— Довольно! — громкий, злорадствующий крик Офы будто бы на момент остановил время.

   Мне все еще было страшно открыть глаза. Страшно было увидеть бездыханное тело отца. Страшно было смотреть на рыдающую и трясущуюся в страхе мать. Страшно было осознавать то, что во всем это виновата я и только я. Люди не умеют принимать добро, всегда ищут во всем подвох, и готовы даже придумать причину наказать человека, который просто хотел им помочь. Такой урок я усвоила сегодня.

   — Хватит, — судя по голосу, Офа улыбалась. — Мать, загулявшая с убийцей из дальних земель, и ее маленькое отродье не заслуживают легкой смерти.

   Черт.

   — Оставьте их гнить в этой пещере! А если попытаются вылезти на свет — убейте! — закричала старуха.

   Десятки голосов вторили ей одобрительными смешками и выкриками в нашу сторону.

   Ублюдки.

   — И помни, Майя, — ее голос был совсем близко. Видимо, она стояла прямо у входа в нашу нору, — какие бы духи ни благоволили тебе — нас больше, и мы все видим. И мы будем следить.

   И все затихло. Я крепче прижалась к маме, которая отчаянно пыталась оградить меня от подобной участи всю мою короткую жизнь. Глаза щипало от слез, полных обиды, а грудь содрогалась от тихих всхлипов. Мне страшно. Очень и очень страшно. Я потеряла бдительность, расслабилась, дала им победить. Теперь в опасности не только я, но и дорогие мне люди — пиявки, мать братьев, моя мама. Сбежать успел лишь Хьялдур — эти безумцы наверняка "наказали" бы и его просто за то, что он общался со мной.

   Сквозь сопли и слезы, забившие нос, в мои легкие пробивался воздух, пахнущий кровью и потом. Я все еще боялась открыть глаза и лишь слышала, как люди уносили из пещеры тела. Мама крепче обняла меня, прижимая лицом к своей груди, когда они уносили прочь папу, израненного и обезображенного. И мы остались вдвоем, согревая друг друга теплом матери и дочери в сырой, холодной норе, в которой порывами завывал соленый морской ветер.

   В объятиях матери я снова почувствовала себя крохотным младенцем, которому нужна защита родителей. Мне вдруг стало безумно грустно за Киру, которая была лишена подобного счастья, и стыдно за себя, что я не могла быть такой же сильной, как она. Не гожусь я на роль спасительницы. Трудные времена порождают сильных людей, таких, как Кира, маленькая рыжая бестия. Но не меня. Внутри я была все тем же ребенком, который просто боялся смерти, боялся самого страха. Кира же ничего не боялась.

   Я хочу сдаться. Очень хочу сдаться. Просто раствориться в объятиях своей матери как в ту ночь, когда от голода мы с ней вместе замерзали изнутри. Просто выгореть, погаснуть навсегда и забыться в теплых объятиях смерти, как уже случилось однажды. Кто знает, может быть, в следующий раз мне повезет больше..?

***

   Я не заметила, когда успела уснуть, но состояние было до боли знакомым. Я словно снова очутилась в утробе своей матери. Словно снова мне предстояло пережить девять месяцев, наполненных лишь собственными спутанными мыслями и беспричинным уютом крохотного теплого мира, в котором я находилась.

   Однако я не умерла вновь. Я могла чувствовать запах душистых специй и горячего песка. Могла чувствовать жар расплавленного металла кожей своих рук. Могла ощутить дуновения ветра в волосах — ветра с далекого юга, где живут люди с тремя руками, а дети рождаются без единого крика.

   Я могла видеть бескрайние голубые просторы, сливающиеся в далекий горизонт с зеленым океаном лесов и полей. Те места, где я никогда не была. Земли, спящие под покрывалом древности.

   — Решила сдаться? — послышался в моей голове трещащий словно, старый граммофон, голос.

   — Кто ты?

   — Тот, у кого ты украла глаза.

   — Я ничего не крала.

   — Тогда откуда у тебя глаза ворона, девочка?

   — А откуда я вообще здесь?

   Голос, казалось, не знал, что мне ответить, но через несколько секунд я услышала сдавленный, хриплый смех.

   — Воровка, пойманная с поличным и отрицающая свою вину. Ты смелая. Для человека.

