Идеально правильная ошибка

Лилась она потоком. Иногда крутым кипятком, а иногда ледяным горным ручьём. Глотнёшь ненароком – и всё, пиши пропало. Ядовитая, кислотная, свежая родниковая и раскалённая ненависть образовалась сама собой и всё продолжала выливаться в огромное токсичное море. А на деле не так оно велико было, это море. Разлилось оно прямо под ногами бедной лужицей, разъедающей подошвы их ботинок – грязнющих найковских кроссовок Зика и до блеска начищенных туфель Леви.

Что же из себя представляет эта взаимная неприязнь? Не из одних же поверхностных пререканий она состоит. Есть что-то внутри, что-то гнилое, но неожиданно общее, даже почти одинаковое. Было бы всё гораздо проще, умей люди заглядывать друг другу прямо внутрь и среди кровавой смеси из кишок и прочих органов находить кусочек такой же, как у себя, образной гнили. И понимать, что бессмысленно враждовать – гниль-то у вас абсолютно идентичная. Выразиться красиво в этом случае ну никак не получается. От истины всегда нос воротишь. И от жутковатого сленга студентов-врачей.

Устоявшейся такой, твёрдой, ненависть стала относительно недавно, но уже успела всем вокруг надоесть. Или это только казалось, что уставшим студентам и преподавателям медицинского вуза в провинциальном городке России-матушки было дело до лютой вражды между ничуть не примечательным второкурсником и молодым профессором.

Вот она, перед вами, страстная ненависть. А что же дальше или, вернее сказать, глубже? Наверняка всего-навсего та самая нелицеприятная гниль, говорящая многое о многом. Её нужно только разглядеть где-то внутри друг у друга (а им явно не привыкать к подобным зрелищам). Может, от неё и не избавиться совсем и насовсем, но хоть мешать жить спокойно она на время перестанет.

Могло показаться, что это садомазохистское развлечение ни капли им не вредит, но всё это далеко не правда. Язвы внутри болели в одно и то же время – в одно и то же время и отпускали. Но они оба, как самые настоящие терпилы, лишь продолжали профессионально боль игнорировать, предпочитая с упоением снова и снова предаваться дикой и бесплодной войне, резко стихающей и опять звенящей с новой силой.

Все замечания Леви насчёт мятой, воняющей потом футболки и самой свежей весенней грязи, так и липшей к обуви Зика, равнодушным второго никогда не оставляли. Йегер отвечал не менее обидно, нащупывая самые слабые точки оппонента. Незначительная фраза, неосторожно брошенная одним, другого только раззадоривала. И пошло-поехало – грызутся без остановки. На парах и после них, во время проведения экзамена… Бывали и долгие затишья, но, по своему обыкновению, они происходили перед бурей. И все несчастные, кто случайно оказывался прямо там, где разворачивались военные действия, в пучине и в огне, мигом исчезали при первой возможности, как чувствовали, что пахнет жареным. Знали все: накалившийся до предела воздух в аудитории ничего хорошего не сулит.

И как же всё это прекратить, раз сверхспособностей у людей нет, а ругань между преподом и студентом есть, и она, как говорилось, потоком льётся? Ответ на этот вопрос нашёл Зик, поставив большую точку в бессмысленной вражде. Или громкий восклицательный знак. Йегер навсегда закрыл один вопрос, но второй, возникший в процессе, остался без ответа. Ответить на него предстоит Леви.

***

Пахло весной. Лужи почти высохли под яркими солнечными лучами. Деревья щебетали и сновали туда-сюда, и птицы стали еще зеленее – в общем-то, как обычно и бывает после нескольких бессонных ночей и четырёх пар подряд. Зик устало потёр глаза. Чего ему не хватало для полного счастья, так это приближающейся сессии. Она махала Йегеру рукой и игриво улыбалась. «Бедная, ей, наверное, тоже нелегко», – подумал парень. – «Вон какие синяки под глазами. И улыбка какая-то усталая». Подойдя ближе, Зик понял, что это вовсе не сессия, а Пик. Он с облегчением выдохнул и вдруг рассмеялся.

– Ничего себе тебя штырит, – Пик в шутку ударила Йегера в живот. – Я тоже не отказалась бы от дозы чего-нибудь эдакого, если честно. Ужасно устала.

Зик откашлялся и сунул руки в карманы белых брюк.

