Всё не так уж и плохо?

Ох, тяжело было всегда. Всегда. А это ровно столько, сколько Шуичи себя помнил, начиная с самого сознательного возраста и вплоть до этого момента.

Теперь, правда, эта давящая тяжесть сменилась на тянущую и такую приторно волнительную, что аж дыхание перехватывает.

Сайхара, прислушавшись к тихой музыке где-то вне, аккуратно придерживал и наблюдал за Кокичи с его, наверняка, литиевыми батарейками в причинном месте – вертится на стуле, совсем как юла.

— Кокичи, — Шуичи, вздохнув, легонько потормошил его, призывая успокоиться.

— Ну. – Названный показал язык, насмешливо хохотнув. И искорки ещё эти нахальные в глазах.

— Позволь я…, — и по-новой возится с тканью, отвлекаясь теперь на неё. Предложение и не нуждалось в продолжении. Как там? Понимают друг друга с пол… полпирога, точно.

Кокичи наклонил голову набок и медленно моргнул, зацепив взглядом незаметно подрагивающие ресницы парня напротив. Знакомы, считай, целую вечность, а всё так же заворожённо красив. Ну кто ему позволил быть таким?

Ома легонько пихнул Сайхару куда-то в область рёбер, где и у самого в лёгких, поди, бабочки порхали.

— Кокичи.

— Не хмурься на меня. Я тебя чмокнуть хотел, между прочим, — и насупился. – И зачем мне эта удавка, а?

«Ребёнок, такой ребёнок», — думал Шуичи, копошась с галстуком.

Почти такой, как раньше, когда по дышащему на ладан телевизору крутили «Огги и тараканов» по Диснею, а по-подростковому задиристое личико Кокичи сплошь усеивали веснушки. Они разваливались на дряхлом, пыльном диване и не думали ни о чём: будущее представлялось заманчивым мутным пятном, в которое хотелось то провалится, то не видеть его в глаза и вовсе никогда.

Шуичи коснулся фиолетовой пряди волос, прикрыл глаза и пропустил её сквозь пальцы.

Кокичи – маленькая катастрофа. Сколько нервных клеток потратил его друг, трясясь над ним, как над цыплёнком? А тот в ожидании, пока Сайхара прилепит очередной цветастый пластырь и обработает каждую крохотную царапинку на его ногах, шутил, хихикал, хохотал и улыбался нахально, обнажая щербинку между зубов.

Прижался лбом ко лбу «катастрофы», рвано до такой степени, что неразборчиво прошептав что-то.

«Разбойник и нахал!» — кричала бабушка из соседнего подъезда, в чьё окно по воле судьбы булыжник прилетел. Юный детектив, помнится, никогда не видел её такой разъярённой и приподнял вопросительно бровь. Кокичи лишь разводил руки в стороны. Неужели и не он толкнул мальчишку, целящего камнем в кошку на трубе?

К экзаменам тогда с учёбой проблем полно было, как-то внезапно всё наваливалось всегда. По ночам Шуичи едва держался, губы до крови прикусывал, чтобы не разрыдаться при одной только мысли о будущем. Ома переживал, ногти сгрызал страшно, а мимикой виду до последнего не подавал, но сдался и поднял белый флаг, трепетно сжимая руки Сайхары.

Шуичи открыл глаза и огладил тонкой ладонью недавно завязанный галстук, а затем и лацкан чужого пиджака, теряясь где-то совсем глубоко в мыслях.

Кокичи влюблённо уставившись куда-то на щёки, всё же не сдержался и коснулся обеих губами поочерёдно. С каких пор он растерял способность лгать о своих чувствах?

— Шумай, — сердце защемило, когда горячая слеза со скул соскользнула, - мы же не твоего крокодила хороним, а женимся, ты всё ещё можешь отказаться, - совсем растерявшись и сцеловывая слёзы с щёк, воровато сжимал плечо Сайхары Ома.

— Нет-нет, — всхлип, — всё в порядке, — прижимая к себе как в попытке согреться, лепетал.

Шутка про крокодила плохая, но, в конце концов, в остальном всё не так плохо.