   — У меня есть имя, — меня начинал злить этот разговор.

   — У меня оно тоже есть, Майя.

   — И какое же?

   Я резко открыла глаза, возвращаясь в ледяную, жестокую реальность, а мои уши разрывал громкий крик ворона, эхом отдающийся в скалах фьорда:

   — Ун!.. — злой дух явил себя во сне и в реальности. Я слышала его голос в своей голове, казалось, более ясно, чем собственные мысли. — А теперь встань, воровка! За тобой уже два долга, и тебе не умереть, пока ты не вернешь то, что должна!

   Я огляделась по сторонам, тяжело и сбивчиво дыша. Сердце почему-то колотилось, как бешеное, а все тело мелко дрожало от волнения. Но даже так мама продолжала спать со слезами, бегущими по щекам.

   — Но как..? — прошептала я.

   — Взгляни на мир своими глазами!

   Я резко вдохнула полную грудь воздуха и почувствовала, как в лицо мне бьет ледяной, соленый ветер, разрывающий серое небо. Я неслась в высоте, летела на черных крыльях с серебряным блеском на кончиках перьев, а подо мной проносились северные леса с густыми тенями меж хвойных ветвей.

   Ун вдруг пулей бросился вниз, сложив крылья по бокам. От ветра хотелось закрыть глаза напрочь, но я совершенно не могла этого сделать — словно я была лишь зрителем того, как же хорошо быть... Свободным. Как прекрасно плавать в облаках, разрезать их черными крыльями и смотреть на копошащихся внизу людей свысока.

   Ворон резко раскрыл крылья и стал планировать над узкой тропой, выходящей из густого леса и виляющей в поле, усеянном валунами и скалистыми холмами. По тропе шел одинокий странник в шкуре животного, с черепом оленя, надвинутым на лицо. Это был Хьялдур, и он спешно направлялся на север, в сторону Скагена. Даже сейчас, когда люди отвернулись от меня и него, он идет туда, но не дабы найти приют, а чтобы сделать то, что хотела сделать я — попросить Ярла о помощи.

   Уже через несколько секунд Ун резко развернулся и, взмахнув крыльями, в одно мгновенье оказался над гнилым фьордом, где причалили наши драккары. Он летел над верхушками деревьев, под которыми виднелись крохотные огоньки костров, а на берегу крепкие мужчины вытаскивали из воды драккар. Старик Кнуд руководил ими, они переворачивали корабль вверх дном.

   Еще через секунду ворон сел на скрипучей ветви ели и стал смотреть вниз, на лагерь. Я не могла слышать ничьих разговоров, однако видела, как мать Варса и Снорри со слезами на глазах стояла на коленях перед Офой. Вперед вышел Варс, что-то сказал. Один из мужчин, что стояли вокруг, похлопал его по плечу, и Офа, развернувшись, ушла прочь.

   А еще через мгновенье я будто бы упала обратно в свое тело. Дико кружилась голова, во рту пересохло, а зрение никак не могло ни на чем сфокусироваться.

   — Живи, воровка. Думай. Будь хитрой. Не позорь меня, — раздался в голове ехидный голос ворона.

   — П-подожди... — вздохнула я, но ответа уже не последовало.

   Я обессиленно разлеглась на руках спящей матери, медленно приходя в себя и глядя наружу, на затянутое тяжелыми, свинцовыми облаками небо. Медленно но верно мое сердце успокаивалось, я перестала так безумно потеть, а зрение стало приходить в норму. Но, однако, как бы я ни старалась, я не могла так же остро и четко разглядеть отдельные ветки у вековых деревьев или узоры на кучерявых облаках. Видимо, такова плата за то, чтобы взглянуть на мир глазами того, у кого я их украла.

   А теперь мне нужно было действительно подумать о многом. Прийти в себя, наконец, и поразмышлять о том, как я оказалась в таком положении, и что мне с этим делать.

   Но, черт возьми, я все еще жива. Я ведь все еще не умерла, верно? Хотела, но не умерла!

   Мама к этому моменту уже проснулась, но вид у нее был крайне плачевный. Все, что она сейчас могла — тупо пялиться в стену, в сырой, острый камень, окружавший нас. Она была полностью опустошена эмоционально и, быть может, отдала мне свои последние силы. Потому что знала — я могу все исправить. И я исправлю.

