«— Знали бы вы, — вскричал он, — как оно ужасно, море!»
Роберт Льюис Стивенсон. Весёлые Молодцы
Всё началось в понедельник. Появившиеся на горизонте тёмные тучи не предвещали ничего хорошего. Ещё воскресным вечером добродушное море было раздражённым и молчаливым. Атмосфера утра напоминала начало неожиданной бури, которую не смогли предугадать синоптики. Никто не знал о наступающей беде и не успел к ней подготовиться, но сбежал как можно дальше, едва завидев её. Я же опрометчиво решил, что меня стихия обойдёт стороной. Но продолжал бояться, что окажусь в самом её эпицентре.
Раздражение Донхэ явление пусть и не редкое, но в утро этого понедельника, кажется, достигло самых угрожающих отметок. Я был удивлён. Нет, не так. Я был шокирован такой сменой настроения. В голове пронеслись сотни догадок: быть может было лишним прямо перед сном начинать разговор о (в очередной раз) сорвавшемся отпуске; кот Хичоля, улёгшийся вчера к нам в постель, всю ночь вонзал свои острые коготки в руки Донхэ, стоило тому случайно задеть его во сне; соседи сверху завели слона, а как иначе объяснить этот ужасный топот прямо над головой?
И пусть раздражён Донхэ был уже прошлым вечером и на моё извиняющееся «В следующий раз я точно...» он лишь кивнул головой, но таким мрачным он точно не выглядел.
Настроение моря невозможно предугадать. Ты нежишься в лучах тёплого солнца и упускаешь момент, когда начинает дуть предостерегающий ветер. Вероятнее всего, ветра вчера я так и не заметил. И его молчаливость списал на усталость (но, честно признаться, я даже не обратил на это внимания). Наверное, стоило спросить, в чём дело, как-то подбодрить его, рассказать что-нибудь забавное. Но тяжёлый взгляд отбил всякое желание что-либо предпринимать. Вообще, в этом был весь Донхэ: будет о чём-либо думать, на что-либо обижаться, но упрямо продолжит молчать, пока ты сам (магическим способом, вероятно) не поймёшь, что вообще не так, и не разберёшься с этим.
Говорить я ничего не стал, молча обработал самые глубокие царапины на его руках и также молча попрощался с ним на парковке, чтобы вечером стать свидетелем начала шторма.
Вернувшись домой, Донхэ не прикоснулся к ужину. На любой мой вопрос продолжал отмалчиваться и выглядел ещё мрачнее, чем был утром. У него что-то происходило, и, похоже, причиной был не я. Но как можно помочь тому, кто закрывается в комнате, а единственные слова, что он говорит тебе за весь день, это просьба оставить его в покое?
*
Вечером вторника море выплёскивало на берег опасные волны. Валы были такими мощными, что я едва сдерживал их напор. Донхэ подходил к точке кипения и собирался вот-вот взорваться.
Не помню, что именно послужило причиной ссоры, но точно помню, что ещё никогда мы не старались уколоть друг друга так сильно. Мы обвиняли друг друга во всех мелочах, что могли вспомнить. Мы обвиняли друг друга даже в том, что было до того, как появились мы. Сколько прошло времени, я не знаю, но в конце концов мы так устали от разыгрываемого нами спектакля, что единственным правильным решением оказалось разойтись по разным комнатам. Я неуловимо чувствовал, что его приводит в бешенство одно моё присутствие рядом с ним. Я чувствовал это, и внутри меня разрасталась злая обида.
Как-то раз, ещё в начале отношений, один из друзей Донхэ сказал мне, что с ним я буду чувствовать себя, словно на лодке, которую должно перевернуть особенно сильной волной. Он сказал мне, что в том месте, в которое я собираюсь заплыть, никогда не бывает спокойно. Сказал, что штиль всего лишь иллюзия, искусный обман своевольного моря. Тогда я ничего не понял, будто бы понимающе улыбнулся, но на самом деле не мог взять в толк, о каких лодках он говорит и причём тут все эти престранные сравнения с морем.