Фингер и правда работала усердно. Не в Макдоналдсе, а, кажется, в KFC – Йегер точно не помнил. Она часто не отдыхала на выходных и старательно скрывала точное время своего возвращения домой. Пик также училась в поте лица, а касательно всего остального была скептиком. Зик её в этом отлично понимал, да и во всём остальном тоже понимал. Короче, отношения у них были хорошие.

– Я и тебе достану, только ты никому не говори, – он подыграл и невольно задумался о том, не принимал ли что-то на самом деле.

Они помолчали. Весна хаотично раскрашивала всё вокруг своими красками: даже небо было какого-то странного цвета, и солнце светило по-особому после дождя. Зик обернулся, боясь обнаружить позади себя ещё более подозрительных незнакомых девушек. Ну, это уже край.

– Ладно, я думаю, алкоголь намного безопаснее, – вдруг заговорила Фингер, привлекая к себе внимание. – Боже мой, кого ты там рассматриваешь? Я хотела позвать тебя сегодня побухать. Не смотри так, не вдвоём, конечно. Покко, Райнер, может, Кольт будут…

После всевозможных испытаний, через которые Зику пришлось пройти, ему бы следовало хорошо поспать, но какой нормальный человек, чёрт возьми, откажется от предложения нажраться в компании друзей? Хотя Йегер и так чувствовал себя пьяным, он закивал, быстро моргнув.

– Ага, я приду. Скажи только, куда.

Пик не отвечала. Взгляд её был направлен куда-то за плечо Зика. Девушка стояла неподвижно и неизвестно чему широко улыбалась.

– Ты чего лыбишься? – недовольно проговорил Зик, щурясь.

– Да там этот. Препод тот идёт, с которым ты вечно собачишься. Такой коротышка, – девушка прыснула и заглянула Йегеру в глаза.

Зик в ответ равнодушно пожал плечами. Пожалуй, он мог бы поспорить со словосочетанием «вечно собачишься». «Собачились» они не просто «вечно», и не просто «собачились» – они вот уже полгода непрерывно вели самую настоящую войну.

Хоть прохладный апрельский ветер свободно разгуливал по ветвям березок, бережно высаженных на территории вуза, и на улице было свежо, даже зябко, молодые люди курили рядом со старым зданием с облупившейся краской, ежась от холода и кутаясь в свои безразмерные болотные свитера (аки кривые клоны Курта Кобейна) – Йегер же со свистом закипал от желания оглянуться и увидеть Аккермана.

Прошёл Леви мимо с безупречной осанкой и гордо поднятой головой – королева красоты, не иначе. Со студентами не поздоровался, всем своим видом показывая, что ему наплевать на Йегера и его подругу, а внутри у него всё сжалось при одном единственном мимолётном взгляде. Леви стало до невозможного плохо от вида до боли знакомых растрёпанных светлых волос и смешных очков.

– Да мы хотим у Райнера собраться, – произнесла Пик – первокурсница, которую Леви плохо знал.

Отойдя на приличное расстояние, Аккерман еле разобрал ответ Зика:

– Хорошо. Давно мы вместе не бухали.

***

Собрались, кажется, все вместе, но каждый занимался своими делами: Порко, положив голову Пик на плечо, что-то гневно шептал девушке, которая потягивала пиво из жестяной банки, что-то читая в телефоне, Кольт, – уже пьяный, – лениво листал ленту, Райнер курил на грязном полуразваленном балконе, стряхивая пепел в специально предусмотренную «пепельницу», которая на самом деле не пепельница, а старая банка из-под «Нескафе». Балкон выглядел до того ненадёжным, что Зик удивлялся тому, как Браун стоял там, расслабленно затягиваясь каждые несколько секунд, и абсолютно не заботился о том, что, возможно, рисковал сейчас своей жизнью. Райнер то и дело поглядывал вниз, о чём-то глубоко задумавшись.

Темнело. Вечер выдался самым тёплым за весь апрель. В кислотном, охваченном едким дымом и гарью небе протяжно выли «кукурузники», незнамо куда летящие, неустанно тарахтела под окном старенькая «Лада».

Зик почувствовал, что напился, когда, проглотив залпом пятый стакан янтарной бурды из красивой, но уж больно дорогой бутылки, он плюхнулся на скрипучий диван и, заплакав, вспомнил Леви. Пик и ухом не повела, продолжая сидеть, уткнувшись в телефон. А Кольт обеспокоенно дёрнулся и повернул голову в сторону Йегера. Он тихо спросил:

– Эй, Зик, всё хорошо?