   Во рту дико першило от жажды. Губы потрескались и кровоточили, но у меня не было времени обращать на это внимание. Впрочем, вскоре к этим проблемам добавилась еще и абсолютная пустота в желудке, а выйти наружу не было никакой возможности — прямо у пещеры сидел молодой мужчина, максимум двадцати пяти лет от роду. Сидел и наблюдал. Выжидал, ожидая того, когда я решу вылезти наружу. Но этого не произойдет. Для таких целей у меня есть мои пиявки, а мне осталось лишь придумать, как передать им сообщение.

   К вечеру у меня ужасно разболелась голова, а конечности начали неметь. Стало очевидно, что от голода и жажды у меня подскочило давление, но план вырисовывался в моей голове все отчетливее. Впрочем, в нем было довольно много переменных, из-за чего все становилось немного сложнее. И одной из таких переменных была Кира.

   Говоря прямо — я не знала, что с ней случилось после того, как нас с матерью загнали в угол. Ворон не видел рыжего чертенка, как и ее бездыханного тела, а значит, она осталась жива. В этом, впрочем, я и не сомневалась с самого начала. Оставался один вопрос — где она сейчас? От того, как скоро она выйдет со мной на связь, зависело то, насколько успешным и своевременным будет мой план. А на исполнение того, что я задумала, у меня есть, по моим расчетам, всего три-четыре дня. И дело здесь вовсе не в том, что за эти четыре дня остатки влаги окончательно покинут мое тело, и я умру от обезвоживания, нет. Проблема была в том, что Хьялдур должен вернуться с помощью, уже когда все будет готово.

   С этими мыслями я встретила закат, и все это время парень все также сидел напротив моей крохотной пещерки со скучающим видом. Нужно было что-то с ним сделать, иначе Кира при всем желании не сможет подобраться ко мне близко.

   Я подползла ближе ко входу в пещеру, и парень вдруг вскочил на ноги, подходя ближе. Я невольно ухмыльнулась, глядя на него снизу вверх.

   — Как твое имя? — спросила я, едва шевеля пересохшими губами.

   — Хочешь мне зубы заговорить, колдунья?.. — довольно тихо ответил он.

   Колдунья? А вот это уже что-то новенькое.

   — Майя. Майя Бортдоттир.

   — Свен... — вздохнул парень.

   — Приятно познакомиться, Свен.

   Черт! А что дальше-то? Дальше я разговор продумать не успела.

   Увидев, что я не собираюсь вылезать из своей сырой и холодной тюрьмы, парень отошел обратно к стволу поваленного дерева и уселся, стараясь не смотреть в мою сторону.

   — Я хочу пить, Свен.

   — А мне-то какое дело?

   — Никакого, — кивнула я. — Но я бы дала воды, если бы была на твоем месте.

   — Ты?

   — Да, я. Я не такая злая и ужасная, как тебе рассказывали.

   Парень хмыкнул и отвернулся, будто бы разглядывая что-то в стороне берега. Там действительно было на что посмотреть — люди что-то делали с драккаром, однако дело было совсем не в этом, а в том, что мне повезло. Этот самый Свен слишком мягок для того, чтобы полностью согласиться с Офой, и сейчас для него я не только хитрожопое чудовище, но и просто маленькая девочка.

   — И что с того? — вздохнул наконец он.

   — Может не надо ко мне так? Со злобой.

   — Ты этого заслужила. Мой брат умер из-за тебя.

   — Твой брат? — спросила я и села поудобнее, оперевшись спиной об холодный камень. — Как его звали, Свен?

   — Гундир, — пробурчал парень.

   — Гундир? Из моей деревни?

   — А тебе-то что с того? — раздраженно спросил Свен, взглянув на меня глазами, полными ненависти.

   — Он работал на моей солеварне, — я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить лицо человека, которому дала работу и надежду на будущее. — Он ведь был младшим в семье, так?

   — Угу, — тихо ответил Свен.

   — И у него не было земель.

   — Заткнись, Майя Бортдоттир, — зло отрезал мой собеседник.

   Я сдавленно усмехнулась в ответ на подобную грубость. Что ж... Заткнуться так заткнуться, хорошо.

   Солнце все ниже опускалось к горизонту, и вскоре последний его луч осветил пушистые ветви елей, а затем огненный шар полностью скрылся за скалами фьорда. Подул холодный вечерний ветер.

