воздух ударяется о его кожу, когда он выходит из душа, и юнги вздрагивает. вытирая себя полотенцем, он обходит поврежденные участки и там, где кожа все еще чувствительная от чужих рук. он знает, что их следы все еще будут там, когда он включит свет. одевается в темноте наощупь, по памяти, и одежда липнет там, где осталась вода. 

— привет, — чонгук отзывается, больше не заговаривая, пока ждет, когда юнги включит светильник и сядет рядом. на юнги штаны и светлая широкая футболка, и где рукава заканчиваются у предплечий, чонгук задерживает взгляд на его коже, бледные отпечатки рук уродливо наслаивающиеся, старые и новые, белые и воспаленные, вечное напоминание, словно шрамы. некоторые все еще синяки, отдающие болью по всей руке, если прикоснуться.

— через два дня моя первая доставка, — чонгук поворачивается, куда садится юнги. потерянно смотрит на его руки, белое и красное. — я надеялся, ты можешь мне помочь.

— я не смогу пойти с тобой.

— в смысле, можешь повторить? то, что мне надо знать. я боюсь, что забуду. 

— хорошо, — юнги отвечает, — завтра утром? 

чонгук кивает, и они сидят некоторое время. свет мигает на потолке. 

— мне сказали, что намджун умер, — чонгук говорит тихо. юнги давится воздухом, и он застревает где-то под ребрами. 

— я знаю, — юнги отвечает, когда находит свой голос. — мне жаль. 

чонгук делает глубокий вдох, и он мокрый под конец. он говорит на выдохе. вытирает пальцами глаза. 

— я даже не знаю, как это случилось. его даже нельзя похоронить. это нечестно. 

юнги смотрит на него, кивает, и чонгук поднимает на него блестящие глаза. 

— прости, — юнги говорит и чувствует, словно это его вина. 

чонгук пинает еще один камень, снова смотрит, как он скатывается вниз на дно, подпрыгивая на неровной поверхности. он видит, куда камень приземляется, но, подняв взгляд, едва может разглядеть другой край кратера. 

— здесь кто-то умер, верно? — он спрашивает, поворачиваясь к юнги. — кто-то не успел донести до печи? 

юнги пожимает плечами, стоя рядом, ближе к краю. 

— наверно, — он отвечает, — обычно так происходит. — потом он добавляет: — ты же знаешь, что тебе не о чем волноваться? с тобой все будет нормально. 

чонгук кивает, молчит некоторое время и первый нарушает тишину:

— спасибо, юнги, — он говорит искренне и смотрит ему в глаза. и широко зевает. — надеюсь, у нас будут совпадать маршруты, — он запоздало прикрывает рот рукой, — пошли домой. 

buried underground

but i'll keep coming