Райнер зашел в комнату и, озираясь по сторонам, поинтересовался:

– Я что-то пропустил?

– Райнер, сядь, – приказала Пик, зевнув.

Браун вздохнул и приземлился на край дивана, который от тяжести его тела прогнулся и тихо ухнул.

Зик лежал неподвижно. Хотелось выйти на балкон покурить (рискнуть жизнью) и с кем-нибудь поговорить. Второе, наверное, больше. О самой главной причине своего уныния Зик бы, конечно, не рассказал друзьям, если бы не был так пьян. В голове крутились всего два слова: «Аккерман» и «ублюдок», потому с них он и начал.

Все присутствующие удивлённо уставились на него, ожидая продолжения. Каждый из них рассчитывал повеселиться сегодня. Собравшимся всего лишь был необходим толчок. И он произошёл. Им всем просто не хватало сил, чтобы этот толчок оперативно организовать, потому он вышел вялый и скомканный, и они даже не сразу поняли, что это именно он.

Тем не менее механизм был запущен. До момента истины, к которому мы приближались с каждой строчкой, остались считанные минуты, но следует сделать отступление, дабы отдышаться и подготовиться к дальнейшим сюжетным поворотам.

***

Погода в день перед тем, с которого началась история, выдалась на редкость мерзопакостная. Дождило с раннего утра и до глубокой ночи. Говорят, в дождь спится хорошо, но отчего-то Зик ворочался и ворочался, а сон всё не приходил. Кровать неудобная, подушка душная, одеяло кусачее, ну никак не уснуть – прямо как в том советском мультике, только луна стыдливо пряталась за облаками, и страшно совсем не было. Крупные капли тарабанили по крыше, гудели за окном машины.

Зик думал о прошедшем дне. Картины и диалоги мелькали в голове, крутясь в бешеном вихре. И Йегер просто не мог отключить голову и заснуть после того, как поступил слишком жестоко по отношению к своему извечному врагу. Всё-таки тот был человеком. Пусть и в самом извращённом смысле этого слова. Было тоскливо, и какая-то непонятная тревога накрыла, хоть вой.

А произошло, собственно, вот что.

Дождь всё лил. Во всех кабинетах утром было свежо и прохладно. Аккерман поприветствовал Зика в привычной для них обоих форме. Обозвал вонючей обезьяной и, закатив глаза, демонстративно развернулся к нему спиной. Ничего нового, казалось бы. После этого Зик весь день одаривал Леви не самыми лестными комментариями, раздражая его всеми возможными и невозможными способами. Метод действенный – Зик знал об этом не понаслышке. Аккерман – бомба замедленного действия. Он обязательно взорвался бы в какой-то момент, и Зику снесло бы башку взрывной волной, но ему нравился адреналин.

В какой-то момент Леви и правда сильно разозлился (да неужели). Но быстро успокоившись, он попросил Йегера прекратить «этот цирк». Массируя виски, он восседал в кресле, которое было просто гигантским по сравнению с ним самим. Зик усмехнулся и ответил:

– Не я это начал. У Вас просто ужасный характер. Не могу даже представить, что такой человек счастлив с кем-то вместе. Вас никто не любит.

Леви округлил глаза. Кажется, он был действительно поражен. Настоящие эмоции на его лице увидеть можно было предельно редко. Зик выигрывал эту партию самым нечестным и скверным способом.

Когда Зик покидал ненавистный вуз, он увидел Аккермана под навесом. Мужчина стоял в тонком сером кашемировом пальто и устало смотрел на дождь. По какой-то неизвестной причине он забыл зонт, хотя дождь шёл с самого утра. Может, его подвезли. Йегер бесстрастно кивнул ему и, раскрыв свой чёрный зонт, удалился. Он оставил Леви одного разбираться со всеми проблемами.

Только дома Йегер почувствовал гнев, стыд и сильнющую обиду, прежде всего на самого себя. Зик думал об этом всю ночь и, наконец сдавшись, подняв руки перед своей собственной совестью, он схватил телефон и быстро напечатал сообщение.

«Я перегнул палку. Извините меня.»

Леви тут же прочитал и ничего не ответил. Разъяренный Зик со всей силы отшвырнул телефон подальше и, поднявшись с кровати, направился на кухню, чтобы сварить кофе. Медленно начинало светать.