   Мой надзиратель приобнял свои руки, кутаясь в тонкую рубаху и пытаясь согреться. Мне же оставалось лишь мелко дрожать на ветру и вглядываться в сгущающуюся темноту снаружи, где я уже не в первый раз замечала, как двигается неприметная с виду кочка.

   — Он не умер от голода в ту зиму, — тихо сказала я.

   В этот же момент Кира сбросила с себя покрывало из сырого дерна, покрытого мхом и травой, и приставила обсидиановый нож друида к горлу Свена.

   — Кира, нет.

   — Майя! — шикнула на меня девочка, крепче прижимая стеклянное лезвие к кадыку парня.

   — Отпусти.

   Кира тихо, утробно зарычала и убрала нож за пазуху.

   Свен лишь устало взглянул на меня. По нему было видно, что он очень не хотел быть здесь. Что ему было наплевать на мои распри с Офой, и что он понимал, что ситуация не такая однозначная, как это выставляет старуха. Это давало мне надежду на то, что еще есть шанс переубедить разумное большинство встать на мою сторону.

   Кира накинула на плечи пласт дерна и быстро прошмыгнула ко мне, забираясь в пещеру. За поясом, помимо ножа, у нее также был заткнут небольшой бурдюк с водой из источника, а также маленькая корзинка с ягодами, сделанная из бересты.

   Я буквально вырвала у нее с пояса бурдюк и прижалась к нему губами, жадно высасывая ледяную воду, пока она наконец не попала мне в нос, заставив закашляться и вспомнить про мать. Я тут же подползла к ней и поднесла бурдюк к ее губам, но она отворачивала лицо, будто бы отказываясь дальше бороться за жизнь. Пришлось сжать ее нос, чтобы она открыла рот и силой влить воду ей в глотку, но зато теперь она протянет еще немного.

   А теперь настало время обсудить план с Кирой.

   В течение примерно пятнадцати минут мы перешептывались с ней. Она схватывала все, что я ей говорила, на лету и даже предлагала некоторые мелкие корректировки в общую задумку, но в целом согласилась, что идея была вполне жизнеспособной. Разумеется, даже ее с ее прогрессирующим безумством смутили сроки исполнения, однако она пообещала подключить ко всему действию Варса и постараться успеть вовремя.

   В конце разговора я дала ей небольшое напутствие — рыскать по лесу, использовать нюх и острый взгляд, чтобы найти прекрасный цветок наперстянки. Кира кивнула в ответ и выползла из пещеры, скрываясь меж корней деревьев в своей причудливой маскировке.

   Дожевав небольшую гроздь кислых ягод, я медленно свернулась в клубок на холодном полу, и в момент, когда начала засыпать, снова почувствовала теплые руки матери.

***

   — Слышишь?

   Голос Свена заставил меня вернуться в реальность. Мне не снились сны, а ощущения были такие, словно я только-только прикрыла глаза, чтобы вздремнуть. Однако, сейчас был уже примерно полдень.

   Я прислушалась к тому, что происходит вокруг. Легкие дуновения морского ветра, шум деревьев, где-то недалеко стрекотал кузнечик. И, разрывая эту тишину, наполненную звуками всего настоящего, раздался крик. Страшный, на грани срыва мужской крик.

   — Что они делают? — прохрипела я.

   — Офа обвинила вашего музыканта.

   — Хендерсона?! — я буквально вскочила на ноги, но, почувствовав как кружится голова, медленно села обратно.

   — Ему ломают пальцы.

   Я села, оперевшись на скалы, и стала пытаться отдышаться. В ушах, не прекращая, раздавался пронзительный крик музыканта, с которым я провела долгие три года. Хоть я и не любила его уроки, но всегда считала его добрым, безобидным стариком.

   — Это ты виновата... — тихо сказал Свен, не глядя в мою сторону.

   Тут он прав. Во всем этом моя вина.

   Но что я могу сделать? Сейчас не время. Не время умирать и даже рисковать своей жизнью. В моем состоянии я не смогу даже нормально идти, не то что пытаться с кем-то сражаться, еще и без оружия.

   И вплоть до самого вечера я сидела у входа в пещеру, слушая крики старика, который в одночасье лишился всего, ради чего продолжал жить. Крики, затем плач, затем еще более истошные крики. Ублюдки не остановились на паре пальцев — они продолжали ломать их все.