Со временем до меня дошёл смысл его... предупреждений? Или предостережений? Попыток достучаться до моего здравого смысла и отчаянного желания убедить меня в том, что если с Донхэ, то на безопасном расстоянии от воды? После я понял и разговоры о лодках, и сравнения с морем. И то, что заплыл туда, где, по его словам, никогда не бывает спокойно.
— Хёкджэ, прости, — сгребая меня в свои объятья, проговорил Донхэ.
Отвечать не хотелось, хотелось просто стоять и бездумно смотреть в окно. А ещё хотелось, чтобы он извинялся и извинялся, потому что мне действительно было обидно. Потому что я не сделал ничего из того, чтобы стать главным его раздражителем.
— Питер говорил, что однажды я заплыву так далеко, что мою лодку перевернёт волной, — собираясь убрать его руки, признался я, — сейчас её укачивает слишком сильно, боюсь не удержаться.
На это Донхэ промолчал, но пресёк мои попытки отстраниться, прижав к себе ещё сильнее.
*
Громкий звук будильника оповестил нас о наступлении утра. Хмурая пасмурная погода за окном не предвещала ничего хорошего. Сонная, но уже ставшая тёмной, атмосфера нашей комнаты говорила о том, что среда, независимо от недавних извинений может начаться и продолжиться новыми ссорами.
Я устал. Я не понимал, что происходит. С нашими отношениями, с нами самими, с Донхэ, в конце концов. Я не представлял, что могло случиться в его жизни, что заставило его быть таким нервным и обозлённым. Такой Ли Донхэ был для меня незнакомцем.
К моменту, когда мы оказались на кухне, с моря пришла чёрная туча, принёсшая с собой пробирающий до костей хлёсткий дождь. Раскатистые волны били о берег и зловеще смеялись. Шторм, наконец, показал, на что он способен. Я начал искать пути для спасения, но понимал, что уже не успею скрыться от стихии.
— Сегодня утром нашли тело господина Кима, — листая новостную ленту, поделился я новостью на первой полосе, — это о проблемах с ним ты говорил?
За спиной раздались звон разбившейся чашки, громкое ругательство Донхэ и угрожающее шипение кота.
— Донхэ?.. — обеспокоенно обернулся я.
— Это я, — по домашним штанам растекалось коричневое пятно, по моему телу начинали ползти мурашки от тёмного взгляда, направленного на меня.
— Ты — что?
— Это я его убил.
Я забыл упомянуть, что море может убивать. Я забыл, что оно бывает слишком жестоко. Я не успел задержать дыхание, когда моя лодка внезапно перевернулась.
*
Каждое утро было мрачнее предыдущего. Я не разговаривал с Донхэ три дня. Просто не знал, что можно сказать человеку, который сознался другому в убийстве. Дело осложняло и то, что это был не просто человек — это был Донхэ. И, значит, сказать я должен был что-то особенное, но у меня не было подходящих для него слов.
Знал ли я его вообще? Этот вопрос крутился в голове всё то время, что в ванной лилась вода. Когда впервые встретил его, знал ли я, что он может быть способен на убийство? Знал ли, ложась с ним в одну постель, что однажды буду размышлять о том, повлияло ли это знание на мои к нему чувства? Не знал, но понимал, что нет. Не повлияло. Я продолжал любить Донхэ, я продолжал быть на его стороне, и вряд ли в мире могла найтись хоть одна причина, по которой я бы от него отвернулся.
Все эти дни, что я не разговаривал с ним, Донхэ провёл дома. Не выходил на работу, не выходил на встречи с друзьями, не выходил из квартиры вообще. Я бы мог списать это на его боязнь быть пойманным, но внешне он казался спокойным. Что вообще должен чувствовать человек, который убил? Я бы спросил его об этом, но мне было страшно услышать ответ. Я был уверен, что ему нужна была моя поддержка. Не моё одобрение, а просто присутствие рядом.
Теперь я понимал и причину его мрачного настроения, и его молчаливость, и нашу с ним незапланированную ссору. В воскресенье он думал о предстоящей встрече. Утром понедельника понимал, что всё пойдёт не так, как он того хочет. Вечером сделал то, что сделал. А во вторник просто не смог сдержать своих эмоций.