***

– Высокомерный выблядок! – Зик театрально размахивал руками перед собой.

Красным мигающие электронные часы показывали 23:56. Беспокойно метавшемуся по комнате Райнеру дико мешали пустые бутылки и сиротливо лежащие на полу чуть поодаль банки из-под пива, поэтому он со всей силы пнул одну ногой. Банка с пронзительным вскриком улетела куда-то на кухню, предварительно врезавшись в боковой брус старой деревянной межкомнатной двери.

– По-моему, ты немного переигрываешь.

Пик глаголила истину. Неприятное, но правдивое замечание малость огорчило Йегера. Он выпрямился на диване и потянулся. Никто не обесценивал его проблемы, просто все собравшиеся уже давно были в хлам – на такое обижаться нельзя. Состроив максимально серьёзное выражение, Зик решил не продолжать свою тираду, и так уже получив дозу искреннего сочувствия от Кольта, который каждое слово Зика сопровождал своими охами да ахами, искромётно брызжа эмоциями во всех вокруг. Неожиданно оживившийся Грайс стал не единственным слушателем, чему Зик в глубине души был несказанно рад.

– Мне кажется, любую проблему можно решить, банально потрахавшись, – Порко был абсолютно серьёзен, но от того, как он не мог сфокусировать свой строгий взгляд на нем, Зику стало невероятно смешно. Они играли в чертово «умри-но-не-засмейся». Выходило странно, но все были довольны. Особенно Зик, почему-то вдохновившийся идеей Галлиарда.

– Да! Но он не заслу… залсу…

– Пошути про мочу, презики и туалетку. Это у тебя гораздо лучше получается! – перебила его Пик.

На этот раз Йегер всерьёз обиделся. У него аж искры из глаз полетели от злости. Да так стремительно фонтаном били искры, что все тёрли и тёрли глаза, подходили ближе и тут же резво отпрыгивали назад.

– А у меня вообще-то охренеть какой член большой.

– Переиграл и уничтожил! – загоготал Порко.

– Вот это действительно да! Ну, надо брать деньги за то, в чём ты действительно хорош. Как в том меме. В твоём случае не деньги, – Пик откровенно издевалась. Её ехидная пьяная ухмылка говорила сама за себя.

– Пусть этот придурок пожмёт мой член в знак примирения.

Шутка Зика всем ужасно понравилась. Даже отчего-то весь вечер хмурый Райнер подключился к всеобщему веселью.

– А вот знаете что! Аккерман и правда обязан почувствовать моё над ним превосходство!

– И как же ты его докажешь? – поинтересовалась Фингер сквозь смех.

– Член скину. Я ща. Ждите.

Никто, правда, так и не понял, чего же им ждать. Но все молчаливо друг с другом согласились, что, вероятно, беды.

Йегер выбежал из комнаты просто молниеносно, но перед дверью в ванную немного оторопел. Телефон лежал в кармане, член – в штанах, но что-то всё-таки было не так. «Это как-то даже неприлично», – твердил дотошный внутренний голос, взывая к частичкам здравого смысла, которые Зик совсем недавно ополоскал и залил пивом. Но неуверенность довольно быстро отступила, и спустя пару минут Зик уже сидел на белоснежном троне, крутя телефон в руках и старательно выбирая лучший ракурс.

Именно в тот момент это казалось Зику исключительно верным решением всех проблем и разногласий между ним и профессором. Он был настолько увлечен процессом фотографирования собственного детородного органа, что даже не думал о том, как придётся краснеть, стоя и объясняясь перед Леви. Мысли его действительно путались.

Маневрируя, он обошёл опасную точку невозврата, чуть не отправив фото сначала брату, потом отцу (надо бы им позвонить), и наконец нажав на нужный контакт, Йегер облегчённо выдохнул.

Чёрт, он реально отправил дикпик своему преподу, боже, он правда это сделал.

Зачем? Почему именно такая бредовая вещь пришлась по душе пьяному Зику? Как объяснить его странное рвение доказать своё превосходство определённым образом определённому человеку? Да никак. Ничто уже больше не имеет значения. Зик Йегер совершил в своей жизни всего одну идеально правильную ошибку, за что ему непременно полагается лавровый венок.