   И никто не стал им мешать.

   Когда же наконец опустилась тень, меж деревьев проскользнула темно-зеленая тень, из которой выпрыгнула маленькая рыжая диверсантка.

   Как и вчера, она пробежала мимо Свена, который и не пытался ее остановить, но лишь обратил внимание на цветы у нее на поясе.

   — Это что? — спросил он, указывая пальцем на яркие соцветия.

   — Лекарство, — ответила я. — Мне худо.

   — Ложь. Докажи.

   Черт. Вот это уже проблема.

   Я послушно оторвала лепесток наперстянки. Хьялдур более всего рассказывал мне о ядовитых растениях, и это было одним из них. Осталось лишь вспомнить дозу, которая меня убьет.

   В конечном итоге я просто зажмурилась и проглотила ядовитый лепесток. И с каждой секундой мне становилось все лучше и лучше. Проходило неприятное ощущение в конечностях, кровь снова нормально циркулировала по телу, а мысли немного прояснились. Свен что-то пробурчал себе под нос и отвернулся.

   — Так это правда лекарство? — прошептала Кира. — Хьялдур говорил...

— Я сама об этом не знала, — пожала плечами я. Кира тихо усмехнулась.

   — Трое.

   — Всего?

   — В сговоре с Офой. Говорят другим плохое о тебе.

   Я кивнула. Указала большим пальцем наверх, вопрошающе глядя в глаза Кире. В ответ она кивнула, ухмыльнувшись.

   — Не гарантирую что сработает, — улыбнулась она, сверкнув острыми зубками.

   — Знаю, — улыбнулась я в ответ.

   И после этих слов моя разведчица, услышав голоса снаружи, с улицы, поспешила на выход, но я поймала ее за руку и наклонила ее ухом к своим губам.

   — Раздави. Нацеди сок. Отрави всю воду и источник. Совсем немного.

   Я вложила цветки наперстянки ей в руку. Кира кивнула и выскочила прочь из пещеры.

   А я снова проваливалась в сон без сновидений. Сон, который длился всего мгновение.

   — Вставай, Майя, — Снорри тряс меня за плечо.

   — Что такое? — непонимающе взглянула я на него.

   — Идем. Я выведу тебя к дороге.

   — А мама?

   — Не могу! Идем! — зашипел он на меня, дергая за руку и буквально вытаскивая прочь из пещеры.

   Было еще раннее утро, и густой туман спускался от болот вниз по склону, смешиваясь с морской пеной на берегу. Где-то вдали кричали чайки, а в высокой голубоватой траве еще трекотали ночные певцы — сверчки.

   Снорри тянул меня за собой наверх, даже выше болот. Вверх по скалам, еще и еще. Туда, где никто не бывает. И где никто никого не услышит.

   Я знала, что происходит. Знала, к чему все это. Но на душе у меня было какое-то особое спокойствие, которое я не могла бы объяснить сейчас постороннему. Оставалось лишь изображать волнение и непонимание. Таков был план.

   Мы быстро поднимались вверх по скалам, на самую вершину фьорда, где, казалось, заканчивался мир живых и начиналось нечто иное.

   Вокруг меня были лишь черные и серые скалы, кое-где покрытые кривыми трещинами, напоминающими шрам на моем лице. Вдалеке, у самого края утеса, стояли трое мужчин. В руках у них виднелись небольшие ножи. Один из них стоял чуть впереди, ближе всех ко мне, и даже сделал пару шагов навстречу мне и Снорри.

   Он нагло потрепал моего друга по белобрысой голове и вложил в его ладонь треугольную сверкающую монетку.

   — Хорошая работа, Снорри, — ухмыльнулся он.

   Снорри зашел ему за спину и встал ко мне лицом, пристально глядя мне в глаза.

   — Майя... — вздохнул мужчина. Я уже знала его имя, но прокляла его на всех известных мне языках. Для меня это был всего-лишь червь, который посмел помешать мне.

   Внутри меня закипала ярость только лишь от того, что это существо назвало мое имя. Имя, которое мне дал мой отец! Я еще раз взглянула на Снорри, держащего в кулаке треугольную монетку, и, наконец, кивнула.