Я не знал, как мне быть. Я был на его стороне, но понимал, что любой человек на моём месте должен звонить в полицию. Здравомыслие вопило о том, что Донхэ должен быть наказан. Сердце стенало из-за того, что я вообще допускал мысль о том, чтобы его раскрыть. Из-за своих метаний я совсем забыл о том, что чувствует сам Донхэ.
Донхэ казался мне спокойным, но у него появились привычки, которые выдавали его нервозность. Он мог часами сидеть в гостиной и щёлкать по новостным каналам. И я знал, каких новостей он ждёт. Я слышал, как в кухне разбивается посуда, и слышал, как ругается Донхэ в эти моменты.
Я избегал его, чтобы в конце концов столкнуться с ним в коридоре.
— Почему ты меня избегаешь? — спросил он. Его лицо побледнело и осунулось.
— Донхэ...
— Хёкджэ, почему ты меня избегаешь? — повторил он резче.
Он наступал на меня, не оставлял мне шанса на побег. Я не боялся его, я просто не знал, что могу ему ответить.
— Скажи мне!
Нервы обоих были натянуты подобно тетиве. Мы оба устали.
— Ты — убийца, — выкрикнул я, тут же жалея о своих словах.
Буря играла свой финальный аккорд. И это зрелище было ужасающим.
Донхэ был зол. От его крепкого захвата кожа покраснела и мне даже показалось, что я вот-вот услышу хруст собственных костей. Донхэ был зол и он делал мне больно. Я был зол не меньше, поэтому слёзы собравшиеся в глазах были именно злыми — боль можно было вытерпеть.
Донхэ тяжело дышал, грубо стягивал с меня одежду и громко ругался, потому что не мог сделать этого быстро. Он успел обвинить меня в том, что я не хочу ему помогать. На это вышло лишь усмехнуться. Интересно, жертва всегда помогает своему мучителю себя раздеть?
Он был словно разъярённый зверь. Не помню, чтобы когда-то видел столько бешенства в этих глазах. Не помню, чтобы он когда-то мог поддаться эмоциям настолько, чтобы не контролировать себя.
— Ты об этом пожалеешь, — выдохнул я.
— Я знаю, — извиняясь, проговорил он.
Я ожидал, что он продолжит. Думал, что дойдёт до конца, но Донхэ, болезненно простонав, выпустил мои руки из своих и устало опустил голову на моё плечо.
— Я не хотел его убивать, — начал он, — я думал просто поговорить, но всё вышло не так, как я планировал.
— Я знаю, — успокаивающе ответил я, начиная перебирать его волосы.
В тот момент я понял: независимо от того, должен ли Донхэ понести наказание, я никогда не стану человеком, который выдаст его в руки палачам.
*
Мне казалось, что мы оба потеряли рассудок. Я — из-за того, что выбрал его сторону, он — из-за отчаянного страха. Руки Донхэ дрожали, когда он водил ими по моему лицу. Он словно запоминал черты моего лица, словно ждал чего-то, что может стать причиной, по которой больше не сможет меня видеть. Я понимал, чего он ждёт, но даже мысленно не смел этого произнести.
Море утихло, оставив после себя разрушения, которые вряд ли можно будет восстановить.
— Мне страшно, Хёкджэ, — прошептал он в мои губы, — мне страшно, что сейчас в дверь позвонят и на пороге окажутся полицейские, которым удалось меня разыскать.
Донхэ отчаянно нуждался во мне, а я отчаянно надеялся, что моих объятий и поцелуев будет достаточно, чтобы забрать его тревогу и разделить её с ним.
Море ужасно. Но как бы оно ужасно не было, ты словно загипнотизированный всматриваешься в его поверхность, подходишь к ней и не понимаешь в какой момент его свинцовые воды накрывают тебя с головой. Ты не понимаешь ничего, кроме того, что именно так и приходит конец.
Мы стояли посреди гостиной, когда в гробовой тишине квартиры раздался требовательный звонок в дверь. Я просил Бога о том, чтобы это был вернувшийся за котом Хичоль.