***

Ранним утром осознав всё в полном объёме, Зик чуть не разбил окончательно и бесповоротно свой несчастный гаджет, с помощью которого было совершено непоправимое. Йегер был уверен, что во всём виноват алкоголь и придурковатые друзья, подтолкнувшие его прямо к бездне. Персональный котёл с бурлящей лавой уже поджидал его в индивидуальном для него же аду. И он, как ни странно, был бы совсем не против оказаться там поскорее, потому как погода снова ухудшилась. Весна затягивалась и всё никак не хотела передавать полномочия обещавшему быть ярким первому летнему месяцу. А в просторечии – дубак с утреца стоял нереальный.

Йегер шёл, а ледяной ветер толкал его в спину что есть мочи. Голова болела, а Зик всё думал и думал. И как он ни старался успокоиться – не выходило. Больше всего Зика беспокоила не реакция Аккермана, а то, что дальше должно случиться с их и так не очень приятными отношениями. Леви будет косо смотреть и вообще даже словом с ним больше не обмолвится? Было бы просто чудесно! Или нет. Из-за этого самого «или нет», непонятно откуда взявшегося в его голове, Йегер и переживал. Неужели он будет тосковать, если Леви станет его игнорировать? Да ни в жизни. Голова гудела, а Зик всё продолжал обвинять во всём всё и всех вокруг, но только не собственную беспечность и чрезмерную эмоциональность. В конце концов Йегер так и не пришел к верному выводу. Плыть по течению оказалось гораздо проще и приятнее (хоть оно и было ужасно ледяным). А так как никаких других вариантов и не возникло даже, Зик собирался просто равнодушно объяснить Леви ситуацию, и только в том случае, если он сам спросит.

Отопление по всему универу уже давно отключили, видимо, решив, что лето близко. А оно было только на горизонте. И чем холоднее было в аудитории с каждой минутой, тем больше замерзал и не выспавшийся Зик. Солнце даже и не думало выходить из-за облаков. Забыло, вероятно, свой вечный лозунг: светить всегда и везде, и никаких болтов и гаек. А Йегеру начало казаться, что оно решило обделить именно его необходимым для всего живого светом. Так удачно совпало – солнышку выходной, а придурку Зику никакого солнышка. Злую шутку с ним сыграла не только природа. Чужие конспекты перед глазами расплывались, буквы в них отплясывали гопак, всё никак не желая откладываться в голове Йегера должным образом. Поэтому он благополучно послал их к чёрту и уложил тяжеленную голову на свои руки.

День тянулся до невозможного долго. Ветер вместе с противной моросью врывался в приоткрытые окна и беспощадно трепал жалюзи. У Зика болели уши и голова так, что он даже шутку никакую об этом не мог придумать. И посмеяться тоже был не в состоянии. Ему самому было не до смеха, потому что над ним уже смеялось всё вокруг.

Как только перед глазами начал мелькать Леви, кажется, всё вокруг только сильнее похмурело. Он появился внезапно и вроде бы был в полном порядке. Или Зик просто не заметил странного взгляда в свою сторону. К тому же он не знал, как на самом деле выглядят люди, получившие серьёзную психологическую травму. Но до травмированного Аккерману было как до луны. Он вполне (в меру) оживлённо (для него высшей степенью проявления этой эмоции была почти не кислая рожа и даже какие-то жесты руками, так, не напрягаясь) обсуждал что-то с коллегой, и в целом ничего необычного в его поведении не наблюдалось. Он вёл себя почти нормально. Только беспокойно пару раз оглядел аудиторию, ища глазами сами-знаете-кого. Сами-знаете-кто взволнован уже почти не был, только чертовски хотел спать, посему очень радовался тому, что его до сих пор за шкирку, как щенка, не выволокли из относительно тёплого кабинета и не отшибли башку к чёртовой бабушке. Леви и это умел делать безупречно, но, к счастью, Йегер до этого такого на себе не ощутил ни разу.