   Снорри выкрикнул короткий, громкий звук, напоминающий зов высотной птицы, и Варс с Кирой, спрятавшиеся меж угловатых камней, резко дернули за веревки, которые были привязаны к кольям, вбитым в край утеса. Раздался страшный грохот, за которым не слышно было ни крика двух людей, упавших в море вместе с куском скалы, ни крика их жалкого предводителя, которому в этот же момент сломал колено Снорри одним хорошим ударом дубинки.

   — Это — двое! — закричала я во весь голос в сторону пенящегося моря. — И будут еще!

   Человек, упавший передо мной на колени, схватил меня за ногу, и Снорри тут же сломал ему и руку.

   — Ты думал... — зарычал Снорри, нанося ему тяжелый удар по спине. — Что я... — еще один глухой удар по позвоночнику. Послышался хруст ломающегося ребра. — ПРЕДАМ МАЙЮ?!

   Я остановила руку Снорри в последний момент, когда он уже собирался было добить моего врага одним точным ударом по голове. Я протянула руку, и Снорри вложил в мою ладонь маленькую треугольную монетку. По виду она была бронзовой.

   Я медленно подняла с земли камень достаточного размера, а Кира, подбежавшая к нам, схватила ничтожество за грязные волосы, задирая его голову.

   Я приставила монетку острым углом к темечку. Резкий удар, слегка задела свои пальцы, но монета вонзилась в черепушку урода. Он закатил глаза, изо рта пошла кровавая пена. Еще удар и он перестал дрыгаться.

   — Забирайте его голову, — сказала я, уходя обратно к спуску вниз.

   Солнце вставало на востоке, а ветер дул с юга, развевая мои спутавшиеся и измазанные кровью и потом волосы. За последние дни они стали темными, грязными, почти что черными.

   Рядом со мной шли мои друзья. Мои пиявки. Варс, осмелившийся рискнуть матерью и братом, чтобы помогать Кире вбивать клинья в скалу. Снорри, не предавший меня даже несмотря на опасность своей семье. И Кира, без хитрости и безумия которой я бы сгнила в сырой норе.

   Мы вместе спускались вниз по склону, петляя меж елей и берез, а вокруг нас пытались встать на ноги отравленные люди, но ноги их подкашивались и они падали на землю. Никто не мог даже нормально взглянуть на меня, но все понимали, что несет в своей руке Снорри.

   Кира, хохоча и скалясь на людей, лежащих возле погасших костров, ускакала куда-то в кусты и вернулась уже с четырьмя длинными палками, заточенными с обеих сторон.

   — Этот! Этот! — радостно закричала она, указывая на маленького мальчика, лежащего в лужице собственной рвоты.

   Сын одного из заговорщиков.

   Я подняла с земли небольшой каменный топорик. Острый край кремня с глухим звуком впился мальчику в область виска, а еще пара ударов раздробили позвонок у самого основания шеи. Снорри кинул голову отца Варсу, а сам руками оторвал голову ребенка от тела.

   — И эта! — воскликнула Кира, указывая рукой на девочку, пытающуюся отползти от меня прочь.

   Три удара понадобилось, чтобы ее юное тело, которое только-только начало созревать, перестало трепыхаться. Ее голову я понесла сама.

   На берегу лежала Офа. За ней тянулся длинный след на песке — она пыталась убежать к воде, добраться до корабля. Увы, но передозировка соком наперстянки не позволит никому здесь подняться на ноги еще как минимум несколько часов.

   — Ты сказала мне, что я заигралась с богами, — прохрипела я, схватив ее за седые волосы.

   — Н-нет... — хрипло прошептала она.

   — А ты заигралась со мной, Офа.

   Кира воткнула пики в мягкий песок. Кровь медленно, капля за каплей, стекала по длинным древкам вниз, где ее слизывали пенистые воды ледяного моря.

   Бездыханные тела детей Снорри и Варс выбросили в темную пучину. Я отдала свой долг сполна, и даже дала морскому змею больше, чем договаривались.

   Я закрыла глаза, вдыхая полную грудь соленого морского воздуха. Вдалеке послышался звук рожка. Наверху, на самой вершине фьорда, виднелась фигура Хьялдура, а вместе с ним — целый караван турнов, груженых мешками с провизией и всем необходимым.

   Я хорошо справилась, папа?