Ви ненавидит чёрный цвет настолько же, насколько ненавидит поминки.
Ей кажется, что ofrenda — это нечто другое, ведь у мексиканцев какое-то своё отношение к смерти: вроде бы, умерший будет живым, пока его помнят. Умерший придет на el Día de Muertos и будет незримо находиться рядом. Ви надеется, что в буйстве красок всё пройдёт куда легче, что получится обмануть себя — Джеки рядом с ними, — и боль, что резала её острейшим ножом изнутри, действуя через непрошенного гостя, уйдёт.
Малодушно Ви думает, оставь себе Джеки чип в себе, может, всё сложилось бы иначе. Но потом понимает, что раздумывать о том, что бы было, бесполезно, ведь время утекает, как песок, а делать что-то, чтобы выжить, надо именно сейчас.
Буйство красок давит на глаза с огоньками парафиновых свечей. Душно. И холодно. Ви не помнит, как произносила речь, не помнит, как выпила текилу. Перед глазами только не в меру серьёзный, болезненно-грустный Джеки в красивой рамке. Ви обхватывает себя негнущимися от холода — не того, что здесь, здесь тепло; того, что внутри — руками и чувствует, как в груди начинает прибывать ярость. И, несмотря на таблетки, внутренний голос ехидно нашёптывает: «Да, всё так. Эти ублюдки отняли твоего друга. Из-за них ты умираешь сама. Они обязаны поплатиться.». И Ви слушает, как завороженная, глядя на портрет в тяжёлой рамке, и даже не чувствует, как сильная рука ложится ей на плечо и приобнимет.
Ви вздрагивает.
— Идём, малыш, — голос Вика звучит рядом, и Ви уводит прочь отсюда, подальше от алтаря, к свету, жару, шуму улицы. Только снаружи, вдохнув свежего воздуха, Ви неожиданно отмирает.
Вик стоит рядом, приобнимая её за плечи, в черном костюме и белой рубашке. Вик кажется чужим: от того, родного Виктора Вектора у него остались только очки, перемотанные с одной стороны белой изолентой, и тоннели в ушах. Риперская «лапа», синяя рубашка, кулон в виде боксёрской перчатки и его улыбка остались там, в мастерской. Обычно твёрдые руки дрожат, на глазах выступили слёзы, и Вик то и дело запрокидывает голову и шмыгает носом, держась из последних сил. Виктор будто чужой, и Ви хочется что-нибудь сделать, одернуть его, сказать что-то, чтобы он стал прежним. Но не может. Возможно, потому что его чувства отзываются где-то у неё внутри такой же болью. И Ви это бесит. Особенно то, что она ничего не может с этим поделать тоже.
— Вик, я отомщу им, — говорит она холодным шёпотом. Ярость плещется внутри неё всё сильнее. Ви вспоминает, что на алтарь чья-то заботливая рука положила пистолеты Джеки. Это будет даже символично — она отомстит оружием её лучшего друга за него же. Ви делает шаг обратно, но окрепшая вдруг рука Виктора не даёт ей этого сделать.
— Ви, не делай глупостей, — говорит он, и его слова заставляют ярость вспыхнуть, будто в бензин бросили спичку.
— Вик, как ты не понимаешь? Эти ублюдки убили его, убили нашего Джеки! — Ви плевать, что её слышит вся округа. Даже если бы она хотела остановиться, она не может. — Из-за них я скоро умру, а им от этого не будет ни холодно, ни жарко! Я обязана что-то сделать, я обязана хотя бы пробраться в башню Арасаки и расстрелять всех к чёртовой матери, я…
Вик рывком прижимает её к себе, не давая вырваться. Согласно кивающий глубоко внутри Джонни Сильверхенд вдруг замирает. Виктор молчит, но Ви понимает внезапно отрезвевшим разумом, как много ему хочется сказать. Но он молчит, напряжённо глядя в пустоту, и его молчание ещё хуже.
Вспыхнувшая ярость вдруг обращается болью. Ви, пытающаяся вырваться из крепких рук рипердока, повисает на сильном плече и плачет так, как не плакала никогда. Её не держат ноги, её бьёт крупная дрожь, перед глазами повисают последние секунды жизни Джеки, держащего на ладони чип. Она не знает, что делать, как быть дальше, а мир схлопнулся только до крепких рук и родного запаха мастерской: железа и лекарств. Ви сильнее цепляется в чёрную ткань пиджака, утыкается лицом в плечо. Вик тоже дрожит. Ему тоже больно. И он тоже плачет. Неожиданно от этих мыслей Ви становится легче.
Ви теряет счёт времени и даже не пытается понять, сколько прошло, когда Вик, наконец, отпускает её и вытирает лицо рукавом. А потом сам аккуратно стирает слёзы Ви платком из своего нагрудного кармана. Ви чувствует себя пустой и измотанной после такого всплеска эмоций, и забота Виктора приходится как нельзя кстати. Она закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов и выдохов прежде, чем открыть их снова.
— Спасибо, — шепчет она. Вик кивает.
— Я же знаю, что ты чувствуешь. У меня в душе сейчас такой же ад, — говорит он негромко. Ви протягивает руку и стирает слезу у него со щеки большим пальцем, а затем касается его лба своим. Вик пуст и измотан тоже, и Ви хочет позаботиться о нём так же, как он о ней.
Хотя поминки Ви всё ещё ненавидит, к чёрному цвету она начинает относиться легче.