Всё было впереди, но более шокирующее, странное. Зик ещё не знал, что. И, возможно, не узнал бы никогда, если бы не. Не совершил пьяную глупость? Ерунда какая-то вышла. Абсурд был вещью опасной, но раз эти двое до сих пор ничего со своими отношениями сделать не могли, – он стал неотъемлемой частью их жизни, и они, очевидно, привыкли. Привыкли быть слепыми глупцами. Пока этот самый абсурд не граничил с откровенной тупостью (или всё-таки граничил?), всё было в полном порядке. Это ошибочное суждение их преследовало и не давало сделать и шага свободного, лёгкого, правильного, первого. Первого на пути к тому, что им давным-давно уже было предначертано судьбой. Судьба так скоро опустила руки, бедняга. Так с ней ещё никто не поступал. Для кого она вообще старалась, если эти какие-то странные, как слепые котята, тычутся и тычутся мордами в настоящий тупик? Но больше ничего ей было не подвластно. «Когда-нибудь сами разберутся. На этом мои полномочия заканчиваются», – думала она, с горечью вздыхая. Должны ведь разобраться. Разберутся.

Наконец ветер разогнал тучи. И солнце показалось. Несчастное и такое сухое, нетёплое. Опустило свой томный взгляд вниз и, кажется, ужасно нервничало. Будто знало, что роль у него в чьих-то судьбах немаловажная. Направляя лучи точнее, осветило серое здание университета. Старалось и старалось как можно ярче светить, но выходило грустно. То ли через силу заставляло себя, то ли всегда оно таким было, но никто не замечал.

– Эй, Зик, – случилось что-то волшебное. То, во что Зик не поверил бы раньше никогда в жизни. Перед ним стал Леви и улыбался. Искренне, немного виновато. Аккерман назвал его по имени, – с ума можно сойти. Йегер решил было, что это сон такой вообще не смешной, даже кошмарный. Но это была реальность. Зик поднял голову и нахмурился, сощурился от внезапно ярких солнечных лучей. Все слова вылетели из головы, потому что, чёрт возьми, Леви Аккерман ему улыбался. Не надменно и едко как обычно, а тепло и красиво.

Что же я натворил? Я сломал его? – Весь Леви, стоящий перед ним, заставлял так думать. Иногда ведь и правда казалось, что он чёртов киборг.

Аккерман смотрел своими пронзительными серыми глазами в упор и чего-то ждал. Объяснений? Зик был неожиданно беспомощен и не готов ничего ответить.

– Что? – только и выдал Зик, немного придя в себя.

– Я такой дурак. И не только я.

– Вы это говорите, потому что Вам мой член понравился?

Произошло ещё одно чудо. Леви громко рассмеялся. Студенты устало оборачивались на него, но даже почти не шокированные, – их уже ничем нельзя было удивить.

– Вы хотите со мной об этом поговорить? – нервно спросил Йегер, тут же добавляя: – Не нужно. Это лишнее. Я отвечу Вам сейчас. Я ничего такого… То есть… Просто простите меня за это. – В глаза Аккерману смотреть было страшно. Зик был сбит с толку. Всё выходило настолько странно, что у него начала кружиться голова от обилия потрясений. Леви и правда умеет смеяться. Да ещё и так красиво. Ублюдок, во всём-то он хорош.

– Я просто подумал, что нужно поговорить. Не об этом, – Зик никогда раньше не слышал, чтобы Леви говорил таким спокойным тоном без капли раздражения. Не хотел слышать, абсолютно не желал, всё делал, чтобы не увидеть и не услышать никогда в своей жизни. И вот тебе на, Леви стоял перед ним и искренне, по-доброму улыбался.

– Хорошо, – Зик старался-старался не смотреть – не выходило. Взглянул один раз на улыбку – и больше глаз отвести не смог. Как заворожённый смотрел долго-долго.

***

Леви сидел за рулем и неотрывно глядел только на дорогу. Сосредоточенно вёл машину, Зика рядом будто не замечая.

– Ну, ты выйди здесь, а то… Ты понял, – наблюдать за тем, как Леви до сих пор пытался скрыть их вполне недвусмысленные отношения (это случалось не один раз) оказалось довольно забавно. Всё это было чертовски мило, но Йегеру уже порядком надоело выходить из машины, не доехав до универа. Это попросту было неудобно.

– Да ладно тебе, – Зик же в это время умело скрывал своё раздражение. – Я думаю, всем насрать, кто с кем ездит в универ, – сказал он, и тут же встретившись со злобным взглядом Аккермана, добавил: – Вдруг ты меня по дороге несчастного встретил и подвёз. Сжалился.

– Я? Тебя? Подвёз? Кто в здравом уме в это поверит?

– Хорошо. А кто тогда в здравом уме поверит в то, что мы трахаемся?!

Вопрос был исчерпан. Леви, не останавливаясь на полпути, поехал дальше молча.